Генерал

Стиль шикарный. Люблю я такие линейные рисунки - они не завалены лишним, и в этом их прелесть. Почему-то тронул последний.

Когда прочитала, отметила про себя. как немногое из того школьного бреда, что можно читать.) Философией веет.

Приятно видеть человека, читавшего Маленького принца (моя любимая сказка). Песец вообще шикарен. Понравился стиль, в котором нарисована мордаха Феллдо

Понравилось цветовое решение с Ромуальдом. Хорошо выделены освещённые части, понравилась и сама поза, и задний план. В принципе, неплохо. Но есть, куда стремиться На мой взгляд, мост слишком уплывает в сторону.А у Ромуальда весьма надменное выражение лица.

Здорово! Понравились опыты в фотошопе, а последние картинки позабавили своим юмором.) Так держать, автор!

Выглядит забавно. Особенно нравятся эти милые выражения мордочек, того и готовых тебя растерзать.))

Глава двадцатая Авас Бекинг был кем-то вроде личного механика Вингерфельдта. Весьма интересная должность, не так ли? Именно ему приносил все свои чертежи гениальных изобретений дядя Алекс, а ему ничего не оставалось, как всё это претворить в жизнь. Порой он сам не знал, что собирает. Каждый день был для него сюрпризом. «Фабрика изобретений» - так назвали всю эту деятельность маленькой сплочённой компании в доме изобретателя. А позднее именно так прославится другое место на другом конце света – «Менло-Парк». Но сейчас по-прежнему 1908 год, со своими неувязками и тайнами… Деятельность начала кипеть в самом разгаре, с тех пор как всю свору лиходеев Вингерфельдта выгнали прочь с их прежнего места. Идеи шли интенсивно, работы было много, поэтому подвал дома всегда был освещён. Здесь не было ни праздников, ни выходных. Одна работа. Большая, неутомимая и страшная работа. Именно в этой среде Вингерфельдт чувствовал себя, как рыба в воде. Он шёл к своей цели, несмотря ни на какие преграды. Удивительный человек этот изобретатель. В этот миг он разрабатывал метод записи телеграмм на поверхности плоского вращающегося диска иглой, которая по спирали наносила точки и тире. Для воспроизведения телеграммы плечо рычажка помещалось в желобке цинкового диска, и когда диск вращался, плечо опускалось и поднималось в соответствии с пометками на диске. В этот момент Вингерфельдт зачем-то запустил машину на большой скорости, и плечо рычажка начало вибрировать, издавать звуки. Алекс был поражён своим открытием. Если прикрепить плечо рычажка к диафрагме, будут возникать звуковые волны разной частоты, - мгновенно сообразил он. Алекс поместил в сделанное им устройство полоску плотной бумаги, и крикнул «О-го-го!..» Вибрирующий звук привел диафрагму в движение. Игла, соединенная с диафрагмой, оставила след на бумаге. Тогда Вингерфельдт перенастроил устройство, и теперь след, оставленный иглой на поверхности бумаги, активизировал диафрагму. Раздалось еле слышное «О-го-го!..» Ведь долгое время Алекс работал над усовершенствованием телефона… Ныне этот опыт очень даже пригодился. Ведь телефон имеет много общего с этим изобретением. Рука быстро набросала чертёж будущего изобретения. Авас сидел на своём прежнем месте в так называемой лаборатории и о чём-то размышлял. Через несколько минут к нему подошёл сияющий Вингерфельдт с листком бумаги, на котором, как всегда предполагалось, должен быть изображён какой-то чертёж. Интуиция Аваса не подвела, как ни странно. Дядя Алекс молча положил лист на стол и усмехнулся сквозь усы. - И что же это будет? – принялся изучать чертёж Авас. - Говорящая машина, - не раздумывая, ответил Вингерфельдт, и механик долго смеялся над шуткой Старика. Гораздо больший смех вырвался в дальнейшем. Чертёж не был так полон деталей, и порой их приходилось додумывать и домысливать самому – но это уже не важно. Здесь действовала чётко налаженная Вингерфельдтом система: последнему стоило только цыкнуть, чтобы запустить механизм компании в дело. Вот и здесь так: за одним столом трудится он, Авас Бекинг, пара столов просто завалены всякими материалами, чуть поодаль Нерст крутит спирали под дуговые лампы, тут же стучит телеграф Надькевича. Не так далеко и сам Вингерфельдт, поглощающий книгу за книгой, пытаясь ответить себе на многие вопросы. Везёт же некоторым! Это касается всяких умников наподобие Бариджальда, у которого вся работа заключалась на улице – он работал с механизмами, машинами. Но и то, в последнее время его довольно часто стали вызывать сюда. Колдун был неумолим в своих желаниях. Слово «невозможно» вообще было для него пустым звуком, и часто, когда он его слышал, он притворялся глухим. Кстати о глухоте. Неизвестно отчего, но здесь, в подвале, со слухом Вингерфельдта творилось иногда совсем неладное. Иногда он прикладывал магнит к уху, чтобы лучше