Генерал

Кумарби Пасиб. Когда не ленимся, стараемся

Летние работы (убейте мою камеру) дальше с натуры

Фортуната первый рисунок понравился. Характеры на нём живые.

На этот раз мордочки нормальны.) Глаза получились живыми.

А мне последний понравился! Живенько так)

Кумарби Рисунку был год, до того, как я довела его до ума))) Завтра/послезавтра размещу недавнюю работу) Рузвел Регуб Пасиб

Навеяно "Крёстным Отцом")

Один из моих персонажей - няшка китобой, а ныне золотоискатель и авантюрист)

Фортуната Потрясная работа! Здорово вообще выполнено) Бэзил тоже понравился. Он тут как услужливый))

Глава IV Илайхью с некоторым даже интересом прокладывала очередную дорогу по камням к одному озеру. А ведь то озеро было знаменито просто своими залежами. И говорят, что до сих пор неизвестно его местоположение. Но она же вчера сама наткнулась на него! Не могло же оно просто исчезнуть из глаз. Надо бы попытаться. Она обернулась куда-то назад. Нет, показалось. Её всё ещё не отпускало то ощущение, что за ней кто-то следит. А ведь это была та самая женщина из ниоткуда! Она прославилась на всю Аляску совершенно случайным образом. Никто о ней ничего не знал, но когда она появилась. Большая часть заявок и золотых жил была переписана на неё. Да и сама Илайхью явно представляла собой далеко не новичка в жизни на севере. Все знали, что она неплохо может помышлять охотой, но всё же, честно заметим, она больше была похожа на золотоискательницу, чем на охотницу. У неё это как-то и лучше получалась. Да и сама Илайхью, чувствовалось, относится к тем, кого здесь называют старожилами. Только вот откуда? Лихая девушка Аляски, о которой до поры до времени и знать-то ничего не знал никто вдруг пришла и стала срывать куши один за другим. Впрочем, сама она так же избегала общения. Жила совсем-совсем уединённо от людей, но в тоже время не совсем далеко от города – Доусона, где, собственно, ей и приходилось закупать провизию. Илайхью – неизвестно, настоящее это её имя или нет, тем не менее в разговорах она называла себя именно так – была высокой стройной девушкой, совсем ещё молодой, но судя по суровому выражению лица и той жизни, которую она себе выбрала, матушка судьба весьма хорошо потрепала её когда-то. И она это прекрасно понимала. Сейчас было крайне тепло для севера – кстати сказать, весьма неплохо для её похода, и она осторожно пробиралась по снегу, тщательно выбирая дорогу. Если что-то проворонить, можно запросто свалиться прочь с этих камней, а ей этого не хотелось.Правда летом-то ещё что! Самое интересное время для находок – зимой! Было и множество случаев обморожения людей вокруг. Это зимой. А летом, когда все штурмуют реки в поисках рыбы, было очень много веселья с порогами бурных рек. Везло лишь единицам.Не говоря уже и более печальных смертях, коих в этом краю было и вовсе не счесть. Но зато многие, кто попадал сюда и не боялся трудностей, этот край просто завораживал. Многие тут так и оставались, поняв истинную красоту суровости природы этого края. Илайхью вскоре сделала привал. Сильный ветер вскоре начал заметать тропу, и она негромко выругалась, что теперь совсем непонятно, как она возвратится назад. А потом уже она обратила внимание на то, что было впереди. Какие-то огоньки смутно виднелись на фоне чернеющего неба. А она уже развела костёр и принялась отогревать замороженные сухари. Да, а ведь и запасы-то к концу подходят. Плохи дела. Рядом с ней сидела её упряжка собак. Сами псы, уставшие, недоедавшие весьма долго, выглядели весьма истерзанными. Илайхью взглянула на них с некоторым сочувствием, и впервые решила нарушить первое правило любого погонщика на Аляске. Она дала им вяленую рыбу. Просто так. Без особой на то необходимости. - Вы и так долго работали, - заметила девушка, начиная жевать свои бобы и всё ещё смотря туда, вперёд. Эти огоньки просто так брали и манили к себе… Всё-таки передохнув, она подняла своих собак и решила пойти туда, на свет. Если там такие огоньки – значит, там есть люди. А там, где есть люди, всегда есть еда и кров. Жаль только, к озеру она так и не вышла. Но зато пополнит свои запасы и точно выйдет попозже. Илайхью с беспокойством приближалась к этим огням, которых было всё же не такое уж и внушительное количество. Собаки послушно двигались за ней следом, а она прокладывала путь. Остановившись возле последнего холма, она легла на нарты и на этот раз дорогу стали прокладывать её собаки. Это были огни от костров. А самих их было как максимум штук десять. Это Илайхью ещё сосчитала до того, как подъехала на достаточное расстояние. Потом, когда она уже поднялась, она заметила, что что-то лежит в снегу в самой неестественной позе. Это сразу насторожило Илайхью и она поспешила приблизиться к этому нечто. Это был человек. Обычный замёрзший человек. Странно, - подумала она, - ведь впереди же люди. Перевернув его на бок, она заметила в виске застывшую кровь. Его убили выстрелом из ружья. Странно даже, очень странно. Местные разборки? Ничего, сейчас-то мы уж всяко проверим. Илайхью выпрямилась во весь рост и наконец-то она с собаками прошла те заветные несколько десятков метров до костров, возле которых сидели люди. Их было немного, этих людей, но один их вид привёл в ужас Илайхью. Все, кто тут сидел, были явно прокажёнными. Их было тут много, самых разных людей, но и то, они уже сильно испугали своим видом Илайхью. Маленькие язвочки по всему телу – страшно, страшно! Люди взглянули на неё со злостью, но сильно задерживать не стали. - И давно вы в этой, как там её, резервации? – просто спросила она, присаживаясь возле одного из костров. - Не мы ушли сюда, а нас выгнали! – со злостью откликнулся кто-то. – Старик Ситку сам выбирает, кто из нас болен, и отсылает сюда. Здесь не только больные! Илайхью хорошо смогла разглядеть фигуру того костлявого старика, который с ней заговорил. Да, вот он-то как раз не был и болен. - Вам не приходило в голову, что это заразно? – тихо спросила Илайхью. - А вы кто такая, чтобы нас спрашивать об этом? - Доктор из Доусона. - Нет, мы не верим больше в это, - покачал головой другой человек, больной. – А всё равно даже здоровым некуда идти. Назад-то нас никто не примет! - Всё равно мы все умрём, - согласился костлявый старик. – И ничто ничего не может уже решить. Оспаривать мнение Ситку – а ведь он у нас вроде как главный целитель, кто ж решится? Все они были простыми людьми, приезжими да ещё так хорошо знающие нравы этой страны. Илайхью всё сидела у костра, несколько сконфуженная всем тем, что только что увидела. А ведь здесь никого не лечили, просто изолировали от всего общества. - Ни лекарств никаких пока не придумывают, ничего, - задумчиво произнёс один из сидевших. – Вот и выходит, что всем нам тут один чёрт околевать вместе. - И здоровые с вами, тоже отверженные. Мда. Под видом болезни он убирал негодных ему? – спросила Илайхью и сомнением взглянула куда-то вперёд. – Но для кого-то же вы греете костёр, я права? Прокажённый согласно кивнул, а потом принялся разглядывать эту совсем необычную женщину, приехавшую из ниоткуда. А Илайхью тем временем принялась размышлять над своим положением. - Вы не против, если я с вами переночую? - Хотите завтра попытать счастья с вашими походами? Что ж, у нас даже есть провизия. Много её запасов по крайней мере, - с некоторой усмешкой на губах говорил один человек, в свете костра показавшийся как раз старательнице совсем не больным. – Костёр мы греем в надежде, что кто-то за нами придёт. И принесёт нам ещё провизию. На Аляске много сочувствующих. Илайхью согласно кивнула и впервые улыбнулась. Но всё здесь казалось совсем не таким, каким она привыкла видеть. Она видела и больных цингой, и просто отрешённых людей, а здесь же явно было что-то не так. - А вам не страшно, девушка, совсем в одиночестве рассекать безмолвные снега этого сурового края? - Я уже привыкла. А кроме того у меня всегда есть ружьё на этот случай. Тот человек, который лежит не так далеко от вашего лагеря с пулей в виске – он тоже один из вас? - Да, пожалуй, - неоднозначно откликнулся тот прокажённый, с которым она говорила ранее. Илайхью удивилась, что разговор с ней ведут весьма ограниченное число человек. - И всё-таки, за что вы пристрелили того человека? Тогда почувствовалось, что в воздухе запахло жареным. Люди посмотрели на неё очень страшным взглядом, но она ничуть не пожалела о том, что задала этот вопрос. Тот самый прокаженный человек, который говорил с ней ранее, слегка качнул головой. - Порченные мы все, порченные. А что с нас взять? Только мешок свежей картошки, чтобы и разразилась страшная цинга. Пару месяцев назад у нас уже был такой случай, - вздохнул он. – Не хотим, чтобы произошло ещё раз. - И что же вы, даже и не думаете в сторону того, чтобы хоть как-то исправить своё грустное здесь положение? – удивилась Илайхью. - Да и зачем? – откликнулся рядом с ней другой человек. – Всё равно все помрём, так дайте же нам умереть хотя бы спокойно. Илайхью согласно кивнула и, окончательно отогрев свои руки, поспешила куда-то в сторону. Как ей показалось, там стояли дома этих самых несчастных. Она здорово ошиблась. Просто кучка брёвен и всё. - Неужели вы так и не захотели обзавестись чем-то получше своих костров? А ведь зима скоро на носу, а это вам совсем не шутки! - она с интересом смотрела, как вечереет кругом, и ещё больше и больше понимала, как любит природу