Генерал

В любом случае это был пробный рисунок. У меня ещё есть идея зарисовать её. Замечания учтём-с. Ну, попробую, а там посмотрим. Может, приму совет к сведению.

ага. Догадывались. Их вдохновил другой изобретатель с красивой фамилией Лилиенталь, он разбился, а ведь он был близок к изобретению самолёта. и тогда за дело взялись они. В маленькой рыбацкой деревушке, вдали от людей они сделали этот шаг. На мой взгляд, так любой изобретатель хорош. Именно хороший изобретатель. А лампа Эдисона, отнявшая 11 000 опытов и три года жизни? А радио, моторы и электричество Теслы? Индукция Фарадея, тормоз Вестингауза, автомобиль Бенца и Даймлера - все они заслуживают памятника при жизни

Я сначала пыталась сделать, как у зверей, но не пошло, и переключилась на человеческие пальцы. Спасибо. Долго я над ней измывалась. Радует хоть, что шерсть стала лучше получаться

См. выше - исправила.) Братья Райт. Пред нами Уилбер Райт на первом плане, а там на самолёте (первом в мире!) его брат. Братец стоит и засекает время полета. Решила не делать сложную композицию, хотела лёгкости. В дальнейшем мы увидим с этими людьми ещё одну работку

Цармина. Ради неё и этой позы я извела два листа, и всё равно получилось не очень, на мой взгляд( особенно эта верхняя челюсть