слышать, иногда просто выходил из помещения. Но эти особенности, по его же собственным словам, помогали ему спать, как убитому, или же сосредоточенно работать. Он ведь никогда не слушал пустые разговоры – сначала он от них просто бежал, потом всё стало гораздо проще – он их просто не слышал. Или не хотел слышать. Притворялся или не притворялся – это уже отдельная тема для будущих историков. В лаборатории, ради которой он мог отдать всю свою жизнь, на слабости и капризы просто не обращалось внимание. Теперь о подвале. Как было сказано ранее, в нём так же было несколько столов – но Вингерфельдт их расставил так, что всюду было вполне просторно. Здесь больше царил порядок, нежели в прежней лаборатории. Достаточно сказать, что в ней ничего просто так, без разрешения Алекса, не взрывалось, не проливалось, и не прыгало по полкам. Здесь была чистота, благо та же жена Вингерфельдта не позволила бы, чтобы в дому царил полный беспредел по вине работающих внизу людей. Но работа продолжала идти своим чередом и, причём, весьма успешно. Цель маячила уже на горизонте. Люди уже видели, что очень даже близки к ней. И снова вернёмся к Авасу Бекингу. Простому, бесхитростному работнику Вингерфельдта. У него сейчас очень ответственное задание. Впрочем, любое задание ответственное. Лоботрясов здесь не держат – да и сами не выдержат по двадцать часов работать без устали. Вингерфельдту лентяи не нужны – их и так вон сколько на свете бродит! Так что работать, работать, и ещё раз работать. И не ныть. Да какое тут ныть – ты только начни, как вся команда Вингерфельдта в миг пресечёт тебя. Сиди, и не жалуйся. Мы все в одинаковых условиях. Вполне справедливо. Но что же заставляло таких простых людей вроде Бекинга работать в этом мрачном помещении на тридцатичетырёхлетнего учёного за несуществующие деньги? Зарплату ведь платили плохо, особенно сейчас, не регулярно. Может обаяние Вингерфельдта? Ведь если дядя Алекс чем-то интересовался, он умудрялся подсадить на это всех. Так или иначе, теперь всем без исключения стали интересны лампы накаливания. А не будут интересны… Впрочем, это совсем уже другая история, и на практике она никогда не происходила. И, наверное, к большому счастью самого дяди Алекса. На чертеже, на котором было написано: «38 крон», был изображён вращающийся цилиндр, приводимый в движение ручкой. Он был обернут листом олова. При вращении цилиндр продвигался вдоль двух неподвижно закреплённых рожков. Один рожок был микрофоном. В нём находилась гибкая диафрагма с крохотной иглой; игла соприкасалась с оловянной оболочкой цилиндра. Чертёж превратился во вполне нормальное устройство. Интересно всё-таки, что же это будет? Скоро приоткроется и эта завеса тайна. И опять благодаря доброму дяде Алексу. Конструкция выглядит солидно, но как её применять – знает лишь один человек, впрочем, как и всё её происхождение. Дорогое газовое освещение горит в подвале. Вингерфельдт, подобно льву, стоит возле стола и выжидает. Подходит невысокий Бекинг, не спеша, чтобы не дай Бог, уронить это, несомненно, чудо техники! Дядя Алекс берёт эту необычную вещицу в руки, ставит на стол. Возле Вингерфельдта мгновенно появляются люди: Нерст, Авас и Надькевич. Они поняли, что являются свидетелями величайшего открытия в истории человечества. Дядя Алекс берёт в руки бумагу. Все смотрят на него точно, как на кудесника. Бумагу прикрепляет к деревянному цилиндру, ставит на неё лапку. Все молча выжидают. Даже дышать бояться. Вот он, момент истины! Затем он начинает постепенно вращать цилиндр, и говорить в микрофон: - Любимый друг у Мэри был, Ягнёнок белоснежный… Начинает говорить Вингерельдт первое пришедшее на ум детское английское стихотворение, вибрации диафрагмы оставляют шероховатые линии на бумаге, подобно сейсмографу. Но не успел дядя Алекс и договорить, как бумага рвётся, а следовательно, первый дубль не удался. Нахмурив брови, он берёт в руки второй лист бумаги, вновь ставит его на цилиндр, сверху помещает рукой лапку с иглой и вновь начинает своё прежнее действие: - Любимый друг у Мэри был, Ягнёнок белоснежный. За Мэри всюду он ходил, Дарил любовь и нежность. Вингерфельдт довольно улыбается, чувствуя, что теперь ничто не сможет помешать его коварному замыслу претвориться в жизнь. Но все стоят в прежнем молчании. Они по-прежнему чего-то ждут. И дядя Алекс не заставляет их долго ожидать. Он снимает микрофон, цилиндр возвращает в первоначальное положение, и другая трубка со значительно более чувствительной диафрагмой и более лёгкой иглой становятся на место микрофона. Затем он начинает вращать рукоятку, иголка передаёт вибрацию диафрагме. И машина вдруг… заговорила! Игла точно идёт по этим непонятным кривым линиям, записанных во время