этого сурового края. - Наш посёлок в миле отсюда, - откликнулся человек. – Вот туда-то и надо было идти. Но это так, к слову. Илайхью всё равно не совсем до конца понимала, какая тут операция собиралась проявиться. И почему эти люди у костра сидели все тут, как будто кому-то подавали знаки. Но сильно уж хотелось спать, так что было не до этого. Её проводила до посёлка одна совсем здоровая женщина, но видно было, что её что-то мучает, она о чём-то словно боится сказать. А Илайхью, хоть и приметила это, всё же не стала подробно спрашивать про то, что там такое творится. Как-то всё это странно, - только лишь подумала охотница. Добыча пушнины – это было самым началом её деятельности, а потом и впрямь она пришла к выводу, что добыча золота гораздо более интересная и прибыльная вещь, и на неё Илайхью тоже положила глаз. Но этим она сможет заняться только завтра. А пока… Пока впереди её ожидал этот странный тёмный посёлок. Он сразу как-то привлёк внимание Илайхью, и она стала вспоминать те недвусмысленные фразы про цингу. Что-то тут совсем не ладилось. Но что-то началось складываться. Если бы их ещё бы начала разить цинга, были бы все основания уйти на целую милю от своих домов. - А вы приплыли с каким-то пароходом, да? – поинтересовалась Илайхью. - Да-да, - ответила женщина, ещё не испорченная. – Мы приплыли ещё прошлой осенью и обосновались сначала вверх по течению Юкона, а затем переместились сюда. - По тебе не скажешь, что ты – прокажённая, или вы просто покинули свой лагерь, потому как там творится нечто похуже вашего? – вдруг догадалась Илайхью. Женщина и вовсе не нашлась с тем, чтобы ответить. Зачем её только послали проводить эту охотницу – теперь ведь она точно будет знать обо всём том, что произошло! Возле посёлка валялись трупы. Много трупов. А когда они вошли в первый попавшийся дом, ожидания Илайхью оправдались – всюду были больные цингой. - И вы посчитали, что она заразная, и поспешили покинуть эти места? Но ведь это же вас не спасёт. Того, чего не достаёт этим больным, не достанет и вам, - тихо заметила Илайхью. – Или же у вас… Постойте-ка! Да среди вас нет ни одного больного цингой! Женщина совсем опустила голову и, остановив охотницу уже на улице, решила сама ей всё рассказать на свой же страх и риск. - Тот человек, которого вы видели с простреленной головой, как раз хотел отнести мешок картофеля больным. Они его пристрелили, ибо этого картофеля тогда бы не хватило на нас. Наши запасы ещё изначально оказались ограниченными. И сейчас осталось два мешка – на всех не хватает. - И что же? – подняла глаза на неё Илайхью. – А они все, тоже того, прокажённые или это только вы? - Мы, - выдавила несколько женщина. – Они как раз все были здоровыми, в отличие от нас. - А не всё равно вашим больным, от чего умирать – от проказы или от цинги? – вдруг набросилась на неё Илайхью. – Так если эти больные были здоровыми, от них хоть будет больше пользы. - В том-то и дело, что все так считает. Но они тоже хотят иметь своё право на существование! – обиженно закричала женщина. - Да ты же тоже здоровая! – вдруг подметила охотница. – Как-то у вас тут всё странно. Не могут поделить какой-то мешок картошки, а до ближайшего населённого пункта послать как раз здоровых вы не можете. Совсем странная история. Вы все стремительно умираете. И даже оставшиеся здоровые обречены в скором времени заболеть и понести потери. Видела я тут на севере всякое, но такое чтобы. Такое бедствие – нет, это что вы! Только западные люди (она сказало это с явным презрением) могут довести всё до такой запущенной стадии. Та, с кем она говорила, совсем испугалась. - И много тут этих, больных? Или всё-таки тут кто-то остался. - С нами ещё прибыла одна индианка, она хорошо разбирается в травах. Она живёт в последнем доме. - Вот к ней мы сейчас и отправимся! – загорелись глаза Илайхью. – А потом уже разберёмся с вашей сворой больных. А эти, больные проказой, тоже что ли приплыли с вами на пароходе? Вот уж не поверю. - Да нет же! Их выселили совсем с другого места. Кстати, сейчас его и в помине нет. - Надо бы вас изолировать от них, - задумчиво произнесла Илайхью. – А то так точно все перезаразитесь. А зачем вам только это надо? Им-то уже не поможешь, им уже всё равно. А вам ещё жить надо! В том последнем доме Илайхью увидела свет от свечки и даже обрадовалась. Войдя в дом, она поспешно осмотрела его, и увидела лишь одну жалкую тусклую свечку, догорающую у окна. На койках валялись две безнадёжно больные женщины. - И это им-то вам было жалко картошки?! – возмутилась Илайхью. - Не нам, а… тому… Ситку, - прошептала одна из больных, взглянув на резкую фигуру охотницы. - Ах вот в чём проблема! Он ещё и среди вас! Тут-то она совсем запуталась. Но помочь этим беднягам нужно было срочно. В конце концов, на Аляске каждый старатель готов был прийти на помощь и милосердие здесь явно было не на последнем месте. Пусть и на Аляске жизнь особо не ценилась и её легко можно (да и теряли) было потерять её просто так, безо всякой причины. Но решать всё это надо было. Для начала раздобыть два заветных мешка картошки. А потом распределить их между больными. А вот что оставалось делать с теми, кто сидел у костра. И кто такой этот Ситку, взявшийся совершенно из неоткуда? Илайхью легла спать тоже, на улице. Подальше от больных. Своя жизнь ей ещё была дорога. Положив заряженное ружьё рядом с собой, она всматривалась вдаль некоторое время, потом сделала ещё одно важное открытие. Те трупы. Их никто не убирал. Что это? Признак лени? Или сами «здоровые» уж в сильно большой поспешности покидали свой посёлок, что совсем забыли про такую важную вещь. Ну, тогда понятно, отчего у них тут постоянно бушуют всякие опасные хвори. Работать надо, а не сидеть и жаловаться. Но всё равно тут что-то было не так. Что-то слишком запутанно! Илайхью уснула с беспокойными мыслями на душе. Что-то ей мешало уснуть полночи, а когда она уже открыла глаза, беспокойство только усилилось. Эта бойня из-за полмешка картошки, о которой ей поведали вчера, совсем уж была какой-то странной. И всё же… Илайхью успела разглядеть какую-то фигуру человека, стремительно приближающуюся к ней, быстро схватила ружьё, ещё и не совсем проснувшись, и получилось, что как раз остановила человека на самом подходе к себе. - А ну, отойди на шаг назад! – грозно приказала она. Взгляд её в этот момент был очень суров. Перед ней был обычный коренастый мужчина, может, она бы и ничего не заподозрила, если бы тот не держал нож в своей руке. Илайхью несколько секунд, прищурив глаз, смотрела прямо на него, свирепая, и к тому же, готовая в любой момент выстрелить. - Не надо резких движений. У меня на них рефлексы. Брось нож, а то я сделаю с тобой то, что ты хотел сделать со мной! Мужчина послушно бросил нож на землю и с щербатой улыбкой взглянул на неё. - Не твоё это дело, вмешиваться в дела нашего общества. Лучше бы ты так и шла туда, куда хотела попасть вчера. Припасов мы тебе дадим. - И те два мешка картошки тоже? – усмехнулась Илайхью. – Боюсь только, меня ты не купишь, дорогой друг. Я сюда и попала как раз из-за того, что когда-то показала людям значение слова «справедливость». И сейчас я не прочь бы показать его вам. - Даже золотой песок не интересует? А того мужчину, который валяется с дыркой во лбу недалеко от нашего лагеря, думаешь просто так убили? - Из-за картошины? – тихо спросила Илайхью, опуская ружьё. –А те трупы, что валяются тут вокруг, тоже появились из-за неё же? Какие же вы щедрые люди. - Убирайся отсюда, - начал угрожать мужчина. Илайхью рассмеялась совсем. - Мне казалось, угрожать должен тот, кто с оружием, то есть я. А не тот, кто на прицеле. - да что ты одна сможешь с нами сделать, а? Не можешь же ты всё сосчитать на своём веку? Али просто ищешь приключений себе на голову? - Если бы я их не искала, я бы и вовсе не зашла бы к вам на огонёк, - усмехнулась Илайхью. – Я захожу, а тут такое. Почему бы, думаю, и не спасти вас за пару-другую мешков с песком? Ведь он-то наверняка у вас хранится. - Ситку давно не заключал с нами никаких сделок! - А что, он сам среди вас? Но ведь это же он выгнал этих прокажённых и причём тут люди с парохода? – Илайхью задавала прямо вопросы, благо ружьё-то, как ни крути, было у неё! А это уже ей давало огромное право самой распоряжаться вопросами и поиском ответов на них. Мужчина ничего не ответил. Лишь что-то злобно процедил сквозь зубы, и Илайхью усмехнулась. Но ружьё она опускать ещё не спешила. Чувствуя, что пока она тут всем верховодит, она снова подняла его, и взглянула на человека, который несколько минут назад хотел её убить. - Что-то вы больно тут много темните, господа. Это же Аляска – и народ потому живёт тут простой и разговаривать с ним надо попонятнее… - Всё равно у вас ничего не выйдет! – возразил человек. – И опустите ружьё. Вряд ли я уже на нападу на вас с ножом. - Ещё б ты напал! – огрызнулась Илайхью. – Тогда ответь мне на пару вопросов, если не хочешь стать таким же трупом, как те несколько, что лежат по периметру вашего так называемого «посёлка». - Всё из-за земли, - глухо ответил мужчина, присаживаясь на карточки. Илайхью кивнула ему и села на мешок с мукой, на котором и провела ночь. Ружьё она положила себе на колени. Мужчина несколько секунд внимательно изучал лицо женщины, а потом поспешил продолжить: - Ситку – старый индеец, и у него мы купили землю, на