Прошу прощения у всех исторических личностей, живших в тот период, то описываю. Каюсь за свою наглость. Глава семнадцатая Генри О'Читтер восседал на стуле так величаво, словно под ним находился трон. Он вёл себя, как монарх, как властелин всего мира, и обстоятельства, однако, оправдывали эти громкие имена. На столе лежала восточная литература, которой он любил заниматься в свободные минутки от работы, которые иногда удавалось вырывать. Высокий, поджарый, взгляд проницательный, как у чувствительного хищника, брови расположены высоко, и усы, как у немецкого кайзера. Так звучало описание самого, пожалуй, грозного и непредсказуемого властелина пусть не мира, но Америки, это точно! Наверное, не существовало на этом континенте хоть одного вида деятельности, куда бы он не приложил свою руку и не оставил бы какой-то отпечаток. Помимо всего прочего, словно в насмешку, он выкупил солидное помещение на Уолл-стрит, как раз напротив банкирского дома и преобразовал в штаб-квартиру. Сам он жил (тоже, по иронии судьбы) по соседству со своим главным врагом – Джоном Пирпонтом Морганом. Совсем недавно он выкупил себе дом по соседству с ним, дабы его конкурент не мог ни дня прожить спокойно . Он терпеть не мог банкиров и финансистов, впрочем, как и последние его, однако если они не лезут к Читтеру, значит Читтер лезет к ним. Такая уж у него была политика – где больше гонят, туда и идти. Главный конкурент изобретателя Вингерфельдта, промышленник Читтер, имел и свою собственную карту мира (не Европы!), которая была солидно исполосована всякими кнопками, а в особенности принадлежностями для игры в дартс. Восседая на своём стуле, он порой любил стрелять туда своим грозным оружием – причём делал он это, как профессионал. На этой карте были помечены политические интересы Читтера: точки, на которые надо и следует обратить внимание. Перечнем своих предприятий он не занимался. Он не был изобретателем, относя себя как раз к той самой среде людей, которая скорее пользуется изобретениями, нежели изобретает что-то своё. Да и не важно это было для Читтера – в Америке процветает промышленность, и не брать это в расчёт, значит терпеть гигантские убытки. А Генри не таков – если где-то завалялся случайно лишний кусок, он его мгновенно захватывает, и поминай, как звали. Агрессивная политика Читтера во всех направлениях сослужила ему весьма дурную службу, и превратила его в какого-то монстра, хотя, честно признаем, те, кто его обвинял, были отнюдь не лучше, и заслуга Генри лишь в том, что он делал это в открытую, не брезгуя ничем. Газеты его так и назвали – бессовестным. Его рисовали, как людоеда, ибо чтобы получить выгоду, он не боялся лишить сотни рабочих своих мест. Ему это было попусту неважно – но это не его вина, а вина времени – беспощадного, коварного, в котором деньги решают всё. Промышленники тем и отличаются, что за выгодой они не видят людей – для них это просто цифры, поставленные рядом, а не души. Но если всех жалеть, то кто пожалеет тебя? Да и к чему быть бедным? Промышленник из-за своей цели не отступится. Не отступал и Читтер. А ещё он любил писать злобные эпиграммы на великих людей своего времени. Он намеренно скрывался от общества, где всюду сквозила эта фальшь, и из своего убежища на Уолл-стрит отстреливался злобными сарказмами и афоризмами не хуже Форда, ещё одной именитой личности этой эпохи. Зато и общество не отставало, сделав из Читтера приспешника дьявола, сочинило про него множество всяких небылиц, на основе тех, какими были плакаты в Германии: «Бойтесь русских извергов! Они съедают на обед, как закуску, мясо младенцев и запивают кровью молоденьких женщин!». Люди верили в эти сказки, и в первом, и во втором случае. Впрочем, и в том и другом случае, люди так же опасливо обходили то, что имело к этим сказкам отношения. Дом на Уолл-стрит не пользовался популярностью – его обходили, словно заговоренный. Впрочем, самому Читтеру было глубоко фиолетово мнение о нём каких-то там людишек. Мы не обращаем внимания на муравьёв под нашими ногами, так зачем же ему обращать внимание на эту мышиную возню. И сам он презирал в глубине души людей. Чтобы войти к нему в общество, надо заслужить это право, ответив на самые разнообразные вопросы обо всём, и побеседовав с ним не менее двух часов. При этом Читтер не был многословен, хотя порою и извергал тонны красноречия на слушателей. Когда его что-то раздражало, он обожал перескакивать на скучные и занудные темы, выводя слушателей из себя. Так, например, на одном из съездов, куда его насильно привели, он попытался уйти незаметно, когда же это не удалось, он всей аудитории поведал о строении двигателя внутреннего сгорания, причём в самых заковыристых и непонятных фразах. И словно насмехаясь, выпустил заметку в газете, где сравнивал это величайшее изобретение с казной. Его неоднократно пытались уличить в краже денег, ибо Читтер устраивал монополию, которая никого не устраивала. Все попытки засадить его кончились крахом. Он был изворотлив, как уж. А особо талантливые журналисты даже откопали старую историю о том, что Генри когда-то был на Аляске, и набрал себе немало золота в сих прекрасных местах. Впрочем, их упрёки остались незамеченными, едва Читтер выпустил статью о своей биографии, где рассказал о себе, как о злостном каннибале, приспешнике дьяволе, черте из табакерки, и прочих мифах. Народ похохотал и замолк. И дни на Уолл-стрит потекли ещё сильнее. Банкирский дом, находившийся напротив, дрожал от такого соседства, прекрасно зная обо всей деятельности своего злополучного соседа. У Читтера было власти пожалуй, побольше, нежели у самого американского президента. Один лишь взмах руки, и неугодный человек станет пеплом, развивающимся по ветру. И никто ему не возразит – ибо он независим. И компания у него была подобрана в точности из таких же людей. Верных своему делу, хозяину, и прибыли. Конкурентов Читтер не любил. Но у него их практически и не было – ибо, если кто-то ему мешает, и отказывается от сотрудничества, того постигала весьма неприятная участь. И здесь опять говорит та самая жизнь на Аляске, от которой он набрался много жизненного опыта. Один лишь Вингерфельдт продолжал мозолить ему глаза. Впрочем, Читтер на нём не заострял внимания и любил переключаться на другие дела – ну, а дел-то у него сколько было! Та же Уолл-стрит. Почему банкирский дом боится включенного света в окошке третьего этажа? Всё по той же причине – если Генри поселился здесь, он делал это неспроста. Кто знает, может ему именно что и надо – взять всю фондовую биржу в свои цепкие когти орла? По крайней мере, Читтер смутно сам намекал, что всегда облизывался при торгах на бирже. Взять дело в свои руки ему пока мешала… нехватка времени. Дел было по горло, и было не до Уолл-стрит, главной финансовой жилы Америки, Нью-Йорка, Манхеттена. Вот, горят склады нитроглицерина на севере страны. Опять убытки. Но если поторопиться с предприятием на западе по выпуску аскорбиновой кислоты или искусственного шёлка, то доходы закроют и это чёрное пятно. Гремел динамит на дамбах, в оврагах… И всё опять из той же фабрики Генри Читтера! Он был вторым после Нобелей, кто нажил себе хорошее состояние на всяких подобного рода разработках. И хотя «Товарищество братьев Нобель» (БраНобель), как таковую, лицензию и патенты ему не выдавало, тем не менее между ними был заключён договор, выгодный для обеих сторон, и новые деньги потекли в предприятия Генри Читтера. Но жил ли он, как полагается своим расходам? Как ни странно, до конца жизни он остался человеком брезгливым и ненавидел роскошь и расточительность. В его небольшой (!) квартире всё было обставлено не дорогими, но необходимыми вещами. И ничего лишнего! Так кто же он такой, этот Читтер? Человек, о котором слышали все, но которого не знал никто? Спросите об этом у любого американца или европейца, и он даст вам точную справку, что это богатый нефтяной барон, владелец различных мануфактур, спонсор Генри Форда, меценат, финансист, просто творческая, очень экстраординарная личность со своими специфическими вкусами, имеет круглые счета в Швейцарском банке, порой играет в карты, казино, заядлый путешественник, и конечно все упомянут о его связи с динамитом. Ни капельки огромного состояния Читтер не держал в руках – всё вложено в предприятия и проекты. Всё это напоминало огромную шахматную доску, на которой Читтер всегда выходил победителем. Он держал в голове все свои фигуры, и умудрялся так точно передвигать фигуры, что мог предвидеть свой триумф задолго до окончания игры. Да, в этом плане он был гроссмейстером… А ещё он был человеком. Простым, обычным. Так же ел когда придётся, страдал, переживал, ошибался, побеждал и совершал подвиги. Журналисты отзывались о нём, как о владельце самого скверного характера двадцатого столетия. Но правды не знал почти никто. Лишь единицы, которых он допускал в своё окружение. Даже его личный секретарь, не смотря на десять лет работы, мало что могла сказать исчёрпывающего о своём работодателе. Кабинет Читтера располагался дальше всех. На нём всегда висела табличка: «Не беспокоить!», со временем он сам подписал: «Злая собака!», но и этого ему показалось мало: « Но без зубов. Засасывает насмерть.», под собакой он вероятно имел в виду себя, что любили подчёркивать карикатуристы, изображая «собаку Читтера» на поводу у Вингерфельдта. Это было небольшое помещение с огромным окном, наполняющим всю комнату ослепительным светом. На стене висела политическая карта мира, подделанная под старинные карты путешественников. Тут же, рядом стоял небольшой шкаф, в котором хранились какие-то важные бумаги или заметки. В любом случае, большую часть информации он хранил в своей голове. И стол, одновременно являющийся подоконником, на котором всегда был образцовый порядок. Не дай бог, уборщица передвинет какую-то книжку чуть в сторону, и ей тут же была бы посвящена огромная лекция про ассиметрию в исполнении разъярённого магната. А вот и сам Читтер. Угрюмый, внешне невозмутимый. Пальцы выстукивают победные марши, сам он то и дело поглядывает на часы. Сердце бешено клокочет. При этом внешне нерушим, как скала. Как в гимне славян: «Мы стоiмо постояно, као клисурине» (Мы стоим неколебимо, как утёсы – сербск.). Генри Читтер то и дело начинает менять свою позицию на троне, как маленький ребёнок, и никак не может найти себе должного места. В конце-концов, он приходит к компромиссному решению и достаёт свою трубку. Набив в неё табака, закуривает. Вновь успокаивается и смотрит на стол. Высокий, властный человек с лёгкой полуулыбкой на губах. Свет падает на его орден, заставляет его пускать солнечные зайчики. Орден – особая гордость Читтера. Как человеку, симпатизирующему Германии, он представляет для него особую важность. Одет сам Генри невзрачно. Как всегда – курточка, которую он небрежно повесил на стул, жилетка, рубашка, и шляпа, относящая его к высшей когорте. Ах да, ещё белые перчатки, швейцарские часы и конечно же трость, без которой никто и никогда не вытащит его на улицу. Либо с ней, либо никуда! Дым окутал плечи магната. Он ещё раз взглянул часы и спокойно облокотился на стул. Да, он себе мог ещё это позволить… У него в запасе ещё полчаса. Полчаса! За это время решаются судьбы империи, а у него