монолога Вингерфельдта и произносит каким-то механическим, сверхъестественным, и в тоже время похожим на голос дяди Алекса слова: - Любимый друг у Мэри был, Ягнёнок белоснежный. За Мэри всюду он ходил, Дарил любовь и нежность. Тайна разгадана. Но это фантастика! Такое простое устройство, и в то же время такое сложное. Возможности использования этого изобретения просто огромны: можно записывать музыку, голоса членов семьи, людей, всё, что душе угодно! Вингерфельдт, автор этого творения, скромно стоит в стороне и ждёт отзывов по поводу оригинальности своей идеи. И он не заставляет долго ждать. - Браво, Алекс! Но это же восхитительно! – не выдерживает Нерст. - Отличная работа, Алекс! – не замедляет вставить своё слово Авас. На следующий день одна из местных газет поспешила отметить это событие: «Недавно в наш офис пришёл господин Александр Вингерфельдт, положил на стол небольшой аппарат и покрутил ручку, после чего машина спросила нас о нашем здоровье, и как нам нравится фонограф, проинформировала, что сама чувствует себя хорошо и на прощание пожелала нам спокойной ночи…» Триумф! И никакие внешние проблемы не воспрепятствуют этому потоку идей Вингерфельдта, который несётся на него с такой волной, что он едва успевает записывать их в свою записную книжку… Но довольно лирики, и можно продолжить разговор о фонографе. В России, например, это прекрасное изобретение поспешили использовать, чтобы записать на плёнку голос великого Льва Толстого – титана литературы, пусть и этому факту дано свершится несколько позднее задуманного. Но наибольший фурор ей предстоит произвести на посетителей Международной выставки в Париже, которой суждено состояться в этом году. Но и теперь по-прежнему предстояло много работы. Да, это воистину оригинальное изобретение Вингерфельдта – фонограф. Первое в мире устройство, которое позволяет записывать звук. Никто до него ещё до этого не додумался. Но идеи просто так в воздухе не витают – кто-нибудь да схватит! Всё ж просто. Недаром слышны были жалобы патентного бюро: «Дорога в контору привилегий просто не успевает стыть под ногами этого молодого человека!» Сказано в точку, и вполне справедливо. Патенты сыпались, как из рога изобилия. Вингерфельдт был в восторге от своего изобретения. Он предложил несколько способов его применения: Диктовка писем и документов без стенографистки Фонографические книги для слепых Обучение красноречию Воспроизведение музыки Музыкальные шкатулки и игрушки Часы, которые могут вслух объявлять время Сохранение языков посредством точной регистрации правильного произношения В целях образования В сочетании с телефоном для записи переговоров Запись на память семейных событий, голосов членов семьи Фонограф положил начало новой эпохе – ему ещё предстоит пройти через множество усовершенствований, впоследствии он станет патефоном, графофоном, граммофоном, и наконец, дойдёт до ныне существующих плееров, флеш-карт и прочих. Мир меняется… Но следует помнить, откуда всё начиналось. Порой просто никто не задумывается, что запись звука имела долгий путь, полный своего очарования. Впрочем, как и любое другое изобретение. Возле дома дядя Алекса сегодня много прессы. Сам он, и его помощники стоят у веранды и спокойно смотрят, как их постоянно щёлкает объектив фотографа. Журналисты стоят здесь в ряд, стеной, - не протиснешься. Здесь же стоит и главный виновник торжества – Вингерфельдт. Возле своего же детища, фонографа. - Этот фонограф – моё дитя. Я ожидаю, что оно вырастет и станет важной персоной, и будет содержать меня в старости, - вещает дядя Алекс представителям прессы, которых хватает тут в избытке. - Во всём мире вас называют волшебником. Что же вы для этого сделали? – спрашивает какой-то весьма предприимчивый журналист с блокнотом и ручкой – всё, как положено. - Уж если я и колдую над чем-нибудь, то, как правило, это получается самым лучшим. Чтобы не попало в мои руки – будь то простая машина для взбивания яиц, я тут же спешу её разобрать, и начинаю ломать голову, как её усовершенствовать. Но и то, не стоит всё приписывать мне, - и рука Вингерфельдта указала на стоящих двух помощников: Нерста и Бекинга. Взгляд Вингерфельдта был полон благодарности. – Альберт Нерст, например, помог мне прийти к идее фонографа. Авас Бекинг помог сконструировать мне это чудо. Мы всё делали вместе, как и полагается настоящей команде работников. Другой журналист, у которого мгновенно в голове созрел вопрос, поспешил его как можно скорее задать: - Мир бы очень хотел знать, что вы изобретёте следующим. Ходят слухи об освещении… Как можно назвать то, над чем вы сейчас работаете? - Вы умеете хранить тайны? – прищурился подозрительно дядя Алекс. - Да-да, - в один голос сказали все. – Вы