которой теперь и находимся. Но право верховодить этой землёй всё ещё оставалось у него. Нас же завлекли ископаемые здесь. Как нам показалось, здесь точно должна была быть какая-то жила. Но её, увы, мы так и не обнаружили. - Зато купились на удочку. Того человека, что застрелили недавно, упекли за те два мешка картошки? - Его упекли, потому что он был неугоден, - отрезал мужчина. – А впрочем, зачем вам всё это знать. Неужели вы ещё в состоянии что-то сделать с вымирающим посёлком людей? Уж вроде такая красивая женщина, странно, что вас кинуло сюда на север. - Действительно! – откликнулась живо Илайхью. – Наверное,меня завлекла природа Аляски? Но в любом случае сначала нужно найти два мешка картошки. Это лучшее, с чего можно начать! Вот она и отправилась на его поиски. Это было что-то вроде незатейливой помощи, но она везде старалась узнать. Где бы он мог вообще находиться. Почему-то ей казалось, что у того лагеря у костров их не было и быть не может. Поймать бы эту зацепку! Илайхью, как и все, ходила собирать хворост к костру, подбивать оленей, а своё присутствие объясняла очень просто: - У моих собак явно начались сильные проблемы. У вожака сильно порезало лапу. Я не могу его бросить здесь, потому что это – отличная собака. Несколько дней я всё же ещё пробуду с вами. Она сказала это так, чтобы все приняли это, как данность. Лишних вопросов не было, лишь хмурые взгляды. Но всё же Илайхью умудрилась зазеваться в самый неподходящий момент. Она начала засыпать у своего костра, когда почувствовала, что ей на плечо опустилась чья-то мощная рука. - Жал, что ты ослушалась моего совета, - на каком-то ломаном языке раздались эти слова. Илайхью вздрогнула от этого неприятного прикосновения. Ноу видев подходящих к ней людей, поняла, что всё это бесполезно. - Вы и есть Ситку? – позволила она задать один небольшой вопрос. - Единственный, кто прошёл дорогой Ложных Солнц и остался в живых, - гордо подтвердил голос, а потом она увидела и самого индейца. Он был достаточно крепкого телосложения, но Илайхью сразу заподозрила в нём какие-то черты, совсем не свойственные для индейца. - Не ваше это дело, чем мы сейчас занимаемся, - поспешил продолжить разговор Ситку. –Но вы тоже упорная. Как и все старожилы нынче. Ведь вы явно не новичок, а? - И всё же, - наконец-то подала голос Илайхью. – Не сильно-то вы о своих людях заботитесь, коли они у вас земли купили. - Заботиться об угнетателях своего народа? – Ситку резко посуровел в лице. – Глупая женщина! Я всего лишь хочу совершить тоже, что они совершали и с нами! Илайхью поняла, что два мешка картошки она всё же искала совсем не там. - Так что же, так и покончите со мной, как с глупой женщиной? – усмехнулась она. – Или имеются какие-то более широкие планы на меня? - Все, кто попадает ко мне и моим людям, должен просто присоединиться к нам! – просто и ясно произнёс Ситку. – И ты – не исключение. Жалость твоя ничем не поможет ни больным с этой стороны, ни больным с той. - Жалость - да, жалость одна не поможет, - согласилась Илайхью. – Хорошо, давайте я поживу с вами, раз у меня нет выбора. Стало быть, те припасы, что со мной были, уже перешли в чужое владение? Индеец громко расхохотался. И все присутствующие тоже. - А вы говорите, что она интересуется больными! Да ей её же еда гораздо важнее! Илайхью негромко рассмеялась. Ну что ж, она и по их правилам весьма недурно может сыграть – и самое главное, она это отлично знает и понимает. - Так что же, вы всегда принимаете в своё племя таких глупых женщин? - Через несколько дней ты всё равно сама уйдёшь, - равнодушно заметил кто-то другой. Илайхью ничего возражать не стала. Дальше разговор потёк о более нейтральных вещах и событиях, и она даже позволила себе расслабиться. Ведь она прекрасно понимала, что решать эту странную проблему всё равно ей надо. Тихий глас совести? Всё может быть. Она сама не давала себе отчёт в этом странном обдуманном решении. Но на тех людей смотреть больно было. А она же всё-таки человек. А беспричинная жестокость – не есть хороший источник решения всех проблем и конфликтов. Эту ночь она совершенно спокойно провела здесь. Но зато вечером у неё было достаточно времени продумать всё своё положение. На следующий день получилось так, что она случайно проходила мимо хижины Ситку. Илайхью услышала обрывки какого-то разговора, и увидела какую-то пожилую женщину, весьма худощавую. Она что-то просила у него, а тот отнекивался, в конце концов даже прикрикнул на неё. - Только для меня одной, - тихо шептала женщина, - я никому не скажу! Илайхью, всё это время стоявшая в отдалении, вдруг решила, что её час настал и поспешила показаться им всем на глаза. Хмуро взглянув на этого странного индейца, она поспешила спросить его: - А ну, выкладывайте, что тут у вас? - А что тебе нужно? И она так и не смогла объяснить, что тогда ей нужно было. Но вскоре на след она напала. Что-то ей подсказывало, что сырой картофель должен быть там. Осторожно она разговаривала то с одним обитателем этого странного лагеря, то с другим, и история начала проясняться. Пароход этот, как и предполагалось, приплыл с оравой добровольцев за золотом. Были у них и хорошие запасы, и снаряжение. А потом что же? Золото искать не хотелось, а мы ведь знаем, что в том же Доусоне всё отвешивалось на золотой песок. И они стали всё потихоньку продавать, что навезли с собой. - И что, весь свежий картофель продали? – удивилась Илайхью, закручивая самокрутку. - Весь. - Неужели хоть где-нибудь не осталось? Никто не мог его взять у вас? – ещё больше удивилась она. – А кому же вы продавали всё? Где в городе, а где и индейцам. А потом пришёл Ситку. Глядя на постоянно битых мором людей, он решил их взять зачем-то под своё крыло, и даже что-то купил у них. С ним были свои люди, которые, собственно и распределяли всё, что имели. А Илайхью решила, как она достанет эти два мешка картофеля. Когда Ситку куда-то ушёл, она не спеша зашла к нему в хижину (естественно, в отсутствие других людей), и начала искать. Все тайники, все углы – везде было пусто. А пора было уже уходить. Тем не менее, из положения она всё же выкрутилась. Эта ночь запомнилась всем жителям, находившимся тут. В ночной тишине резко раздался треск дерева, потом как следствие – послышались какие-то крики людей. Что же там произошло? Илайхью с притворно заспанными глазами нехотя поднялась с земли и посмотрела в сторону хижины Ситку. Вот теперь начинается самое интересное. Языки пламени охватывали его слабенькую хижину, а тот бегал вокруг неё, что-то отчаянно кричал. А потом резко нырнул куда-то. Тут-то Илайхью и поспешила за ним. И не прогадала! Самое дорогое, что у него было – мешок со свежим картофелем он нёс у себя на спине. Действительно, тот был дорог ему. Недаром он, и пара его человек, были единственными относительными здоровыми тут. И их не терзала ни цинга, ни проказа. Илайхью тихо присвистнула, чтобы люди обратили внимание на своего вождя, и когда это произошло, она достала охотничий нож и резко прорезала снизу-вверх полосу на мешке. И в правду – на землю посыпалась картошка. Тут-то и открылись глаза всем на происходящее. Куда на самом деле смылась картошка – знали единицы, зато теперь знали все. Да ещё как! Во мгновение ока Ситку окружили, что-то там ещё хотели с ним делать – что именно, Илайхью так и не сумела узнать. Подобрав с собой пару картофелин она отправилась прямиком к первой попавшийся избе. Там лежали пара совсем безнадёжных больных. Быстро раскрошив картофель до кашицы, Илайхью подсела к ним и началась неприятная процедура. Сквозь обломки и остатки зубов она стала вливать им эту целебную кашицу. За всю эту ночь она успела обойти всех. А потом уже её рассказали, что Ситку с его людьми с позором изгнали вон. Больные тоже что-то могут! И лишь та пара человек, что изначально были здоровыми, так и остались тут. В свою очередь, Илайхью им достаточно быстро поспешила найти работёнку – пора было наводить порядок… - Всё это как-то невероятно, - заметила Илайхью на следующее утро. У неё были красные не выспавшиеся глаза. Она явно устала. – Странно, что это было всё же наяву. Больным цингой и в правду сделалось явно лучше. И тот, кто был уже безнадёжным, вдруг начал поправляться. Посёлок начал зализывать раны: убирать умерших, пустые избы, что предназначались для издавна тут обитавших прокажённых во мгновение ока заселились. - Странная история, ой, какая странная, - продолжала говорить Илайхью, продрогшая и дрожащая сама не зная от чего. - Но ведь теперь это уже просто история, - заметил прокажённый старик. - А вы-то тут как оказались, больные? – вдруг спросила она. Ещё не всё было ясно в этой истории! – Явно вас привезли не на теплоходе! - Пусть это останется тайной. - Ошибка Господа Бога! Илайхью очень странно на них взглянула в этот момент, но ничего не сказала. Интрига, обрывающаяся на полуслове так и не раскрытая, разве такое бывает в законченности произведений? Человек всегда склонен видеть всё зализанным и законченным. Хотя как раз истинным искусством считается незаконченность. Так и тут. В книгах описывается как всё логично происходит, в жизни же – как всё нелогично бывает. В этом странном месте Илайхью впервые встретилась с таким необычным феноменом, который здорово навёл её на размышления. Этим же вечером она снова отправилась в путь, к тому самому озеру, с которого и хотела начать.