решается судьба одной бессонной ночки. Он закрыл глаза и погрузился в мир грёз. Книги на столе почувствовали прикосновение его руки. Да, он любил по сто раз пересматривать одни и те же книги. Предпочитал литературу Востока. Да чего уж там говорить, его любимой страной была… Индия! Та самая, колонизированная англичанами при бравой королеве Виктории. Читтер сам относился к ней с усмешкой. Чтобы бы она там не насоздовала и не придумала, он отозвался кратко, но этим высказыванием возбудил к себе всю ненависть английского народа: «Когда же умрёт эта старая карга?». А в обществе его прозвали болтуном. Вернее, прозвал один – бывший работник его же компании, сам носивший прозвище Академик. И это не случайность… Нерст поиграл словами и перевёл его фамилию именно таким образом. Читтер лишь улыбнулся остроумию своего бывшего товарища и коллеги, но сам остался полностью равнодушен к делам извне – «пусть творят, что хотят». - Мистер Читтер, можно войти? Генри театрально обернулся. Он бросил взгляд на секретаря, вздохнул, поражаясь столь глупо заданному вопросу. Он вынул трубку из рта и грустно спросил: - Милая Лейсли, ты уже вошла в мой кабинет. Так зачем же ты спрашиваешь разрешения? А коль ты уже вошла, я не в силах повлиять на тебя. Монстр с Уолл-стрита сдался перед своей секретаршей. Передай это журналистам, они нам напишут ещё несколько весёлых статей и будем хохотать ещё долгими зимними вечерами под огонь свечей… Ты принесла мне радостную весть или же ещё один завод окончил своё существование? – он говорил медленно, размеренно. - Что, вы, мистер Читтер! – улыбнулась женщина. – Я принесла вам кофе. - Ах, это прекрасная мысль! – Генри поднялся со стула. – Я правда не уверен, хорошо ли это для здоровья запивать табак кофеем, однако в этот день можно сделать исключение. Он подмигнул ей правым глазом. - Когда же придёт мой важный гость? - Вы ждёте его с минуты на минуту? - Увы, да. Мой гость всегда пунктуален. Впрочем, у него ещё есть пять минут, которые я могу уделить вам, если вы не против. Как дела в мире, и что говорят о «собаке-затворнике»? - Ну, для этого же существуют газеты. - Ах, газеты! Их ещё и читать можно… Не понимаю, милая Лейсли, как вы переносите этот массовый рассадник сплетней и зараз. Научно доказано, что новости сокращают жизнь на полчаса. - Как и лишняя выкуренная трубка табака! – не растерялась секретарша. - Это всё – детали! Он любил перескакивать с ты на вы, причём в беседах ему уже давно опускали этот недочёт. Он немного отпил крепкого кофе, поднял свои глаза на Лейсли, и той стало как-то не по себе от этого пронизывающего и источающего холод взгляда. Наверное, по логике, с губ Читтера должны были сорваться злые слова, но он совершенно спокойно спросил: - Как там поживает мой приятель с Харватова? Читтер спрашивал о Вингерфельдте. - Нового ничего не поступало, - несколько опешила секретарша от подобного вопроса. Генри ещё отхлебнул немного кофе. - Это хорошо. Отсутствие плохих новостей тоже хорошая новость! Что ж, моё время подходит к концу (он выразительно взглянул на часы), а я ведь так и не отдохнул. Кофе мне принесли, следовательно, я не имею права вас задерживать. Главное, не провороньте моего гостя. - А если я его не узнаю? Этот вопрос привёл Читтера к некоторой ехидной улыбке на губах. - Этого гостя вы узнаете. Вы сразу поймёте, что это он! Не ожидая следующих вопросов, он демонстративно прикрыл дверь. Блеснули таблички на несчастной двери гениального магната. Сам он выразительно сел на свой стул, выпрямив спину. Глаза пронзительно прожигали всё помещение. Скоро, скоро придут… Какое-то волнение поселилось в его душе, но вскоре Читтер запил его несколькими глотками кофе. Он выглянул в окно. Опять всё тот же банкирский дом – резиденция ещё одного известного финансиста, Джона Пирпонта Моргана. До появления Читтера он по праву считался монстром с Уолл-стрита, но наглый нефтяной барон лишил его этого громкого титула. Он предвкушал радость последующей встречи. Он давно её ждал, и не мог сдержать чувств по поводу этого события. Читтер думал лишь о лучшем, и всем своим видом пытался вызвать сияние от радости. Да, вот бы тот, кого он ждал, пришёл! Читтер позаботился и о другой стороне двери. Он не любил голых стен, дверей, чего уж тут говорить. На дверь он прикрепил табличку с весьма изящным шрифтом и с подобной надписью: «Стучите, дверь открыта». Эту надпись видели лишь в те редкие минуты, когда Читтер проветривал комнату, а это уже само по себе событие. Он вновь взглянул на часы… Что-то проворчал себе под нос, по поводу быстро текущего времени, а затем услышал ещё издалека раздававшиеся шаги. Предчувствие его не обмануло… Как и секретаря. В здание вошла высокая фигура человека в длинной тёмной шляпе и длинном тёмном плаще, из-под которого виднелись сапоги. Силуэт человека показался весьма необычным. Гулко стучали сапоги по полу, шаги широкие, жесты решительные. Такое ощущение, что этот человек был здесь уже не единожды и знает, что где находится. Да, уж кто-кто, а этот человек точно не заблудится! Секретарь невольно подняла глаза на высокую и решительную фигуру проходящего мимо неё человека, и поспешила его остановить, невольно пугаясь такой эксцентричной натуры: - Извините, вам куда? Из-под шляпы взглянули холодные глаза, и стала ясно, что это… женщина! Она слегка улыбнулась, но скорее эта улыбка была похожа на улыбку триумфатора. Удивлению секретаря просто не было предела. - Мне к Генри Читтеру. Время уже подошло, - она взглянула на часы. – Мне нельзя опаздывать ни на минуту. Вы уж извините, я пойду. - Третья дверь налево… - успела крикнуть секретарша, поняв, какого гостя имел в виду её босс. Женщина сделала вид, что ничего не услышала, и всё таким же быстрым шагом направилась к заданной цели. Она мгновенно выхватила взглядом памятные таблички на кабинете Читтера и широко распахнула дверь. Перед ней сидел Генри Читтер. Да, лон давно видел эту женщину, но вид её именно в данный момент просто поразил его. Женщина громко захлопнула дверь и остановилась перед ним. Первое, что услышал Читтер, было далеко не приветствие: - Закурить не найдётся? - Да, - он несколько растерялся. – Конечно же. Располагайся. Женщина расположилась на свободном стуле. Из-под шляпы чётко виднелось лицо её, острый подбородок глаза, полные решимости. Читтер вручил ей зажигалку, она мгновенно извлекла сигарету и закурила её. Только после этого она сняла шляпу с головы и положила её на стол. Затем она вспомнила о существовании самого Читтера. - Как жизнь протекает, Генри? Всегда ли твои реки полны богатого улова? - Да… Как ты сама-то? Я ведь давно не видел тебя и имел право предположить, что тебя схватили или ещё что-то в этом роде. - Да брось! – брови выразительно опустились над глазами, и женщина махнула рукой. – Уж кого-кого, а меня никто не поймает. Сейчас прав не тот, кто знает закон, а у кого с собой заряженный браунинг. Судя по твоему образцовому порядку на столе, жизнь идёт своим чередом, а учитывая местоположение – ты положил глаз на банкирскую жилу Америки? - Да уж, чёрт побери! Но, как ты меня нашла! Я ведь не афиширую своё местопребывание. - Я знаю всё, - спокойно ответила женщина. – Точнее, я знаю, что ничего не знаю, но при этом не знаю, что я знаю, а я ведь знаю того, чего не знают другие, знаешь? - Я узнаю тебя, Ил… - Читтер хотел выговорить её имя, но запнулся. - Илайхью, - улыбнулась она. – Илайхью Милтберг. Помнишь же эту фамилию? - Да, такое трудно забывается… - он погрузился в воспоминания о былом. Дым от сигареты окутал плечи, и на миг он потерял лицо Илайхью прямо в дыму. Через секунду он рассеялся немного. Женщина облокотилась назад и решила обратить внимание на стол, полный всякой разнообразной литературы. Следует сказать, для факта, что сам Читтер был ещё тем мизантропом. Он презирал людей. Однако были такие люди, которых он уважал и боялся. Но их было очень мало. Можно сказать, их вообще не было. Ибо они умещались все на пальцах одной руки. И их практически никто не видел. Вот это женщина как раз относилась к тем особам, которых уважал Генри Читтер. - Хм… - Илайхью раскрыла газету, лежащую внизу. – Тебе не нравится приставка «О» в твоей фамилии? - Нет, - спокойно ответил Читтер, начиная сам входить в образ магната. Однако, его вновь спустили с пьедестала на землю. - Друг мой, ты сильно не облокачивайся, я вижу, что твой стул полон шерсти. Я надеюсь, ты не хочешь её собрать своим красивым пиджаком? - Нет, конечно… Да, посмотри-ка лучше вот это! – он достал свежую газету и кинул Илайхью. Причём та ухватила её прямо на лету. Женщина раскрыла её на второй странице. Солнце взглянуло в окно и, чётко осветило профиль сидящей Илайхью. Чёрные, длинные волосы, забранные в хвост. Выразительный нос, тонкие губы, голубые, как лёд глаза. На шее был повязан платок. На ней не было никаких украшений, мало того, её лицо не содержало в себе никакой косметики, но одного взгляда на эту женщину было достаточно, чтобы понять, что ей выпала далеко не самая лучшая доля в жизни, и что она прошла путь, сплошь состоящий из лишений и страданий. Читая одну статью за другой, её глаза перебегали по фотографиям на странице и случайно наткнулись на ещё одну. Она мгновенно зациклилась на ней, и, узнав кого-то, несказанно удивилась, приподняв густые брови вверх. В её взгляде промелькнула боль, словно бы её посетили какие-то неприятные воспоминания. Она быстро захлопнула газету и бросила её на стол. Грусть не уходила из её глаз. - Нерст? – тихо спросила она. - Ты всё ещё помнишь его? – Читтер внимательно изучал взглядом женщину. - Помню. Как его не помнить – этот человек в своё время был мне прекрасным помощником. В любом случае, многие свои подвиги мы вершили с ним вместе. Чего стоит одна история с угнанным поездом… - Да, были люди в наше время. Кстати, Альберт, говорят, там просто прекрасно прижился. Посмотри, они изобретают с Вингерфельдтом новую лампу накаливания, представляешь? Взгляд Илайхью умоляюще взглянул на Читтера, молча прося его перейти на другую тему. Нерст явно отдавался болью в её воспоминаниях. Читтер сдался и вскоре замолк. Женщина стряхнула пепел с сигареты и взглянула в окно так, что Генри даже не видел её лица. В глазах Илайхью встали слёзы, которые она просто заглатывала, не решившись показать себя слабой, какой она, на самом деле, была конкретно в этот момент. - Нерст, Нерст, Нерст… - повторила она привычным тоном разговора. Однако, видно было, что горле у неё встал ком. – Хороший человек, ничего не скажешь. За те года на Аляске мы сделали из него первоклассного стрелка, ничего не скажешь. Помню, всегда отличался он своей задумчивостью и страстью к науке. Мне жаль, что он уехал, - она с укором посмотрела на Читтера. – Мы не удержали его, а теперь вынуждены грызть локти, что он работает на какого-то там Вингерфельдта. - Но он сам ушёл. Значит, его ничто здесь не держало. - Хватит оправданий, Читтер! Тысяча китобоев так не скажут, как ты сейчас. Мы с тобой прекрасно знаем, как всё было на самом дело. Нас связывали общие приключения, общие переживания. А потом в один миг всё рухнуло. Думаешь, из-за золота? – в её голосе промелькнули яростные нотки. Генри мысленно сжался, зная, что последует далее. – У него было здесь