сомневаетесь? - Тогда идите сюда! И Вингерфельдт полушёпотом поведал о своей грандиозной тайне, слухи о которой давно уже гуляли по всему свету. Но в газетах этой тайне не суждено появиться - журналисты сдержали своё слово. После этого дела пошли по-прежнему в маленьком доме в пригороде Праги. Работа, работа, работа! И ничего кроме неё. В подвале одиноко горит дуговая лампа. Возле неё стоят двое – Вингерфельдт и агент Моргана, цели которого ясны изначально. Тут дядя Алекс мог дать себе полную волю – уж о своих изобретениях говорить он, ох как любил! Он демонстративно указывает на лампу, по всему его виду можно было судить, что этим днём не бог как весть доволен. - Это дуговая лампа накаливания, изобретённая знаменитыми русскими изобретателями Яблочковым и Лодыгиным. Лучшее, чего удалось достичь сейчас. Но она не практичная. Пока это сырая идея. И совместными усилиями её надобно воплотить в жизнь. Она очень быстро перегорает, и пока уступает своим аналогам в виде газового освещения. Человек, который сделает её наиболее практичной, сможет добиться просто головокружительных успехов, уж поверьте мне. Мало того, что она горит непродолжительное время, она ещё является и опасной для человека. Я имею хорошо оснащённую лабораторию. Тому же Лодыгину не дали развивать свой грандиозный проект далее. Но есть я. Я этим и решусь заняться в настоящее время. К тому же, у моей компании есть патенты, куплённые у этого известного русского изобретателя. Все права защищены. Но есть одно но. Не так-то ведь просто изобрести подходящую нам лампу. - Но в чём же состоит главная сложность всей этой вашей идеи? – спросил этот незнакомый человек. Альберт Нерст, что-то проверявший в это время в помещении, поспешил вмешаться в разговор, несколько опережая даже своего босса: - А сложность, господин, заключается в том, чтобы найти подходящий материал для спирали. Причём сделать это так, чтобы коэффициент полезного действия лампы был весьма неплохим для дальнейшей работы. Нам нужна экономия и практичность. Вот над этим-то и предстоит биться. Так же, надо подобрать всё так идеально, чтобы наша лампа – не взрывалась, как здесь часто происходит, в конце-концов подобрать подходящую форму для неё, сделать весьма удобной в использовании её. А на это нужно время, время, и ещё раз время. - А время – деньги, - поспешил добавить не без корысти Алекс Вингерфельдт. - Я слышал, вы уже прошли через 5 тысяч провалов… - Семь, - вновь поправил Нерст. – Точнее, семь тысяч и один. И все взглянули на Бекинга, коршуном кружившего возле одной из ламп, пока она в очередной раз не потухла. Брови у собеседника дяди Алекса поднялись удивлен вверх. - Как же так – сейчас вы все утверждаете, что собираетесь засветить мир, а не можете даже света зажечь в этой комнате?! - Терпение друг, только терпение. Чтобы был результат, чтобы я засветил весь мир, ты сам понимаешь, что мне нужно. За этим сюда тебя и привели. Засияли в темноте глаза Витуса, который отвечал за финансовую часть этой команды работников. 50 000 долларов… но Моргану эти деньги безразличны: для него это просто пять цифр, поставленных рядом, ибо он – самый богатый человек на Земле! - Так сколько же вы хотите?! - Сколько я хочу? – рассмеялся глухо Вингерфельдт. – Я хочу миллионы, миллиарды. Но получу не более 50 000 долларов, ибо однажды уже где-то проговорился. - Но это же сумасшедшие деньги!!! - Не беспокойтесь. Нас они с ума не сведут. Мы не дикие люди, и кровь за эти фантики проливать не станем. Важно другое, - Алекс говорил сдержанно, особо не задумываясь, ибо он понял, что поймал самое известное на этот мир 1-е чудовище с Уолл-Стрита. – Изобретения ведь тоже денег стоят, верно? Сумасшедшая идея требует сумасшедших денег. Всё закономерно. - И вы уверены, что изобретёте эту лампу накаливания? Ведь ныне в мире часто можно услышать опровержения вашим словам! - Пусть говорят, что хотят. Сколько у них компаний и патентов? Ни одного и ни одной. Вот и пусть тявкают из подворотни. Иногда лучше и не знать, что то или иное действие в нашем мире просто невозможно. Прошу учесть этот факт, сударь. - Но, как же ваши познания в науке? - Да, я не освоил высшей математики. Каюсь. Но это не мешает мне экспериментировать! Только пройдя тернистый путь проб и ошибок я выйду на верный мне путь. Опять же, если бы у меня были пятьдесят тысяч долларов… - И это на какую-то лампочку? – вновь засомневался агент Моргана. Дядя Алекс, Нерст, Витус и Бекинг вдруг громко расхохотались и тем самым поставили сего господина в весьма неловкое положение. Затем Вингерфельдт провёл этого незнакомого товарища вперёд, к одной из стен подвала, на которой можно было увидеть огромный лист бумаги. На нём были изложены последующие