frei Последний рисунок забавен))) Я говорю, на аватары такие миляшные мордочки надо ставить)

А мне рысёнок понравился) у кенгуру какие-то проблемы с мордой. Чем-то на мышачью, как ты рисуешь, похоже. Последний вышел здорово! Этот лисёнок шикарен)

заказ

Да-да, что-то там есть такое. Но задорно он выглядит, этот Слэгар. А тушканчик с газетой очень даже ничего)

Ну, это заказ, с которым мне скоро предстоит распрощаться.

Рузвел Регуб Книга стоит того, чтобы её прочесть. Настолько она необычна своими героями) Ну, в Хаусе бывали тоже радостные болезни. А я могу и сейчас сказать, есть одна болезнь - синдром Путау - довольно-таки страшно. На меня впечатление произвело.

Багани Сделаю ещё две иллюстрации к Морскому волку. Но этот Ларсен... нет, он не отрицательный и не положительный герой, он просто личность.Kirik Его мучила страшная болезнь: сначала головные боли, потом потеря зрения, парализация всей правой части тела, потеря слуха, речи и под конец парализовалась левая часть. Так что здесь именно мучения. Могу сделать ещё один вариант этой картины, чтоб стало понятным.

Рузвел Регуб Смок Беллью писался едва ли не в конце жизненного пути Лондона Волк Ларсен, мой любимый няшаа))