всё. Карьера, деньги, светлое будущее, но в один прекрасный день всё это было перечёркнуто. И знаешь кто виноват?! - Илайхью, я прошу тебя, не надо! – настала очередь ему умоляюще смотреть на неё. Однако женщина осталась неприступной, и вдруг громко крикнула: - А виноват сам Генри Читтер! Она поднялась со стула, подхватила шляпу в порыве чувств. Пройдя несколько шагов по комнате, вернулась в точку первоначального схода. Она искоса взглянула на Читтера, по-прежнему оставаясь холодной ко всему происходящему. Генри рвало эмоциями и чувствами. Он был явно напуган. Взгляд Илайхью несколько смягчился. - Да, за сигарету спасибо, - только и вымолвила она, как ни в чём не бывало. - Как охота? - Прекрасно. Даже трофеи есть, - усмехнулась она, наблюдая за Читтером, постепенно приходившим в себя. – Лучше уж умереть с пулей во лбу, или в битве с каким-нибудь зверем, нежели от какой-нибудь второсортной болезни с не выговариваемым названием, как я люблю говорить. Илайхью была охотницей по призванию. Можно сказать, с природой была связана вся её жизнь, начиная с младенчества. Да и обстоятельства её, что ни удивительно, то и дело кидали на лоно природы. Впрочем, она сама никогда не противилась этому. Ей порой было ниего не надо, кроме этих простых занятий. А раньше она была танцовщицей, и особо была знаменита на всю округу своим умением бить чечётку. В один миг всё прервалось… - А где ты хоть находишься и имеешь ли постоянную работу? - Моё местонахождение тебе ни к чему не знать. Если надо будет, я сама найду тебя. Что касается работы, то я, естественно, её не имею. Глаза Читтера загорелись недобрым огнём. Он хлопнул в ладоши и удобнее расположился на стуле. Но тут же вспомнил про замечание Илайхью, и несколько минут принялся отряхивать свой пиджак. Лёгкий смех вырвался из уст женщины. «Проклятая кошка!» - мысленно выругал он своего котёнка за это покрывало на стуле. Затем он вернулся к теме разговора. - Так вот. Мы с тобой прекрасно помним те весёлые деньки на Аляске, не так ли? Ложатся спать вроде четверо, а на утро кое-кого уже не досчитываются… - Ты решил сделать из меня местного киллера? Так по мне и так уже плачет виселица, так что зря не старайся, - резко пресекла Читтера она. Однако, Генри не был раздосадован и полушёпотом договорил: - Знаешь, хотя я бы не отказался тебя пристроить, как уничтожителя своих конкурентов, но мы сделаем то всё более безобидным способом, ты не возражаешь? И слово уничтожитель не будет звучать на наших устах. А для этого мне придётся посвятить тебя в самые свои сокровенные тайны. Илайхью резко насторожилась. Но всё же решила дослушать своего собеседника до конца. Читтер совсем перешёл на шёпот, и вдруг резко перевёл тему, несколько усмехнувшись: - Поверь, милая, твоего имени ещё как будут бояться – и я посмею даже предположить, что то имя, под которым ты сейчас мне представляешься, не настоящее (глаза Илайхью сверкнули в темноте). И я уверен, Нерст сбежал от тебя несколько по другой причине… - И по какой же? - Понимаешь, романтическо-лёгкомысленный взгляд и «я убью твою семью ледорубом» несколько разные вещи, - смотря в пол и растягивая слова, как аристократ, сказал Читтер. - А я думала раньше, что это единое целое. Спасибо, Генри, просветил! - Не надо, Илайхью. Слушай дальше, что скажет твой старый знакомый! Оно того стоит. Читтер проворно нырнул под стол, и вскоре вылез, держа в руках, словно знамя, какие-то бумаги. Приглядевшись, Илайхью поняла, что это – акции компании. Генри сиял, озарённый идеями. Он вновь присел на стул и сложил на груди руки, продолжив разговор: - Помнишь чародея с Харватова? В этой газете, да и слухи рассказывают одну весьма интересную деталь. Я думаю, тебе будет вполне интересно её услышать. То, что я держу в руках – акции газовых компаний. Если этот умник изобретёт электрическую лампочку, плакали все мои деньги, которые я нещадно вложил в это дело. Поэтому для меня очень важно обанкротить Вингерфельдта. Сделать так, чтобы против него восстало всё общественное мнение. Пусть он тогда изобретёт своё освещение, но если оно никому не нужно будет, и люди будут увлечены нашей пропагандой – им уже не будут нужны лампы накаливания дяди Алекса, и компании придётся терпеть громадные убытки, если не закрыться. - Ну, а от меня-то ты чего хочешь? Послать в Прагу распространять слухи и сплетни? - Слушай дальше. Что вы все такие нетерпеливые нынче пошли?! – возмутился совершенно искренне Читтер, поправляя свои усы. – А теперь мы перейдём к самому интересному. Да, конечно, твой вариант хорош, но я знаю ещё один. Скажи мне, Илайхью, какой человек в данный момент приобрел наибольшую популярность в электрическом деле? - Это Александр Вингерфельдт, Читтер. - Ну, а кроме него? - Ты сам, - смеялись глаза Илайхью. - И что, совсем-совсем никого больше нет, кроме нас?! Илайхью осмотрелась по сторонам, демонстративно взглянула под книгу, под стол, и всё же пожала плечами, подтверждая свою теорию по этому поводу. Читтер начинал терять самообладание. В конце-концов, предчувствуя, что всё может испортить, он поспешил выпалить следующие фразы скороговоркой, на едином дыхании, чем не мало удивил Илайхью: - Вот в твою задачу и входит отыскать авторитетного учёного и посвятить в наш проект. Если ты его найдёшь, назначь ему встречу в моём кабинете. За деньги люди сделают всё, поверь, Илайхью. - И под дулом пистолета тоже, - как бы невзначай произнесла она. – Будет исполнено, сударь! Она хотела было подняться со стула, но Читтер, явно недовольный её поведением, вновь жестом потребовал ей сесть обратно. Как он не любил людей торопливых… При этом сам всегда стремился всё делать быстро. Генри, явно хотя выдвинуть ещё одну сногсшибательную гипотезу, раскрыл на произвольной странице газету, и поспешил найти в ней то, что искал. Найдя, довольно улыбнулся, вновь отодвинулся назад. Его глаза злостно сверкали. - Это конечно очень нехорошо строить козни за спиной может, неплохих людей… Но, мне тоже кушать хочется! Последней фразой Читтер оправдывал все свои действия. Газеты описывали его, как людоеда и монстра, на что он всегда возмущался и спешил огрызаться этой фразой, добавляя: «Когда остальные финансисты или кто-то там начинает зарабатывать большие деньги, никто не спрашивает их, зачем они это делают. А вы мне обвиняйте в одном и том же с ними деянии. Разве виноват я, что мне, как и любому другому существу на планете иногда хочется кушать?!». - Собственно, вот ещё в чём нюанс. Вингерфельдт хоть и раздувает миф о своей непобедимости, мы-то прекрасно знаем, что всё обстоим далеко не так! - Ты намекаешь на то, что его дружина влачит нищенское существование, и все деньги уходят лишь на опыты, а на налоги не остаётся ни копейки. - Скоро у них отключат газовое освещение, - засиял Читтер. - Но Алекс же боится темноты! Хотя, если они изобретут лампу… - Если. А если не изобретут? А почему бы нам не ускорить процесс по их выселению с сего стратегически важного объекта? Устроим скандал в прессе, лишим Вингерфельдта авторитета. И он хоть на несколько ночей даст мне спокойно отдохнуть. Я не высыпался несколько ночей подряд, слушая мерное жужжание биржевого тиккера. Акции падают, следовательно и вся моя прибыль тоже. Я уже привык к своему положению: если хвост увязнет, тащим хвост, тонет нога. Тянем ногу – тонет ещё что-то… Но когда тонут нога и хвост – это уже крайне опасно. Моя система – как карточный домик, пусть и прочна. Но если знать, с какой стороны подуть, она вмиг сложится, и даже следов в истории не оставит. Читтер вздохнул после своего длинного монолога, и вспомнив о той идее, которой он его посвятил, вдруг снова воспрянул. Он потёр руки и усмехнулся во весь рот. Затем взглянул на Илайхью и кивнул ей на выход: - Кажется, я сказал всё. Ты можешь быть свободна. Всё остальное я проверну вполне самостоятельно! То-то будет потехи в Европе. Он дождался, пока женщина уйдет, с некоторым сожалением взглянул ей вслед, после чего взял трубку телефонного аппарата, недавно изобретенного Беллом, и поспешил позвонить в другое отделение одной из своих фирм, чтобы не выходить из помещения: - Здравствуйте, не могли бы вы позвать к телефону Грайхама Берга? Кто говорит? Читтер. Генри Читтер. У меня есть очень важное дело к нему. Очень… Новости от Америки до Европы разлетаются с удивительной быстротой. Особенно, когда пошли усовершенствования и изобретения в области техники. Главное, изобретения приживались мгновенно, но некоторые из них вполне могли заслуживать этого лестного эпитета Читтера: «ИзоБредения». Долетели некоторые вести и до Европы, до Праги… Газеты в этот день начинали извращаться в метко сказанных словах и красноречии. Перо не успевало стучать по бумаге, а телеграфисты работали словно окаянные. Новость дня! Новость дня! Генри Читтер выкинул на улицу Алекса Вингерфельдта вместе со всей его утварью! И это притом, что ещё вчера дядя Алекс давал интервью в одну из газет о том, как у него всё процветает, рассказывал о своих успешных опытах в различных областях науки, об Университете… На следующий день, благодаря чрезмерной суете Читтера и купленных им людей, Чародей лишился приставки «с Харватова». Теперь все люди, некогда работающие в здании, с грустью смотрели на то, как рабочие открепляют табличку с надписью их компании, и с презрением кидают её на землю. Газеты злословили так, что лучше их было и не читать. Вингерфельдт стоял на отдалении, нервно покуривая сигару. В глазах его поселилась грусть и задумчивость. Затем он чему-то усмехнулся и качнул лобастой головой, развеяв тёмно-рыжие волосы. - Ну, чему ты там смеешься? Кончилась твоя райская жизнь, обманщик Алекс. Рыбиь кости давно уже прогнили в земле… Обманщик! Лжец! Какими только эпитетами не называли этого несчастного человека в лёгком пиджачке, и напоминающем всем видом какого-то рассеянного учёного. Скверно дела складывались, скверно, дядя Алекс! Но ты и так тянул столько, сколько мог! Когда-то всему приходит конец… - Карлов Университет отказывается от вашей поддержки, - сказал кто-то сзади. Вингерфельдт даже не обернулся. - Ну и слава Богу! – он улыбнулся. – Мне наскучило давать эти нудные лекции. Теперь я смогу посвятить всё своё время изобретательству. - Но кто теперь купит твои изобретения, дурень? – с презрением спросил рабочий. - Поживём – увидим, - не стал загадывать Алекс. Затем он обернулся к своим работникам, и похлопал по спине поникшего и ушедшего в себя Николаса. – Не вешать нос! Мы ещё покажем, чего мы стоим! О, как ты заблуждаешься, жестокий, беспощадный мир! - В конце-концов, - мягко заметил Авас Бекинг. – Эта канитель рано или поздно должна была закончиться. Мы давно ожидали этого радостного момента. - Ну что, теперь завтрашний день начинается на дому дяди Алекса? – спросил Гай. - Ты совершенно прав, друг! И никакого чувства потери. И глаза всех десятерых засияли надеждой, которой у таких людей было хоть отбавляй. Без надежды и риска в этом мире делать больше нечего… - Ну так что, завтра я ставлю вам чай и готовлю завтрак? Заодно познакомитесь с моими домочадцами. Все кивнули. На том и порешили, после чего развернулись и ушли. Теперь работа пойдёт более интенсивнее. Знал бы ты, Читтер, на кого напал! Не такие простые эти людишки, против которых ты пошёл!