будущие изобретения, которые ещё только предстояло разработать. - Пока всё это – сырые идеи. Но они станут актуальны после нашей победы. Это динамо-машины, системы освещения, выключатели, счётчики, электростанции… Я говорю о целой индустрии! Ты понимаешь это, друг? Я думаю, ради одной маленькой революции в нашем мире можно использовать и пятьдесят тысяч долларов. Но тогда выгода будет просто огромной! И опять же часть лавров перепадёт вашему дорогому Моргану! - Когда будут первые результаты… - Они уже есть. Просто пока не освещены в прессе. Когда же это случится, то будет уже поздно – лампочка захватит мир. Думайте и торопитесь. Иначе будет слишком поздно! Работа пошла ещё стремительнее… Вновь все затаили дыхание. Каждое движение Нерста с Вингерфельдтом может стать последним конкретно в этом случае. Лампа начинает светиться, мигать, все чего-то от неё ждут. И вновь взрыв! Альберт Нерст вовремя успевает закрыть глаза, чтобы в них не попали осколки от использованной лампы, отбегает вперёд. Авас и Алекс стоят всё с теми же сконфуженными лицами. Нерста начинает одолевать отчаяние, которым он стремится срочно поделиться со всеми, стоящими здесь: - Мы никогда не изобретёт эту проклятую лампу! - Не изобретём – да, усовершенствуем – тоже да, - невозмутимо отвечает Алекс, приподнимаясь из своей пригнувшейся позы. - Тогда это будет последнее, что мы изобретём! – вмешивается Бекинг, так же предаваясь полному пессимизму. - Полно киснуть, господа! Это же я прозван вами Стариком, не так ли? И вновь за дело. Нерст сидит за своим персональным столиком, готовясь показать то, чем он занят конкретно в данный момент. Очередные нити накаливания. Он разгибает пальцы от этой долгой и утомительной работе. Рядом пыхтит Авас, едва успевая записывать номера используемых нитей: - Номер 7 004. Конский волос. В конце-концов это заканчивается очередным опытом. Едва успев отложить ручку в сторону, Нерст несёт свою нить Алексу, тот вправляет её в стеклянный сосуд, и вновь все выжидают. И вновь поражение… Взрыв, летят осколки от испытуемой лампы, рассекают воздух. Мрачный Бекинг вновь включает газовое освещение, ибо и этот экземпляр не оправдал своего доверия. У всего есть предел. Наверное, у человека тоже. Нерст, никогда не высыпающийся, с чёрными кругами вокруг глаз, крайне нервозный, злой, и даже голодный, стоит сейчас перед своим боссом в прожженном кислотами халате. Усталый, потерявший уже давно всякую надежду во что-то лучшее, он готов решиться на отчаянный поступок. У него сдают нервы – он молод, и ему наверное, это простительно. - Опять неудача! Мы никогда, никогда не изобретём лампы! Сколько нужно опытов, чтобы понять такую простую истину – это НЕВОЗМОЖНО! Я не могу больше, Алекс! Я не могу. Простое человеческое не могу, ты слышишь? – кричит Нерст. Но Вингерфельдт даже ухом не ведёт – пусть выговорится. А Альберт продолжает наращивать темп, его уже понесло… - Ты помнишь, сколько я сам провёл опытов над этой штуковиной, не так ли? Но нельзя перепрыгнуть дальше того, что ты можешь. Все учёный нам кричат, что мы напрасно тратим время и силы, так может, стоит прислушаться к их советам? Мы банкроты, над нами насмехаются. Мы не имеем сдельной зарплаты, работаем же на чистом энтузиазме. Посмотри на меня: чёрные мешки под глазами, весь испачканный халат, я не соображаю, я не сплю вот уже не сколько лет. Лет, Алекс! Несколько лет из моей долгой продолжительной жизни. Как будто я отсиживаю срок. Но разве я этого заслуживаю?! Какая лампа, какие патенты, какой там Читтер, какие там Морганы, мы себя обеспечить ведь не можем. Я не могу больше. Не могу. И весь лёд из души этого человека растаял. Нерст выговорился практически полностью. Он просто уже был на грани отчаяния. Но что-то останавливало его от самого главного действия – вскочить и убежать. Лицо сохраняло по-прежнему тоже безнадёжное выражение обманутого человека. На миг показалось Алексу, что сквозь пенсне мелькнули слёзы Нерста. Но тот поспешно закатил их назад, чтобы не показывать своей минутной слабости. Замкнутый в себе всё время, он наконец-то смог полностью раскрыться. - Даже там, на службе Читтера, под покровом Полярной ночи на Аляске я не чувствовал того обжигающего холода, который чувствую здесь. Даже там мне не пришлось так страдать… Опять неудача, Алекс! И они будут ещё долго нас преследовать, покуда мы все не поймём, что это просто тьма. - Но тьма, озарённая светом! – наконец-то вставил Вингерфельдт. – Это не неудача. Нам удалось установить, что этот материал не годится. Выяснив, какие материалы нам подходят, мы найдём то, что нужно… А ты ещё по-прежнему молод, Альберт! Зрелость часто не справедлива к юности, поэтому тебе я всё прощаю. Хватит! У нас