Последняя роза «Куда ты идёшь?» - спросил восточный пилигрим, встретив на своём пути Чуму. «Я иду в Багдад, мне нужно уморить пять тысяч человек». Несколько дней спустя тот же пилигрим повстречал Чуму уже на пути домой. «Ты сказала, что идёшь в Багдад, чтобы уморить пять тысяч народа, а вместо того убила пятьдесят тысяч», - упрекнул он Чуму. «Нет, - возразила Чума, - я уморила только пять тысяч, а остальные умерли от страха». I На дворе стоял век четырнадцатый. Тогда в Европе зверствовала чума. Она опустошала целые города, унося с собой миллионы жизней. Всего за несколько лет чума унесла, по меньшей мере, четверть населения Европы. Пережившим безудержный разгул «Чёрной смерти» казалось, что наступил конец света. Спасения от неё не было. На страницах одного манускрипта была изображена Смерть, разящая стрелой и короля, и римского папу. От «Чёрной смерти» не было спасения ни богачу, ни бедняку. Правда, состоятельные люди могли бежать из городов в деревни, но зачастую они увозили с собой и чуму. Многие регионы, например, Скандинавия, полностью обезлюдели. Смерть косила всех – молодых и старых, богатых и бедных. И высока была смертность среди священников, проводивших много времени с умирающими. А некоторые города, Милан, например, отделались совсем лёгкой жертвой. И никто не мог назвать причину тому явлению. Но люди бежали из городов, а многие просто действительно умирали со страху. Но были и другие. Они были сильнее страха и сильнее болезни. Именно о них повествует одна средневековая легенда. II Солнце померкло для этого города вместе с эпидемией. Она пришла неожиданно, с каким-то торговым судном и быстро расползлась по всему городу, каждый день беспощадно захватывая всё новые и новые жертвы на разных концах городка. Люди боялись выходить из дому, а багровое небо затянуло серыми тучами. Серое небо придало некогда солнечному городку оттенок уныния, превратило его в безлюдный городок, опустошённый. Постоянно звенел колокол в далёкой башне, возвещая о новых погибших. Он и не переставал звонить. Город погрузился в скорбь. И всех поражала непредсказуемость чумы. Можно было лечь спать, не подозревая о болезни, и не дожить до утра. От чумы умирало такое множество народа, что приходилось рыть много общих могил. Но трупов было так много, что многие жертвы так и оставались гнить там, где их постигла смерть. Чума пришла сюда, как искра и быстро превратилась в настоящий пожар. И никто не знал от неё лечения. Врачи не знали подлинной причины болезни и потому было трудно найти лекарство от неё, и они начали применять всякие причудливые средства, которые, естественно, не помогали. Так встретил этот город и следующее утро, которое принесло с собой новые жертвы и новое горе. III Гретхель было пятнадцать лет. Несмотря на такой возраст, она всё ещё была не замужем. Она происходила из бедной семьи, жившей в скромном домике в восточной части города. Первой болезнь поразила именно районы трущоб, к которым и относилось бедное их семейство. У неё длинные русые волосы, красивые большие глаза, нежные губы. Она была ещё слишком молода для того горя, которое готовила ей судьба. И сейчас она сидит над постелью тяжелобольной матери, ещё вчера ходившей совершенно здоровой. Утром, когда она пришла с базара, на неё обрушилась страшная головная боль, а потом лихорадочный жар, который затем сменился ознобом. И сейчас она тяжелобольная лежала в постели, а Гретхель и не думала отходить от матери, хотя она чувствовала тошнотворный и болезнетворный запах, возвещавший о скорой смерти. Этот запах охватил всю комнату, где лежала больная, и бедная Гретхель невольно поражалась, что даже на милом лице матери вдруг появился отпечаток скорой кончины. Ничто не возвещало хорошего. Мать бил страшный жар. Гретхель едва успела менять мокрые тряпки, что прикладывала к её голове, чтобы хоть частично облегчить страдания матери. Всё было напрасно. Ровно через три часа семье Гретхель пришлось звать священника для отпевания умершей. IV Его звали Фредерик. Это был невысокий стройный юноша с чёрными глазами и постоянным серьёзным выражением лица. Он шёл, как призрак, как тень по грязной улице города, прижимаясь к стенам дома и со страхом смотря вперёд. Унылый пейзаж города. Всюду лежали тела умирающих или уже умерших. Бедный район, что поделаешь. Небо прорезали крики птиц, и ему в этом увиделся какой-то знак. Он вспомнил слова священника. За день до появления чумы небо стало багровым на закате, и священник предрекал наступление беды, которая должна была потом охватить весь город за какие-то неискупленные грехи. Как теперь в это не поверить? Город постепенно вымирал. Нет, всё же ещё не умирал. Возле одного из трактиров царило какое-то оживление. С появлением чумы люди стали искать выхода из беды. Многие пытались бежать, многие обращались за помощью к религии, иные наглухо запирались в своих домах, были и такие, которые перед лицом неизбежной смерти старался напоследок провести время в увеселениях. У Фредерика от чумы умер вчера отец и старший брат. Болезнь поразила неожиданно, и последний скончался через пару часов, а у отца появились странные опухоли, набитые гноем. Он умирал мучительно. И сейчас Фредерик, ещё держащий перед глазами страшное лицо умирающего отца, спешил прочь. Куда глаза глядят. Всюду чувствовалось приближение Смерти. Всюду её запах. Он забивал ноздри, он проявлялся в погоде, проявлялся в настроениях. Бежать! Бежать отсюда! И он ускорил шаг. На одной из улиц он повстречал какого-то врача, которому удалось собрать вокруг себя человек десять. Он им рассказывал, что изобрёл чудодейственное средство от болезни. - Для спасенья всего лишь нужна смесь из патоки десятилетней выдержки, мелко изрубленных змей, вина и шестидесяти других компонентов. И сейчас я их озвучу. Бедные люди, потерявшие надежду, ему верили. А Фредерик только горько усмехнулся. Он знал, что ничто уже не поможет. Он слышал советы и других врачей. Больной должен был спать сначала на правом боку, а потом на левом. И он не помнил ещё ни одного человека, который бы выжил после того, как применил бы хоть один из указанных методов. Горькая правда врезалась в глаза. А Фредерик всё шёл и шёл по улицам, обезумевший от страха и отчаяния, которыми пропах весь город. Неужели совсем нет выхода, и они действительно раньше в чём-то согрешили, за что кара их постигает до сих пор? Неужели дети виноваты в чём-то перед Господом? Почему смерть разит одинаково и только что зарождённую жизнь и стариков? V Гретхель тихо плакала, сидя на открытом окне. Смерть безжалостно забрала её мать, и она осталось лишь с отцом. Больше никого. Никого не было рядом. Её сердце, ещё юное, ещё жившее романтикой и впечатлениями было испугано тем, что пришлось пережить. За что они заслужили такое наказание? И лишь один отец, хмурый от горя, произносил задумчиво: - Господь забирает только тех, кого посчитает нужным. И с этим ничего не поделаешь. Сегодня среди густых чёрных прядей волос папы появилась седая прядь и несколько новых морщин. Отец жутко постарел за это время. А сейчас он бессмысленно смотрел в одну точку. Смерть