Ну, это мой персонаж ещё с давних времён.)) Не за что. Сама пока чт о-то никак пастелью не заинтересуюсь, хоть и пробую. Карандашиками-то привычнее

Да, это она сама! Понравились эксперименты с пастелью. Цвета такие нежные, чем-то север напоминают! Зарисовки с героями тронули чем-то. Мило, как-то, что ли.))

О! Сколько новых работ! Порадовали Джтифра и Питру - эмоции так здорово выражены на их лице (увы, у меня с эмоциями плохо), Саламандастрон впечатляет. а последняя работа вообще без слов!

Выше было сказано, кто это.)) Моей бабушке - цыганку какую-то. спс Сегодня дождёмся

Каждому своё. Сегодня ещё пару работ выложу.

Хорошие фотографии.)

Очень, очень нравится твой стиль. Шикарная прорисовка!

Просто с натуры много рисую. Вот и научилась.)) Сама так без натуры вряд ли нарисую. Спс

Не смогла удержаться.) Ну, Питера Пена я вообще не помню. Это было так давно.) Скорее да. Каюсь. Мой недостаток образованности.

Те же лица, но в мультяшном стиле

Мой любимый герой. В дальнейшем ждём ещё одного автопортрета, Цармины и пару вояк.))

Глава шестнадцатая Процедура примирения Вингерфельдта с Бариджальдом состоялась публично благодаря инициативе, исходящей от Николаса и Гая Гезенфорда. Те самые деньги, которые зачем-то отложил дядя Алекс, когда валлиец застал его в лаборатории, как раз пошли на возмещение морального ущерба несчастному голландцу, и они преспокойно помирились, даже отобедали за одним за столом (хотя, следует сказать, что для Вингерфельдта даже обедать – редкость). Теперь этот самый голландец принялся с ещё большим усердием за работу, доказывая себе и тому парню, и дяде Алексу свою пользу и нужность на предприятии, если его таковым можно назвать. В данный момент он чинил электромобиль Вингерфельдта. В отдалённые уголки города тот ни под каким соусом не соглашался ехать ни на карете, ни пролагать путь пешком, говоря, что не желает почувствовать себя вторым Марко Поло, ибо все подобные роли уже заняты, и свободна лишь его единственная роль – роль самого Александра Вингерфельдта. Он добавил, что лучше верховодить в своём маленьком автомобиле, нежели молча сидеть в карете и всецело зависеть, как кучер будет вести лошадей, да ещё и с меньшей скоростью. Так что, Бари, принимайся за работу, и не жалуйся на судьбу, ты именно подобной и добивался! Так что… Он вновь был весь грязный, в саже, как трубочист, однако довольно пыхтел над автомобилями. Бари любил рассказывать. Что большую часть своей жизни он именно что любил копаться в них, с интересом смотря устройства в них и подобного рода всякие примочки. Где бы он не работал, он всегда старался быть близким к этим только-только входящим в моду новшествам, и целыми часами сидел в них. Ему нравилось в них что-то крутить и привинчивать, и не было для него лучше работы, чем эта. Рядом с ним, вернее, над ним стоял, расправив по-петушиному руки, Витус. Ему очень шла эта поза, - не раз отмечал про себя Бариджальд, молча занимаясь своей работой и слушая поучения от этого финансиста, единственной причиной существования которого являлось то, что он однажды привёл на биржу Гая и Вингерфельдта, обеспечивая их деньгами, чего, например, не мог дать тот же Бари. Витус жаловался на тяжёлую жизнь, подмечая всю безнадёжность своего положения Затем он ударился в прошлое, выискивая плохие моменты для красочности содержания – и это ему очень даже удалось. Так он нашёл в закоулках памяти момент, когда работал на какой-то стройке, и, работая как-то ночью, чтобы получить больше денег, подхватил двухстороннее воспаление лёгких. - Давай, закуривай, и иди отсюда! – не выдержал подобных страстей Бариджальд. - Постой, я же ещё не всё порассказал…. Вот например, я помню, как переболел чахоткой… - Слушай, давай пошевеливайся и иди отсюда. Вон, дяде Алексу расскажи, или, точно! Нерсту. Они тебя поймут и пожалеют. Хватит мне над ухом зудеть. Иди, иди отсюда! Витус обиделся на подобное поведение собеседника, но вынужден был уйти, ибо в руках голландца имелся мощный компромат в виде донкрата, а кто против голландца с этим инструментом? Уж точно не он. Пусть всякие смельчаки с этим разбираются, а он относительно этого полностью спокоен. И да, дядя Алекс… Разве уж это такая плохая и скверная мысль? Нельзя отрицать предложение довольно беззлобного и деятельного работника. Да, нельзя. Из-под машины высунулась фигура недовольного Бари с ключом наперевес. - Я непонятно сказал? Ты меня ещё и дымом решил обдать, как паровая машина? - Всё-всё, я ухожу-ухожу. Витус не успел убрать ноги отсюда, как вновь появились вездесущие Николас и Гай, как всегда о чём-то с интересом разговаривающие – ибо уж у кого-кого, а уж у них впечатлений хватало. Бариджальд повертел в руках ключ, после чего взглянул на Николаса с неподдельным уважением – уж о недавней победе этого серба знали все в компании. Бари слегка усмехнулся, глядя прямо на него. - Ну-с, мелкий текущий момент что ль? Смена масла, шприцовка, шпаклёвка, покраска – и пожалуйте в рейс? Он намекал на синяки, полученные в бою. - Какого масла? – испугался Николас. - Понимаешь, Николас, наш друг убеждён, что Господь Бог сотворил человека по образцу и подобию автомобиля! – расхохотался Гай. Всё-таки он обладал прекрасным талантом подмечать всё новое, да ещё и в точку. Бариджальд улыбнулся и вновь исчез в электромобиле дяди Алекса, умело орудуя донкратом. Николас ничего не ответил, лишь улыбнулся этому удачно сказанному выражению Гая, после чего вслед за последним вошёл в здание компании. Гезенфорд сразу же свернул куда-то в сторону, и остановить его уже было невозможно, да и не нужно. Этим же утром, той же дорогой, что и Гезенфорд, отправился другой человек из компании – Алекс Вингерфельдт, злобный на весь свет, а в особенности на своих собственных подчинённых. Церемониться он особо не любил, что и проявилось в последствие. Дабы показать своим подчинённым, кто тут хозяин, он пропустил ток через умывальник и с чувством выполненного долга вновь ушёл к себе в лабораторию, забыв уже обо всём на свете – ибо на это у него имелись уже все основания. Первым испытателем сего творения дяди Алекса суждено было оказаться никому иному, как Гаю Гезенфорду… Жестокий приговор. Он обожал устраивать скандалы на пустом месте, а уж если и давался повод, он просто не мог устоять перед соблазном закатить страшную истерику, и тем самым довести человека до отчаяния. Ему нравилось выводить людей из себя, показывая свою точку зрения. Это, одним словом, доставляло ему несравненное удовольствие, видеть, как кто-то бьётся в истерике, визжит, и всего-навсего из-за каких-то верно подобранных слов. Чего греха таить – язык Гая родился впереди него, что и проявлялось постоянно, он любил делать едкие замечания по тому или иному поводу, особо не стесняясь в выражениях, и порой часто обижал людей своими колкими фразами. Народ, бывший в деловых кругах, терпеть не мог ни его, ни его директора. У Вингерфельдта был такой же несносный характер, и он всячески пытался навязать свою волю, если же его не слушали – то тут уж надо пенять на себя. Но даже дядя Алекс не был так не любим в свете, нежели Гай. Этот валлиец находил комичность во всём, что его окружало, и стремился поскорее показать это остальным, просили они его или нет. К своему не то счастью, не то несчастью, Гай подошёл к злополучному умывальнику вымыть руки… В следующий миг всё здание компании содрогнулось от дикого крика не то зверя, не то человека. Затем раздался грохот, шум, смех, как у черта из табакерки и звуки приближающихся шагов прямо у лаборатории Вингерфельдта. Нерст, дежуривший у входа, укрывшись своими нитями накаливания и книгами, особо страшился этих звуков, поняв, что это явно не к добру. Хотя, бесспорно, о коварном заговоре дяди Алекса против своей же компании он не знал. Гул по лестнице нарастал, и первым не вытерпел всё тот же дядя Алекс, со страхом и с интересом смотрящий на вход. Затем шум прекратился. - Это призраки нашей славы? – тихо спросил Нерст, выглядывая из-за книг. - Нет, это просто у нас завёлся домовёнок… - покачал головой дядя Алекс. Возле входа раздались громкие шорохи, затем они вновь стихли. Ветер таинственно приоткрыл дверь в лабораторию. Вновь тишина. Затем (как понял Нерст, по подоконнику) прошёлся торжественный, нарастающий марш, настуканный пальцами, и постепенно приближающийся. И Нерст, и Вингерфельдт с интересом ожидали дальнейшего развития сюжета. Им пришлось ждать достаточно долго. В конце-концов, не дождавшись, они вернулись к своей работе, и забыли всё на