точно ничего не получится, если разводить такие длинные монологи на тему, что можно, а чего нельзя… Альберт взглянул из-под пенсне на своего босса, и увидев какую-то надежду в его глазах, полностью успокоился. Зато он выплеснул все накопившиеся эмоции… В этот миг дверь в подвал приоткрылась, и смущённо вошёл какой-то человек, пытаясь тщательно выбирать дорогу. За ним важно шагал Бариджальд. - Э-э, так это вы – Александр Вингерфельдт, величайший учёный нынешнего столетия? - Ну, допустим, я, - хитро усмехнулся изобретатель, смотря на хрупкую фигуру человека. - Вот этот молодой человек, - он указал на Бариджальда. – Привёл меня сюда с важным заданием. Сам я плохо разбираюсь в физике, но у меня есть с собой прекрасная библиотека, которую бы я мог пожертвовать вам на время. Я наслышан о ваших опытах. И кроме того, этот молодой человек, оказывается, весьма неплохо разбирается в математике… - Математике?! – воскликнули Алекс, Нерст, и Витус одновременно. - Куда мы раньше смотрели, - усмехнулся Авас. С Бариджальдом всё давно стало ясно. А в особенности с его местом жительства. Благодаря инициативе Феликса («сколько можно занимать место в моём магазине!») и Гая («Вряд ли от соседства с часами у него изменится его время»), его поспешили пристроить одному хорошему знакомому на дом. Это и был тот самый библиотекарь. У него стояло множество различных книг, посему вполне естественным показалось желание Бари заняться смотром всей этой литературы. Тут он дал себе полную волю, и вспомнил те далёкие времена, когда деревья были большие-большие, а паштеты в Голландии вкусные-вкусные, и как неплохо он учился математике. Математика… Ведь это именно то, что сейчас нужно Вингерфельдту! Ведь именно этих практических знаний ему не хватает для дальнейшей работы! Мысли пронеслись перед глазами Бариджальда, он отбросил в сторону книгу. Да, ведь это именно то, что сейчас нужно! Он может сослужить пользу. И доказать, что он не бесполезный рабочий и дармоед. Нельзя, нельзя упускать такой шанс! Вместе с библиотекарем, который вернулся чуть позднее, они перерыли стопку книг, ища те, которые могут быть весьма полезны. На это ушёл весь вечер. Это нудная утомительная работа, однако, принесла много своих плодов. И надо было полностью довериться ей… Бари не сомневался в успехе своего предприятия. Он так хотел, так жаждал помочь! Есть шанс пробраться в команду молодцов Вингерфельдта. Ну чем он хуже того же Нерста? Что он, не сможет ничего показать стоящего, что ль? Они ещё не знают его с хорошей стороны. Алекс жаловался в последнее время, что ему не хватает образования… - Теоретическая физика. Что-то про Ома… Пойдёт? - Ещё бы! Мне кажется, - вздохнул многозначительно Бариджальд, оглядывая огромную груду отобранных книг. – Нам придётся вызывать извозчика, чтобы всё это довести до пункта назначения. Как ты думаешь? - Мой ответ положителен… В этот день Бари присоединился к своим товарищам. Их уже четверо. И все на одну лампу. История с Феликсом тоже имеет вполне обдуманный финал. Иначе бы она и не происходила… Своё появление на территории Медицинской Академии он объяснил особо важным поручением от двух личностей: первой личностью был Надькевич (требовалась ему помощь), и наконец, Вингерфельдт (благо ему самому из лаборатории тащиться было лень по вполне естественным причинам). Теперь этот Феликс стоял перед Мэриан, и ему предстояло рассказать обо всём случившемся по порядку, с толком, чувством и расстановкой. - Феликс, так может, ты расскажешь мне, наконец, что же произошло? - Понимаешь, тут такое дело… Срочно нужна чья-то помощь. Я даже не знаю с чего начать… Легче если я это буду говорить без свидетелей, - и он многозначительно указал на подругу Мэриан. - Хорошо. Может, я должна пойти к тебе в магазин? - Именно это я и хотел предложить, - у Феликса просто заплетался язык. – Там тебе сразу всё станет ясно. А уж по ходу, я может, соберусь и скажу менее грустное сообщение… - Грустное? Неужели что-то случилось серьёзное? Может, мне что-то надо взять с собой? - Вполне хватит твоей головы, - честно сказал Феликс. – Я думаю, она будет дороже всяких примочек. Так вот, я бы хотел сказать… - Да перестанешь ты волноваться или нет, в конце-концов! Зелёные, как трава, глаза Феликса удивлённо взглянули на Мэриан. Он что-то ещё раздумывал, а потом пришёл к выводу, что раздражать людей ни к чему, и надо немедленно прекратить это занятие, и послушать, что говорят умные люди (которых сейчас представляла именно Мэриан). Он выдохнул, и продолжил разговор тоном спокойного и уравновешенного человека: - Дядя Алекс прислал тебе несколько отчётов, их надо немедленно перепечатать на машинку, чтоб к завтрашнему дню всё было готово. Мало того, он просил