матери, которую он любил, подкосила его основательно. Гретхель взглянула в окно, надеясь увидеть хоть какой-нибудь знак, который бы рассказал ей, кончится ли это всё когда-нибудь. Она просила лишь о том, чтобы рассеялись тучи, она хотела увидеть свет. О, как она боялась! Как страдала. Боль пронизывала всю ещё ребяческую сущность и сейчас Гретхель нервно оглядывалась по сторонам. Она слышала, что их соседей болезнь ещё не тронула, а других безжалостно выкосила полностью. И тут, когда она опустила взгляд вниз, она увидела какого-то юношу, что с тоской смотрел на небо, спрашивая у него ответа за всё содеянное. Здесь их взгляды и пересеклись. Несколько секунд они смотрели друг на друга и вдруг юноша улыбнулся. Детская, добрая улыбка. Как Гретхель давно не видела улыбающегося человека! И увидев эту странную гримасу, её поразило словно громом. Сердце пронзительно застучало, и она тоже слегка улыбнулась, свет отразился на её лице. Ещё мокрое от слёз лицо на миг стало выглядеть естественным для ребёнка. Она снова вспомнила, что значит улыбаться. А потом юноша, бросив последний взгляд ей, пошёл вперёд, пока не исчез за другими домами, вселив в сердце хотя бы одной жительницы свет. VI Фредерик шёл быстро, никого не замечая, пока ноги сами не принесли его к дому. Он волновался. Жутко стучало сердце. Он улыбнулся! И это после всего-то, что случилось. Фредерик вошёл в пустынный дом, в котором некогда кипела жизнь, и не спеша подошёл к матери, которая в безутешном горе замерла у окна. Странный запах смерти всё ещё продолжал витать в комнатах. Испуганные глаза матери взглянули на юношу. - Я принёс хлеба, - тихо произнёс Фредерик, чтобы хоть как-то привести мать в чувство. Она лишь пожирала его лицо глазами, но не могла вымолвить ни слова. Фредерик, не выдержав её взгляда, опустил глаза в пол. Надо же! Он жил всего в нескольких домах от того дома, в котором жила девушка, научившая его улыбаться. Даже в самый трудный момент. Но сейчас он снова был в тесной комнатушке, в которую едва проникал свежий воздух, и снова перед его глазами встало лицо умирающего отца, которое он отогнать был уже не в силах. Весь вечер успокаивал он мать. А ночью ему так и не спалось. Два видения боролись между собой – той девушки и умирающего отца, и чтобы как-то спастись от них и от того запаха, заставлявшего бешено стучать сердце, он вышел из дома. Взобравшись на дерево, что росло близко к дому, он осторожно пробрался на крышу, где увидел множество звёзд. Полночи он так тут и просидел, напряжённо всматриваясь в небо. А потом к нему вернулось спокойствие, едва он ударился в мечтания. Фредерик и сам не заметил, как уснул. VII Когда он проснулся, над ним уже занимался день. Солнце на миг выглянуло из-за туч, осветив его чёткий профиль, но продержалось совсем недолго и вскоре исчезло. Спуститься с крыши Фредерика заставил дождь. Ему казалось, дождь оплакивает всех погибших. Он шёл тихой стеной, монотонно капая по крышам, дороге. А чума продолжала уносить новые жертвы. Когда он вернулся в дом к матери, он увидел, что хлеб так и остался нетронутым. Мать всё так же неподвижно сидела у окна. Но на этот раз, едва заметив сына, она произнесла слабым и неузнаваемым донельзя голосом: - Зови врача, сын! В этой просьбе было что-то совсем тревожно-жалобное, и Фредерик испугался. Он мчался во весь опор к дому врача, который едва успевал принимать больных. Когда Фредерику всё же удалось выловить его, он пришёл к ним на дом и долго-долго сидел с матерью. Причём юношу поразил его страшный вид. На нём был балахон, шляпа, маска и очки. Защитная одежда. А потом врач обернулся к нему и просто выгнал прочь, попросив оставить ненадолго его с матерью. Фредерик ушёл из дома каким-то опустошённым. Всё равно врач матери не поможет, подозревал с горечью юноша. Никто ещё не спасся от чумы. И это был полный конец. Он один, совсем один в этом мире. Одиноко шлёпая ботинками по грязи, он снова шёл, куда глаза глядят. Потом он случайно наткнулся на одну интересную находку. Возле одного из домов росла высокая роза. Он долго смотрел на её цветы и поражался, как что-то ещё может цвести в неживом, полумёртвом городе. Когда Фредерик коснулся одного из цветков, он увидел на них капли росы. Как будто чьи-то слёзы. Смотря на красный цветок, он почему-то вспомнил про ту свою знакомую, что обменялась с ним улыбкой. Фредерик решительно сорвал цветок, больно уколовшись шипами. Он зашипел от боли, а когда она прошла, призраком снова пошёл к тому заговорённому дому. Почему заговорённому? Там он увидел свет. Во всём городе не было света, а там он его увидел. Там ещё была жива надежда. И это его поразило. Может, этот дом просто привиделся ему, и в этих фантазиях он просто пытается уйти ото всего горя, что окружало его? Кто знает. И, тем не менее, он незаметно продолжал скользить к домику, где жила маленькая Гретхель с отцом. VIII Гретхель этим утром снова появилась у окна. В её маленьком трепещущем сердце снова загорелась надежда. То вчерашнее событие дало ей небольшой толчок к жизни, показало ей, что в этом мире, чёрном и мрачном, ещё есть место свету. И сейчас она снова сидела у окна, ожидая появление какого-то несуществующего чуда. Она верила, и эта вера держала её на ногах. Отец был словно в оцепенении. Он ничего не ел вчера, и сегодня так и не притронулся к еде. Его стали одолевать страхи. Он сидел в дальнем конце комнаты, в углу и тени, не подавал виду. Он даже не разговаривал. Эти запуганные люди, которые уже боялись всего на свете, пугали Гретхель. И она не могла поверить, что её вечно живой и жизнерадостный отец может превратиться в такого угрюмого и практически несуществующего человека. Он был как призрак. Девушка расчёсывала свои волосы, сидя на подоконнике и с сомнением глядела на улицы, по которым изредка когда промелькнёт какой-нибудь человек. А потом она дождалась. Гретхель увидела его ещё издалека. Мягкая, плавная походка, почти как у призрака. И он приближался. Приближался к её дому. Бешено билось в груди сердце, и она чуть не вывалилась из окна, пытаясь вытянуть шею, чтобы получше его разглядеть. А потом он оказался рядом с её домом. В выражении его глаз Гретхель прочла неумолимое горе и страх. А потом они вдруг исчезли. В его глазах появилась улыбка. И она снова увидела тот свет и улыбнулась в ответ. А потом юноша достал свою правую руку, в которой что-то было сжато, и кинул ей. Гретхель с семьёй жила на втором этаже, поэтому могла поймать то, что ей кинули. Это оказался цветок. Она чуть было не уронила его, уколовшись о шипы, но удержала в руке. Это была роза. Настоящая свежая красная роза. Несколько минут она не сводила глаз с цветка, а потом снова улыбнулась юноше. И тот улыбнулся в ответ. Сердце открыло путь вере и надежде. И чему-то новому, неведомому ещё этой девушке из бедной семьи. Она всё любовалась на цветок и почувствовала, что вся мрачность и горе отходят на задний план. IX Фредерик спешил домой. Волнение охватывало его, когда он вбегал по лестнице в комнату своей матери. Он ещё не пересёк её порога, как почувствовал тот самый запах. Запах Смерти. Фредерик замер на