свете, в то время как «домовёнок» вошёл в лабораторию, прокрался несколько шагов, шмыгнул носом и вдруг громко закричал петухом, что глава великой компании Европы мог бы получить первое место по прыжкам в высоту со стула. - Ах, это ты, Гай! – всё ещё приходя в себя, сказал Вингерфельдт. - Наш местный домовёнок, - не смог удержаться Нерст. – Чёртик из табакерки. - Вам бы лишь бы лишить меня христианства, нехристи, а я может, крестик ношу. - Лучше бы ты крестиком вышивать умел, - вздохнул печально дядя Алекс. - Ну, что касается моих сверхспособностей, то да, их можно кратко охарактеризовать так: «А ещё я крестиком вышивать умею». Нерст сунул в рот лист табака и искоса оглядел худощавую фигуру одного из самых грандиозных деятелей компании. Критично осмотрев её, он нашёл, что нити накаливания гораздо интереснее, и снова вернулся к ним, принявшись за свою однообразную работу. Дядя Алекс одарил его благодарным взглядом, после чего взглянул на Гая: «Дескать, по что пришёл?». Наверное, Гезенфорд понял этот намёк по его глазам, состряпал рожу разозлившегося тигра, готового рвать и метать, после чего разбавил её несколько каплей обидчивости, поняв, что переборщил: - Какая научная работа связана с умывальником и какой номер патента она в себе содержит? - М-м, какая сегодня прекрасная погода! – только и вымолвил Вингерфельдт. - А акции чешских крон недавно выросли на рынке в Зимбабве, - добавил Нерст. - Ты тут зубы мне не заговаривай! – пригрозил пальцем Альберту Гай. – Я-то знаю всю твою порядочность и доброту. Так что, и не пытайся, нехороший человек. Так каким образом оказался ток в умывальнике? - Говорю же, сегодня прекрасная погода! – не сдавался дядя Алекс. - Я пальчик обжёг! – попытался разжалобить обоих Гай. – Мне невыносимо больно, а вы… Эх вы-и! Никакого сочувствия к пострадавшим, невежи! Или это воду отключили за плохое поведение и вы решили заменить её током? А я, может быть, мог убиться из-за вас. Это, это покушение на мою жизнь! Я больше не нужен, всё, теперь все будут жить без меня, я не нужен своей компании, и вам лишь бы избавиться от меня. Я одинокий отшельник, никто меня не любит, и всем плевать на трагедию всей моей жизни. Ах… уми-ра-ю!!! - Только пожалуйста не на полу, хорошо, Гай? Гай! – позвал его Нерст, видя, как лицо валлийца потихоньку начинает бледнеть. Он и впрямь испугался, что этот наигранный спектакль сейчас перерастёт в явь. И тут Гай достал свой перочинный ножик. Со страдальческим видом раскрыл его, причём его лицо всюду выражало дикую выдуманную боль. - Ах! Какой актёр погибает… - Гай, этой спичкой ты вряд ли себя убьёшь! - Но он же острый! – Гай сунул нож прямо под нос Нерсту, что тот облокотился назад, боясь неожиданного поворота судьбы, который, кстати, скоро и поспешил наступить. Гай не успел перейти к основной части задуманной оперы, как вдруг погасло газовое освещение. Блеснул во тьме перочинный нож Гая, который тот поспешил сложить в целях безопасности и убрать в карман на долгую память. Им он обычно разрезал хлеб для бутербродов. Во тьме лишь по слабым очертаниям можно было догадаться, кто здесь сидит. Первым не выдержал Вингерфельдт. - Включите кто-нибудь свет, быстро! - Вот ты найдёшь выключатель… -Мне нехорошо! – забеспокоился дядя Алекс, побоявшись признаться о том, что он просто боится темноты. Зато это понял Нерст, и в темноте блеснули его белые зубы, показавшиеся в улыбке. - Я включу освещение, если кое-кто согласится меня выслушать. У Вингерфельдта было немного времени на раздумья. Выбирая между тем, чтобы лишиться темноты и продолжать капризничать, не занимаясь своей работой, он решил оставить свой выбор на первом, ибо боязнь тьмы имела свои основания. Дядя Алекс кивнул головой, казалось, Гай услышал кивок головы своего босса и мгновенно включил освещение. - Ах, вот оно что! – разгадал дело века дядя Алекс. – Он тут стоит у выключателя и просто манипулирует мной! Знает ведь мои недостатки… Гай поманил рукой его к выходу, намекая на то, что обещания надо выполнять. И Вингерфельдт, вздохнув, поплёлся за ним, как послушная собака, бросив жалостливый взгляд на Нерста. Альберт с усмешкой проводил своего босса, и Гезенфорд уже не смог удержаться: - Опять он улыбается, этот нехороший человек! Смотри, Алекс, он ещё доберётся до тебя… Они вышли в небольшой коридор, где Гай пустился в свою длинную лекцию о делах всей компании. Он рассказывал долго, словно профессором был он, а не Вингерфельдт, специально растягивая слова. Дядя Алекс слушал в пол-уха, думая уже о том, как бы поскорей отмазаться от своего чересчур настырного работника, как вдруг валлиец резко перескочил с одной темы на другую: - Так что там, с умывальником-то? - Да… - вздохнул Алекс, подбирая нужные слова. – Хочу, чтобы мои подчинённые меня лучше слушались. - А вчера «подчинённые» были самыми близкими людьми после домочадцев. - То было вчера, - грустно произнёс Вингерфельдт, и разговор вновь перетёк в нудное русло. Николас всё это время посвятил своим размышлениям, и потом уже, когда опомнился, осознал, что половину пути прошёл как машина, на автомате. Не найдя ничего путного, он не нашёл ничего лучшего, как пойти к лаборатории дяди Алекса. Зачем именно туда – это уже совсем другой вопрос. Кстати, вопли несчастного Гая донеслись и до уха серба, и на миг ему показалось, что наступил Апокалипсис. Правда, последнее, наверное, было у всех находящихся в здании, на уме. Вингерфельдта он нашёл быстро – да его и искать не надо, благо лаборатория никогда не пустовала. Одержимость наукой просто не знала границ… - Чего пришёл? – спросил, даже не оборачиваясь, Нерст, протирая новые подопытные стеклянные сосуды. Дядя Алекс хитро усмехнулся, закуривая очередную сигару. - Слушай-ка, мой друг, а не выйти ли тебе покурить? – обратился Вингерфельдт к Альберту. - Я не курю, - под грозным взглядом магната он всё же сдался, - но выйду. - Вот и замечательно, - качнул головой изобретатель, кивнув Николасу головой на стул Нерста. Серб с опаской обозрел стул и спросил: - Я надеюсь, он не наэлектризован? - Ну, Нерста же не взял. Хотя его даже яды не берут, - в задумчивости протянул дядя Алекс. А затем вспомнил, зачем позвал Николаса, и с живостью ринулся навёрстывать упущенное ранее время, отдавшись полностью беседе. – Ты Твена читаешь? Вопрос несколько поразил серба, и он приподнял брови от удивления. Но ответил быстро, стараясь не смотреть Вингерфельдту в глаза, ибо взгляд этих холодных глаз был просто обжигающим. - Да, читал. И не так давно… - Конечно не так, тебе и лет от роду немного, – Дядя Алекс умолк. Потом продолжил, достав таинственно из кармана какую-то бумагу. – Понравилось? - Ещё как. Его книги вернули меня к жизни во время болезни, - Николас с ещё большим интересом оглядывал могучую фигуру магната. - Тогда тебе это будет интересным, - и он протянул ему бумагу. – Я состою уже несколько лет в переписке с этим писателем, а вот этот умник, что вышел несколько минут назад, говорят, даже встречался с ним. Я не знаю, правда ли это, Нерст ничего о себе не рассказывает. Можешь написать мистеру Клеменсу письмо. Ты ведь понял, о чём я? Сейчас в моде писать письма. Кто знает, может эта переписка ещё сослужит тебе неплохую службу – время сейчас такое, нам сейчас враги не нужны. А тут ещё эта Уолл-стрит с их местным чудищем… - Каким? – заинтересовался Николас, разворачивая бумагу, и обнаружил в ней письмо Самюэля Клеменса. Он немного оторопел. - Да, ерунда всё это… Е-рун-да! Меня иногда заносит. Забудь. И пиши письмо мистеру Клеменсу. Николас кивнул головой и благополучно унёс это письмо с собой. Хорошо иметь такие связи, как того же Вингерфельдта, который в свою очередь протянул свои руки по всему миру покрепче железных дорог и телефона. Этим же вечером серб посвятил весь вечер этой бумажке, и быстро прочитав её, стал писать письмо. Надо что-то написать… Но что написать? Впрочем, идеи не заставили себя долго ждать, и вскоре получилось довольно объёмное письмо. Серб предвкушал дальнейшего развития событий. С трепетом в душе он кинул письмо в почтовый ящик через несколько дней. Дойдёт ли оно до адресата? Пришлют ли ответ? Да, как же это всё интересно. Николас спокойно отправился привычной дорогой в Университет, а затем всё по старому сценарию: работа, учёба, и вновь спать… Николаса давно интересовало, как так получилось, что немец (Вингерфельдт), не имея никакого образования, проник в верхушку самого престижного университета. Но это осталось тайной за семью печатями, хотя, следует добавить, сам дядя