меня передать, чтобы ты запаслась провизией для всей банды таких дилетантов, как и мы… - И ради этого ты тут так мялся? – она упёрла руки в бока, и стала похоже на жену, которая застала своего мужа за каким-то богохульством. - Нет, ну понимаешь, здесь не столько в этом дело... Вот, я всё собираюсь сказать, но что-то мне то и дело мешает. Так вот, Надькевич. Он расшиб мне стекло. И хотя он уверяет, что с ним всё в порядке… - С ним не всё в порядке, - продолжила логическую цепочку со скучающим видом Мэриан. - Да, как-то так, - и Феликс умолк. Ссадины Надькевича (сопротивляющегося, конечно же), обработали на третий день после происшествия. При этом вид у Мэриан был такой, словно бы ей предстояло препарировать лягушку, а не замазывать «боевые шрамы» этому телеграфисту из их компании. Феликс то и дело был на подхвате, умело орудуя… пирожками. Весь смысл его пребывания состоял в том, чтобы не дать Надькевичу сбежать, а уж заодно решил подкрепиться пирожками, которые добрая начинающая медсестра принесла с собой. Но как это и водится, делал он это украдкой, чтобы не дай Бог, заметили. - Феликс, я всё вижу! - Мэриан, я всё слышу! – перекричал Феликс, но пирог на место уже положить не смог. - Ухгг… - шипел Надькевич, когда замазывали его коленку какой-то отвратительной мазью. - Цыц! – отрезала Мэриан и вдруг округлила глаза. – Да я боюсь, здесь предстоит делать операцию! - Да ну, - Феликс быстро пережевал всё содержимое во рту. – Наверное, она очень серьёзная, и если бы не я, Надькевичу предстояло бы заразиться смертельной болезнью. У него зелёные коленки – первый признак острой формы стеклобиенофобии. Это очень опасная и заразная болезнь. Главные симптомы состоят в том, что пациент склонен к суициду, не разговорчив, шипит на врачей, словно зверь. Из всех способов народной медицины самым верным оказался лишь один: гильотина. Универсальное и бесподобное средство! Надькевич только шипел. Но едва всё закончилось, он пулей выбежал из магазина, мотивируя это тем, что у него ещё за сегодня не все газеты проданы и умчался куда-то. Феликс, смотря на портрет Дизеля, только головой покачал. - Мне искренне жаль, что всё так вышло. Ладно хоть, аналог этому стеклу нашёлся. А то я уж беспокоился, - во рту Феликса исчез очередной шедевр кулинарного искусства. - Хватит есть! А то не хватит… - Тебе? Я поделюсь! Я не жадный. Честное благородное! Мэриан пыталась сначала сопротивляться соблазну съесть то, что приготовила для дядюшки, но смотря на счастливое лицо Феликса, который просто нагло брал и склонял её к греху, не устояла. А этот аферист ещё и продолжил всё это: - Такие вкусные пирожки. Сладкие, прямо тающие у тебя во рту. М-м-м! Племянница Вингерфельдта выхватывает пирожок из рук Феликса, ест сама, с оглядкой смотря на Феликса. Мэриан взглянула в корзину, и, поняв, что от былых времён остались лишь воспоминания (в данном случае – пять пирогов), в соучастии с продавцом магазина поспешила их умять без всяких на то угрызений совести. Она ещё не знает, а ведь именно этот момент в её жизни повлияет на всю дальнейшую судьбу… «Алекс Вингерфельдт выше среднего роста с тёмно-рыжими волосами со значительной проседью: он не носит бороды, и у него свежее лицо совсем молодого человека, что составляет замечательный контраст с его начинающими проявляться сединами. Под массивным высоким лбом сверкают поразительные глаза, которые, кажется, пронизывают Вас насквозь, особенно тогда, когда он задумывается. У него от природы общительный характер, он приятный собеседник; особенно он любит разговаривать с людьми, которым интересны его изобретения, и которые понимают их. Благодаря его добродушию и простоте, у него много друзей и знакомых, он обладает особым юмором и не прочь при случае подшутить над своими друзьями. Он хороший семьянин, нежный отец и муж шестерых детей; домашние его уже привыкли к его несколько оригинальному образу жизни, когда он несколько дней подряд не показывается домой и пропадает в своей лаборатории». - Что это ты там катаешь, Нерст? Что за пасквили? – удивился Витус. - Я пишу воспоминания о нас для потомков. Хочу. Чтобы Альберта Нерста все знали как гениального писателя. А ещё он хочет стать биографом великого изобретателя, который является кавалером Ордена Почётной Ложки, некоронованным королём электричества и прочая, прочая, прочая, - Альберт захлопнул свою тетрадь, в которую вносил только самые сокровенные записи. – Наконец, куда пропал сам наш Отец, Старик, и Святой дух, каждый день побуждающий нас к работе? - У него совещание, - вздохнул Бекинг. – Там и Николас. Умные они все… Типа Официального приёма, что ли. - Ну, долго он там не просидит, - мягко заключил Витус. - Вот-вот! Всё равно сбежит в нашу тёплую