месте. Дрожь пробежалась по его телу. Он знал. Он подозревал это внутри души. Он подозревал, что его мать уже не спасти, он чувствовал, что слишком поздно, слишком напрасно. Он долго там стоял, как вкопанный. А потом что-то заставило его прийти в себя, и только тогда он смог войти в комнату. Врач, сгорбившись, сидел над матерью. Фредерик не спеша вошёл в комнату с бледным лицом. Врач обернулся на него и ответил ему невидящим взором. Металлическим голосом, прорезавшим слух юноше, он произнёс: - Ей ничем нельзя помочь. Пройдёт время и она присоединится к своему мужу и детям. У неё чума. Врач поднялся с кровати и медленно пошёл вперёд, ступая неверными шагами. Остановившись возле Фредерика, он похлопал его сочувственно по плечу и вышел. Юноша тут же подбежал к матери, которая продолжала лежать в постели. Склонившись над нею, он взял её руку в свою и долго-долго смотрел ей в глаза. - Не надо, Фриц, - предупредила она сына. – Ты можешь заразиться. Не надо со мной находиться. - Всё равно мы все обречены умереть! – с жаром воскликнул он. – И я хочу провести своё жалкое время с теми, кто мне ещё нужен. Я последний из нашей семьи и имею на это право. - Смотри-ка, - слабо улыбнулась мать. Её бил озноб. – Ты уже становишься хозяином дома. И да, ты последний из нас. Меня уже не спасти, и я надеюсь, болезнь не тронет тебя. О, как я боялась за тебя после смерти отца и твоего брата! - Неужели нет спасения? – спросил Фредерик, взглянув на пасмурное небо. В ответ ему было лишь мерное капанье дождя по мостовой. X С отцом тоже стало твориться что-то неладное. Он боялся всего. Он боялся уснуть и не проснуться. Он стал жутким затворником. Он ничего не ел и ни с кем не говорил. Болезнь его пока не трогала, но за эти пару дней он здорово истощал духовно и физически, и Гретхель становилось страшно, когда он был рядом с ней. Все эти дни она не отходила от цветка. Он дал ей какую-то духовную пищу. Он возродил её к жизни и сейчас она жила в своём мире грёз. Невольно Гретхель вспомнился один памятный случай. Тогда они шли по площади, где сидела какая-то нищенка и просила денег. Тогда она шла вместе со своим отцом. Вдруг отец остановился и указал на нищенку рукой. - Смотри! Сейчас я сделаю такое, после чего ты некоторое время не будешь видеть эту нищенку на площади. И он взял один цветок из букета, который нёс матери Гретхель и вручил его этой седой женщине. Она удивлённо взглянула на высокого мужчину из-под капюшона, взяла дрожащими руками цветок, и маленькая Гретхель (она была готова поклясться!) увидела в её глазах слёзы. Целую неделю нищенки больше не было на площади. - Чем же она питалась всю эту неделю? – спросила она как-то у своего отца. - Цветком. Пища для души смогла занять её на целую неделю. И сейчас Гретхель чувствовала, что эта роза делает с ней тоже самое. Но пришлось от неё оторваться. У соседей никого не осталось из семьи, кроме старой няни и новорождённого ребёнка. И она ушла к ним на целый день помогать по дому. Отчаяние и мрак, захватившие умы и сердца всех жителей отступили перед Гретхель, и она жила одним этим цветком, как та самая нищенка из её далёкого детства. XI Мать умерла в три часа дня. Фредерик больше уже ничего и никого не слышал, когда видел, как рабочие-могильщики, отобранные из последних здоровых мужчин, погружают её тело в повозку и увозят куда-то далеко. Он был страшно бледен в этот день. Никуда не ходил и ни с кем не связывался. Страшно было пока ещё осознавать даже его юношескому разуму: вроде и был человек, а потом р-раз – и нет его больше. Смерть покоряла города. Смерть взяла его семью. И он остался один. Один – на целый большой пустой мир. Именно пустой! И сейчас его взгляд был взглядом дикого зверя. И лишь лёгкая надежда трепеталась в его душе. Но Фредерику казалось, что вместе со смертью матери он похоронил и эту частичку своей души. XII Гретхель бежала по грязной улице с какой-то корзинкой. Ей нужно было раздобыть хлеб для своих соседей. И она спешила, окрылённая этим заданием. Душа бешено трепеталась в ней. А она бежала вперёд, мыслями уходя достаточно далёко от действительности. Гретхель снова жила в мире выдуманном, не своём. А потом она вдруг остановилась. Впереди она увидела неподвижно стоящего юношу. Того самого, что подарил ей цветок. Но что-то было в нём неестественное. Он был бледен, как сама смерть, а взгляд этих очаровательных чёрных глаз потух. Она невольно остановилась. Гретхель была в совсем бедной одежде. Её платьице выглядело изрядно потрёпанным, но в этом городе все уже забыли о том, что такое хорошо. Ибо биологические инстинкты и любовь к жизни встали первыми. Юноша долго не обращал на неё внимания, а потом вдруг увидел. Несколько секунд они молчали, а потом он произнёс приветливо: - Фредерик! Смотря в эти большие чёрные глаза, она невольно пленилась. Что-то странное сейчас творилось с душой бедной Гретхель. Перехватило дыхание, а потом она наконец-то выдавила из себя слово: - Гретхель! Фредерик задумчиво кивнул, а потом неожиданно схватил её за руку. Удивлённо взглянули на него глаза Гретхель, но она не стала почему-то вырываться. Сейчас её чувства разошлись с её мыслями. Пламя вспыхнуло в глазах Фредерика, но тут же погасло, и он тихо произнёс: - Я один. Совсем один. Моя семья умерла. И всё что осталось, это ты. Гретхель не могла объяснить, почему у неё по щекам текут слёзы. Но она чувствовала что-то новое, что-то такое, что оттесняло весь мрак вглубь, что заставляло даже на мрачный городок взглянуть по-другому. И если бы она родилась в другое время, лишённое эпидемий и постоянно шагающий рядом с ней смертью, она бы знала, что это новое и есть та любовь, про которую она знала очень и очень мало. И мир перевернулся. XIII Фредерик стал жить после смерти матери, как во сне. Он больше не возвращался домой, который насквозь был пропитан тошнотворным запахом Смерти. Он спал на крыше, глядя то на беззвёздное небо, или считая многочисленные созвездия, когда было ясно. И думая о той одной, что перевернула ему жизнь и заставила жить. Он чувствовал, как бешено колотится его сердце. И в какой-то миг ему стала понятна одна странная истина: оказалось, что все песни, все книги, все истории, написанные про любовь, как будто были написаны про него. Он ощущал тоже, что и ощущает настоящий влюблённый. Фредерику было совестно. Вместо того, чтобы удариться в горе, как положено самому одинокому человеку, он вдруг обрёл жизнь. И только когда прервётся эта последняя нить, его уже ничто не будет связывать с миром. Но он верил, что ничего не случится. Он верил, и эта вера воскрешала его. Он сидел на крыше и забыл о страшной эпидемии. Он шёл по улицам города с прежней походкой призрака, но в нём не было страха. Он шёл счастливый. И он знал, что когда-нибудь солнце прорвётся сквозь эти тучи. Надо только немного подождать. XIV Чума, беспощадная и суровая, всех трёх видов, уносила всё новые и новые жизни в небытие. Город опустел. И тогда оставшиеся жители решили объединиться, чтобы уйти отсюда. Если сбежать от чумы, может они и останутся живы? Оставаться в комнатах, пропитавших страшный запах, они