Алекс, к примеру, лекции всё же давал, но и то, через силу. Какой там Университет! У него лаборатория под боком, и хоть грянь Мировая война, ничто ему не сможет помешать. Декабрьские дни начинались особенно сурово в Праге. Несмотря на весь относительно благоприятный климат, снег выпал рано, и скоро все улицы превратились в коридоры ледяного дворца, а изображения окружающего мира играли на льду, особенно хорошо отражаясь на солнце, долгом которого было освещать всю эту играющую хрустальную композицию в виде сосулек на деревьях и ледяных каплях на деревьях. Несколько иначе эти дни проходили для Морица Надькевича. Он не видел всей этой красоты порой, посвящая себя целиком отданному делу. Как он сам любил выражаться, что это такая важная работа, от которой нельзя ни в коем случае отвлекаться. По сути, он был прав, и телеграф вовсе не был простой детской игрушкой, не имеющей никакого смысла. Что бы там не творилось на улице, здесь. В этом помещении жизнь проходила абсолютно одинаково. Стучало перо, не пропуская ни одного символа – да поди, пропусти – и плакала твоя работа. А этому пареньку работа была важна – она содержала и его, и родителей. Вот в чём весь смысл-то. Порой он работал в тишине, брал ночные часы, часть из которых всё же умудрялся употреблять на личные нужды. Надькевич так же с простотой и лихостью, свойственных ему, одновременно доставал Нерста, читал какие-то книги… и не пропускал ни одного слова. Таков уж был сей парадокс. Но дальше ещё интереснее – несмотря на разгоревшуюся войну между ним и Нерстом, Академик ни разу не рисковал пойти против него. Чем это мотивировалось – так и осталось тайной за семью печатями, а Мориц продолжал испытывать терпение Альберта, у которого, впрочем, его было очень даже много. Надькевичу ещё повезло – на работу он попал случайно, зато теперь вполне заслужил право находиться в этом маленьком сообществе ближайших к Вингерфельдту людей. Дядя Алекс говорил, что позже употребит его на более полезную работу, стоит только подрасти Морицу. А пока стучало перо, крутился валик телеграфа, а на улице звенела вьюга… Полностью однообразные и ничем не оправданные дни. А Надькевич не жаловался, продолжая продумывать, как можно поиздеваться над Нерстом, когда он выходил из лаборатории. Почему именно Альберт стал потенциальной жертвой нападок? Так уж бывает, что холодные и опасные люди всегда привлекают внимание прежде всего простой и логичной причиной: когда начинаешь против них строить козни, это добавляет адреналина – ибо ты никогда не знаешь, чем это всё для тебя закончится. Вот и здесь так же. Тем не менее, Академик всё же внушал какое-то уважение, и несколько боязнь в душе, особенно когда злился. Тогда его лицо напоминало ощетинившегося тигра, но разозлить его было не так уж просто, хотя и возможно – Нерст был довольно нервным человеком. Всё же остальное время он был человеком безобидным, избегающим общества. Телеграфисты – ещё одно романтическое течение этого хорошего времени. Во всём мире можно было отличить этих весьма необычных на вид людей, чем-то напоминающих хулиганов: кепка – всегда набекрень, небрежная походка морского волка, поспешность в делах и решениях, во рту порой табак, работу выполняют с прилежанием. Не всем удавалось попадать в это общество романтиков – но вот Алекс и Надькевич – особые случаи…. Вновь крутится валик телеграфа. Эх, и почему именно эта работа? Но ведь нужен же телеграфист в компанию – дядя Алекс сам был свидетелем того, как важно вовремя получать быстрые сообщения. Да, Вингерфельдт вошёл в историю, как самый быстрый телеграфист, хотя у него ещё вся жизнь впереди, а ему, Морицу, вряд ли суждено добиться таких же громоподобных успехов. Ну, какой из него скорописец? Хотя ладно, работа есть – и то хорошо. Всем компаниям Вингерфельдта (а их было пожалуй больше, чем в мире упоминаний имени Нобеля), надо было держать связь между собой. Порой они попадали в такие ситуации, где всё решала лишь скорость. И это всё взвалили частично на Надькевича. Здесь, в Праге была прямая связь, полезная в чрезвычайных ситуациях, ибо последние случались довольно часто, и нужна была страховка. Один раз одна из компаний попала в осадное положение – но выручать же надо. И лишь через несколько дней пришла помощь. И так бывает. И за биржей следить надо – чтобы акции компании не упали, а наоборот… Хм, кто же там на бирже-то умничает? Да, Витус. Бесполезный в компании, но нужный в финансовых делах – таким он и был. Здесь каждый имеет и недостатки, и таланты. А иначе их бы попросту тут не было. Компании периодически отсылали какие-то известия со всех концов света, и всё на телеграфы, одним из которых был и этот, стоящий в так называемой зале. Мориц отвлёкся от работы и посмотрел в окно. В глаза ударило ослепительной белизной снега, и он на миг зажмурил глаза, чтобы не чихнуть. Потом понял, что смеркается, и пошёл включать газовое освещение. Он не успел подняться, как услышал знакомый щелчок. Кто-то его опередил. Обернувшись, увидел Нерста с газетой под мышкой. Надькевич вновь сел на стул и со скучающим видом принялся рисовать какие-то узоры на бумаге, словно бы работа не требует никакой торопливости. - Давно уже тут? – спросил Альберт, сладко зевнув. Он давно уже потерял счёт времени. - С раннего утра, - ответил неопределённо Мориц, ибо у всех разное это «раннее утро». Он всем видом пытался показать, что закорючки на бумаге гораздо интереснее, чем всё на свете, включая и самого Альберта Нерста. - Вон, в этой газетёнке написано много интересного. Дядя Алекс мне сообщил ещё пару новых фактов к этой теме. Тебе это будет интересным. - Ну, допустим, - Надькевич выглянул из-под телеграфа, и увидел своё отражение на стекле. Худощавый пятнадцатилетний парнишка с веснушками на щеках, с растрёпанными чёрными волосами. И рядом – изображение Нерста: высокий интеллигентный человек в пенсне, напоминающий лаборанта после лекции, с каким-то напряжением на лице. - Так вот, - для подтверждения своих взглядов он раскрыл газету, хотя знал её содержание. – На днях к нам тут наведывались журналисты, явно подкупленные какими-то газовыми компаниями. Вот они-то нас и снабдили расспросами по полной программе… Ну, как тут сократить-то всё это дело? Ладно, попробую. Значит, слушай, дорогой Веснушкин. Дядю Алекса своими расспросами они довели до того, что тот их поспешил с гневом выставить за дверь. Вот тут-то и начинается всё веселье. Дав журналистам подзатыльника, Вингерфельдт успел прокричать, что его компания ещё чего-то стоит во всех отраслях промышленности. Это относится и к телеграфу, Мориц. Перехожу к заключительной части. Сегодня, в четыре часа дня (Нерст выразительно взглянул на часы) пройдёт проверка по нашей телеграфной линии. Почему именно телеграфной? Потому что все знают, что а ней сидит неопытный мальчишка. За нашей телеграфной линией будет наблюдать весь мир. Но и это ещё не всё. Условия игры звучат не просто так, всё не будет идти как обычно, с тобой, друг мой, будет связываться один из филиалов одной из газовых компаний (поставит профессионального телеграфиста), и будет постоянно увеличивать скорость на линии. - Так что же – на мне вся честь компаний и достижений Вингерфельдта?! – разинул рот от удивления Надькевич. - Не знаю, - честно ответил Альберт и взглянул из-под пенсне на него. – Тут ведь в чём так же козырь: все знают промышленника и профессионального изобретателя дядю Алекса, но никто не помнит одного из лучших телеграфистов мира Вингерфельдта… - И ты думаешь?! Нерст был абсолютно хладнокровен и спокоен. По крайней мере, именно таким он хотел показать себя в данный момент. Надькевич несколько минут пытался прийти в себя от всего только что им услышанного и привести мысли в надлежащий порядок. Альберт слегка кивнул головой и хитро усмехнулся – в его глазах показался блеск хищника: - Да, я думал по этому поводу. Но зная Алекса, не решусь строить свои предсказания до определённого момента. - А почему же ты пришёл сюда, а не Вингерфельдт? - Нет, он, конечно, мог сюда придти. Но я думаю, с нервным и возмущённым, закуривающем уже десятую сигару не очень-то приятно находиться рядом. Одно дело я – я привык к его обществу, а другое всякие товарищи, вроде тебя, у которых психика не обладает такой устойчивостью. В общем, сейчас лишь три часа. Так что набирайся мужества. Оно тебе ещё пригодится, я полагаю. Нерст был прав: Вингерфельдт в течение дня закуривал одну сигару за другой, забывая даже о своей лампе накаливания. Он выстукивал пальцами