уже не хотели. Они боялись. И тогда, мало-помалу, жители стали уходить из города. Они уходили один за другим, пока эта волна бегства не охватила весь город. Их уходило всё больше и больше. Старики, которым трудно было уже идти, осиротевшие дети с соседями, маленькие дети, богатые и бедные – все они вереницей кинулись из города искать своей лучшей доли. За неделю город опустел. И лишь в одном доме ещё загоралась свеча. Свеча жизни. Изредка вспыхивала она и на окошке другого дома, из которого некому было просто уходить с горожанами. XV Остался лишь странный запах смерти. Чума ещё гуляла по городу, но ей было уже некого уносить с собой. И она исчезла вместе с горожанами, настигая их по пятам. Лишь ветер завывал над покинутым городом. В тот день, когда уходил последний горожанин, Фредерик пригласил Гретхель на крышу своего дома, посмотреть, какой чудный вид открывается отсюда на звёзды. Сегодня их было видно. Они провожали глазами последнего уходящего человека с его повозкой и прекрасно осознавали, что они последние, кто остался в городе. И последние, кто друг к другу привязаны. - Чему быть, того не миновать, - говорил Фредерик. Он не мог бежать без Гретхель, без той, с которой обрёл часть потерянной души. А Гретхель не могла уйти без него и бросить больного отца. И целый город в один прекрасный день стал принадлежать им. XVI На следующий день они вдвоём прогуливались по пустынному городу. Одинокие, и в тоже время нашедшие себя. Они шли, держась за руки. Повсюду на дороге им встречались трупы, но они уже так привыкли к ужасам чумы, что это их несколько не пугало. Они шли в другую часть города. В их душах была только любовь, и не была страха, ужаса и болезни. И сейчас они так и продолжали идти, погружаясь в собственный мир мечтаний и фантазий. О, как они были счастливы. И ничто уже не должно их сломить. Заброшенные дома, пустыми глазницами окон смотрящие им вслед, грязная мостовая, которую уже некому было убирать и опустевшие трактиры. И лишь две тени шли между этими домами. Они мало говорили. Душа их говорила сама за себя. Они общались одним только взглядом. Мира страха, мира мрака и злых пророчеств больше не стало в их сердцах. Горе исчезло. XVII Гретхель сидела над постелью больного отца. Его била не чума, а лишь страх чумы. Смерть жены так глубоко потрясла его, что он уже не мог прийти в себя.Гретхель поспешно меняла ему мокрую тряпку, которой охлаждало лицо. Отец угасал. И блеск в его глазах так и не возвращался. Гретхель так и не отходила от своего отца. Она боялась потерять его. Но эта боязнь была всё же не такой, какую испытывала она, когда умирала её мать. Отца бил жар. Он что-то бредил. И Гретхель не отходила от его постели, полностью заботливая и внимательная. Она здорово исхудала за это время, и казалось, что от её лица остались лишь глаза, но она не сдавалась. Её мыслями руководило лишь состояние отца. И она вмиг стала верной при нём сиделкой, боясь отойти на шаг. Её папа и Фредерик – это всё, что осталось от этого мира. Всё, что её удерживало на этом свете. И ей было за что бороться! В этот день она сидела рядом с отцом, а у окна стоял Фредерик. Все три жителя покинутого города остались здесь, в этой маленькой тесной комнатушке, одинаково деля между собой все тяготы и переживания. Гретхель снова намочила тряпку и протёрла лицо своему отцу, который буквально истекал потом. Она мысленно спрашивала себя, когда же всё наладится, когда же всё придёт в себя. А потом случилось нечто невероятное! XVIII Фредерик, грустно задумчивый сидел у окна и смотрел на опустевшие дома, уходящие вдаль. Его взгляд пробегался по их балкам, по кирпично-красным крышам. Он погрузился в сон. Сон с открытыми глазами. Уставился куда-то в одну точку и ушёл. Как вдруг… Что-то прорезалось сквозь тучу, и он почувствовал боковым зрением, как становится ярко, а плечо начало припекать. Когда он обернулся, то не выдержал и чихнул от столь яркого света, свидетелем которого он был. Солнце! Солнце осветило улицы, весь город. Оно попало в их маленькую комнатушку, и в сердце промелькнула новая искра. Огромный порыв радости сразу охватил и его, и Гретхель. Когда Фредерик обернулся, он увидел, что она снова улыбается. Солнечные лучи проникли в помещение, осветили кровать с больным отцом. - Всё кончено! – радостно произнёс Фредерик. – «Чёрная смерть» кончилась! И страшная радость разом охватила их сердца. Испытания кончились… XIX Едва показалось солнце и рассеялись тучи, Гретхель с радостью стала замечать, что отцу становилось лучше. Жар прошёл, и он шёл на поправку. В глазах появлялся прежний неумолимый блеск. И кризис его болезни миновал. Гретхель со своим исхудалым лицом наконец-то тоже могла забыть про все болезни и переживания. Про все свои нервы. Отец, это последнее её родное существо, оставался с ней. Дышать становилось легче. XX Фредерик повёл её к какой-то странной улице, что была тут же, среди трущоб. Он вёл Гретхель неумолимо, словно там было что-то важное, что-то такое, что могло поразить в сердце, как солнце, которое наконец-то осветило их опустошённый городок. Да, город, принадлежащий именно им двоим. Когда она хотела проскочить мимо, Фредерик остановил её, схватив за руку, и показал куда-то в сторону. Гретхель увидела. Возле стены покинутого дома росла большая роза. Она сейчас цвела новыми силами и Гретхель поняла, откуда ей достался тот самый цветок, который и перевернул ей мир. Большие лепестки ярко-алых сочных цветов, которые ещё и отливали на солнце, просто захватили её. А потом Фредерик не спеша подвёл её прямо к этой розе. Он помнил, что в этом городе не было больше ничего живого. Мёртвые дома, мёртвые деревья и никакой растительности. И лишь одна роза, не испугавшись этой страшной обстановки, продолжала ещё цвести. Она не боялась, она не сдавалась, а просто жила своей жизнью. И ничто её не ломало. Последняя роза в этом городке. То четвёртое живое существо, которое осталось здесь, до самого конца. Гретхель подошла к розе и вдохнула с удовольствием её чарующий аромат. Теперь всё меняется. И они с Фредериком чувствовали, стоя у розы, что наступает ветер перемен. И что горе их миновало. Они нежно провели руками по одному из цветков, и их ладони снова встретились. Их било тепло. Оно исходило от их обеих ладоней. А потом Фредерик взглянул на эту девушку как-то совсем нежно, и Гретхель не сразу поняла, что значит этот взгляд, а потом он притянул её к себе и поцеловал. Когда жители города стали возвращаться назад после страшной эпидемии, они были нимало удивлены, когда увидели держащуюся за руки пару, которая осталась в зачумлённом городе. Любовь, которая не боится даже смерти. 18 июля

Летний танец вышел действительно очень нежно и мило) Так держать) А вот на втором рисунке мне показалось, что зверь, названный медведем немного на него не тянет. С мордой что-то

Багани Няшно, свежо и ярко) Здорово)))

frei Последние рисы напрашивается рисовать на авы.)

В биографии Лондона даётся наводка критиков. И сам Лондон писал его, чтобы покрыть долги. Хотела бы я так уметь писать одной левой, и чтобы такие мои произведения были худшими