какие-то победные марши на столе, погрузившись полностью в себя. Его выражение лица напоминало дикого зверя, а взгляд был словно у голодного волка, заведённого в тупик. Он бы ещё неизвестно сколько просидел в подобном положении, если бы не Мэриан. В его голове витали самые разные мысли, но ни одна из них, как ни странно, не пересекались с настоящими событиями. - Ах вот ты где! – обрадовано вскрикнула племянница Вингерфельдта, найдя его в лаборатории и даже прихлопнула в ладоши. Она выглядела настолько необычно, что заставила дядю Алекса оторваться от своих размышлений. - Что это ты так нарядилась? Вроде праздники ещё ни скоро… - Но сегодня же особенный, ни на какой не похожий праздник! Вингерфельдт напряжённо стал обдумывать эту фразу, роясь в своей головы и вспоминая, какую важную дату в своей жизни он пропустил. Мэриан застыла в ожидании, явно светясь от радости. Затем в глазах дяди Алекса блеснул какой-то особый блеск. Он подозвал племянницу к себе и спросил её полушёпотом: - Сегодня великий день варения? - Почти, - засмеялась Мэриан, обняв своего дядюшку за шею. – Сегодня я назначаю день пирога. - А вот это уже интересно, - вздохнул он. – А как насчёт праздника? - Вечером. Мне терять нечего, - подмигнула она правым глазом. – Могу даже спеть что-нибудь. - Ну, это было бы просто прекрасно! – засияли глаза Вингерфельдта. Затем он что-то вспомнил, и немного погасил свой энтузиазм. Правда, эти слова Мэриан умудрились его здорово воодушевить. Он резко поднялся со стула, весь озарённый верой в светлое будущее, и пошёл вперёд. Навстречу ему попался Нерст, который, подобно тени поспешил войти в лабораторию, чтобы что-то захватить. В его руке мелькнули карманные часы, которые он поспешил выложить на стол. Он улыбнулся обезоруживающей улыбкой Мэриан, и не смог удержаться от последующей фразы: - С Днём Рождения, дорогая! Этого ему показалось мало, и он вспомнил, что надо ещё подарить подарок. Который, естественно, был приготовлен заранее. Из-за спины Альберта показалась рука, сжимающая своё драгоценное сокровище. Он подошёл ближе и одел на голову Мэриан ободок: - Назначаю тебя королевой всея электричества! Она смущённо улыбнулась, поправляя руками новую приобретённую вещь. Вингерфельдт замер у порога, словно забыв, что куда-то собирался идти. К реальности его вернул Альберт, кивнув на карманные часы, лежащие на часы. Стрелки часов двигались неумолимо… Наверное, за те 12 лет работы компании, никогда ещё не уделялось столько внимания этого пыльному телеграфу на столе Надькевича. Первый раз у него столпилось множество людей. Альберт стоял с часами наготове, единственный спокойный человек в этом обществе. Рядом с ним стоял Николас, выразительно смотря на циферблат. Затем Нерст кивнул – час истины наступил… Сбылось предсказание Альберта по поводу телеграфа. Вингерфельдт с нахмуренным лицом наблюдал за Надькевичем, принимающем послания. Так продолжалось не больше пятнадцати минут. Затем он вплотную приблизился к Морицу, буквально дыша ему в спину: - Дорогой друг, не нравится мне всё это дело. - Вам не нравится моя работа?! – совсем перепугался Надькевич. - Да причём здесь это! – махнул рукой Алекс. В глазах его мелькнул азарт. Все люди, столпившееся в помещении, впились взглядом в могучую фигуру учёного. Помимо членов компании, эта маленькая зала так же вмещала и несколько журналистов, просто зевак, и некоторых товарищей из влиятельных компаний – никто же не мог ожидать, что Надькевича вдруг не подменят – всё должно было быть по-честному. Дядя Алекс не стал спорить с этой аксиомой, вполне довольный условиями всей этой игры. Стучало перо в дрожащих руках Надькевича – он отстаивал честь компании. С одного бока дышит Гай – верный помощник и наставник, с другого – Вингерфельдт. Безжалостно крутится валик телеграфа… - Увеличивай скорость! – полушёпотом вымолвил Вингерфельдт, начиная гонку уже. Вновь стучит перо Надькевича. Послания пошли интенсивнее, скорее. Каждые пятнадцать минут другому телеграфисту он отсылает сообщение с просьбой увеличить скорость. Это исполняется. Скорость растёт. И так в течение часа. У кого хватит больше терпения? Руки Морица вспотели, сам он сидел взмыленный, волнуясь. Не каждый день случаются подобные потрясения в жизни пятнадцатилетнего мальчишки! И все стоят. Смотрят на Морица, кто с вожделением, кто желая ему поражения. И все, все, все смотрят и следят за тобой – нет, нельзя допускать ни единой погрешности! Честь компании… Сомневается ли сам дядя Алекс в нём? Нет. Верой озарено хитрое лицо дяди Алекса. И вновь послания. Вновь азбука Морзе. Скорость растёт. Все затаили дыхание… Момент истины приближается неуклонно и быстро… Газета «Злата Прага» на следующей день выпустила на первой полосе весьма любопытную заметку: «Телеграфист известной газовой компании, участвовавший в соревновании против молодого, и пока ещё не опытного работника компании Вингерфельдта потерпел поражение. В течение двух часов росла скорость передачи сообщений, - инициатором был телеграфист Мориц Надькевич. Его перо не пропустило ни одной строчки телеграфа! После второго часа и ещё одного послания Надькевича об увеличении скорости не выдержал и сдался. Курс акций компании упал до минимума в этом году». Это было больше чем победа! Это была победа над собой. И Надькевич эту битву выиграл с бешено колотящимся сердцем малоопытного мальчишки, но со всеми задатками Тома Сойера. Честь компании отстояли. Дело сделано. Огромное дело! Но никто, пожалуй, не сомневался в этом всеобщем любителе всей компании. Кроме него самого, пожалуй. Какая-то известная английская газета решила поместить коллективную фотографию всех членов компании, как участников этого громкого события, и естественно – Надькевича. Вот здесь и начались весьма курьёзные события. Сама идея-то неплохая, но всё зависло от исполнения… Некоторые товарищи из банды лиходеев не подкачали, что собственно и ожидалось. В центре поместили Вингерфельдта, спрятавшего руку в пиджак, - пародия на Наполеона. И выражение лица было такое, словно бы он был Властелином мира – «продолжаем развивать миф о нашей непобедимости», как он сам выражался среди своих о газетах. Ах, эти газеты! На заднем плане поместились Нерст, Гай. С другого конца – Надькевич и Николас. Фотограф спрятался за своим громоздким аппаратом, приготовился фотографировать. Лёгкая улыбка мелькнула на лице Морица. Почему именно у него – будет ясно в последствие. Сфотографироваи и удалились. Осталось дело за небольшим - дождаться номера газеты. А уж английские газеты читать, ох как дядя Алекс любил! Не грех будет сказано. Поэтому и у его племянницы далеко не немецкое имя… Карандаш застыл в руке Вингерфельдта. Вот он вновь сидит за своим привычным столом в лаборатории, в руках, словно священная реликвия, зажат новый выпуск газеты – и первая полоса целиком о них. Трогательный момент. Вот же фотография. Они тут все, вместе. Костяк молодцов Вингерфельдта. Хм, а какой же заголовок подобрали к газете? Интересно, ведь пресса славится своим остроумием. И взгляд падает на начало. Он спокойно проходит по первой части фразы – «Глава великой компании века…» и вдруг спотыкается. Думая, что ошибается, он перечитывает её во второй раз. И во второй раз взгляд спотыкается об одно-единственное слово, повергнувшее его в ужас. Затем взглянув на фотографию, всё стало понятным. Карандаш подчеркнул последнее слово в заголовке статьи. Дядя Алекс громко рассмеялся и отбросил газету, положив на неё этот самый карандаш и карманные часы с портретом Мэриан. А заголовок безжалостно гласил: «Глава великой компании века – козёл!», и в доказательство приведённая ниже фотография, где ухмыляющийся Надькевич, стоя за спиной Вингрефельдта, поставил своему дорогому боссу рожки… Этот великий и беспощадный мир!

Понравилось фото природы. собаки конечно же. порадовал последний рисунок, люблю такие простые рисунки ручкой (эх, сама так никогда не сделаю)

Понравился рисунок Витча. Эффектно!

Цармина чем-то напоминает шамана. У них подобный взгляд. Лапы на мой взгляд, тонки, и да - выражение лица. На нём всё должно быть зациклено. она ведь воин, и именно это и должно тут фигурировать. Горностай с лисом весьма понравились. Хорошо проработан силуэт.

У Сапвуда хищное выражение лица. Несмотря на то, что он хватает Урата за лапу, тот даже не вздрогнул. На мой взгляд, Урта больше вытянуть надо - какой-то он квадратный. Понравилась прорисовка сапог, одежды.

Хорошие зарисовки. Очень нравится подобная техника. И позы нормальны, и звери.