компанию! Давно лампы не взрывались, непривычно тихо что-то стало. Пора приняться за работу… Действительно, официальный приём заставил повременить со своими делами в лаборатории, которых у господина Алекса Вингерфельдта, конечно же, было немало. Но свет есть свет, и опять же это тот самый треклятый Морган. Он ещё сомневается в его способностях… Попробовал бы сам что-нибудь изобрести. Хорошо же сидится всем этим миллионерам на Уолл-Стрит! Алекс ненавидел эти выходы в свет. Он жалел ещё, что полностью не потерял своего слуха. Всюду неслась великосветская болтовня ни о чём, все пытались показать что-то, сделать так, чтобы на него обратили внимание. Всюду фальшь, смех, иллюзии. И он. Чопорный, грубый изобретатель с лицом волка и глазами хищного, голодного орла. Рядом с ним был и Николас. С ним они-то и пошли на приём. - Один я не могу пойти, - объяснял Алекс сербу. – Ибо всегда нужен тот, кто сможет меня сдерживать. Если я разойдусь, это плохо кончится. - Для банкета? Я надеюсь, страшных случаев в практике не появлялось? - Ну почему же. Например, из-за этого света я сделал себе печальную репутацию человека, который ест, как канарейка. Николас глухо рассмеялся и глубоко задумался. Как канарейка… Это ему хорошо напомнило о нём самом! Когда Николас жил у своей тёти и учился в Реальной гимназии, ему круто доставалось за свой вид. Его попосту не кормили. Когда же дядя хотел что-то скинуть существенное ему на тарелку, тётя всё видела и отвергала это: «Нико слишком деликатен для этого». Бедный Нико голодал, и его муки голода были сравнимы разве что с муками Тантала. В его дневнике так и попадается запись: «Я ел, как канарейка». Они пришли на банкет с заметным опозданием. Идя по улице прогулочным шагом, они так живо увлеклись беседой о технике, что Николас вполне смог простить даже тот недавний инцидент со своей идеей по поводу нового индукционного мотора. Разговаривали о разном, ибо оба были людьми на редкость начитанными. Как ни странно, в этих беседах и Алекс так же потерял свою привычную неприязнь, которую имел в той или иной степени ко всем своим товарищам по работе. Так прошёл весь путь, а перед тем, как войти, Николас взглянул на часы и усмехнулся. Тем не менее, их выгонять за опоздание не стали, даже место приберегли. Неважно, что какой-то другой финансист лишился его из-за прихода этих двух важных особ. Да и не заслуживает он этого почётного места. Людей здесь было много, даже слишком много для такого помещения и такого стола. Локоть Николаса беспрепятственно мог задеть локоть соседа, но, как говорится, в тесноте, да не в обиде. Ничего, как-нибудь усядутся. Так и уселись все на своих местах. Пошли долгие беседы ни о чём. Но ведь, наверное, так и надо – любое празднество просто случай всем встретиться и обсудить последние новости. Здесь вышло тоже самое. У Николаса медленно стали увядать уши от всего шума, производимого тут. Разговоры, звон вилок, тарелок. Меньше всего наверное, здесь нравилось Алексу. Ещё бы! Пропадают драгоценные часы в его лаборатории! А он тут, засиживается… И всё из-за того злобного коррупционера и мецената со здоровенным носом, работающего напротив Читтера! Но надо терпеть. Хочешь пятьдесят тысяч долларов – сиди и не рыпайся. Своё недовольство Вингерфельдт выплёскивал в свою крохотную порцию салата. У Николаса была психология устроена несколько иначе. Раз уж привели в гости, чтобы время зря не пропадало, можно потихоньку есть. Неважно, с какой скоростью, главное – какое количество. Он съел один салат, положил себе второй и с некоторой усмешкой стал наблюдать за своим единственным знакомым коллегой, который, как решил серб, решил повторить азбуку Морзе, выстукивая вилкой то короткие, то длинные сообщения. Но тем не менее беседа, которую поспешили развязать хозяева банкета. Помешала дальнейшим планам Николаса положить себе немного курицы на тарелку. - Не случайно мы все здесь сегодня собрались. Главные гости нашего празднества – вот они: величайший учёный столетия и изобретатель-промышленник Александр Вингерфельдт и его подмастерье Николас Фарейда! Ни один мускул не дрогнул на щеке Алекса при этом обращении, и он по-прежнему продолжил своё нелёгкое дело тыкать салат. Наконец, до кого-то дошло, что если изобретателя не вывести из транса, он и не подумает возвращаться, и Николасу выпала честь толкнуть его в бок. - А? Что? – словно пробудился от долгого сна Вингерфельдт. – Наверное, я должен что-то сказать? Николаса это обращение застало как раз в тот миг, когда он потянулся через весь стол за курицей, и теперь все могли воочию посмотреть на длинного тощего серба, растянувшегося на скатерти. Однако, сделав задуманное, он поспешил возвратиться в первоначальное состояние, с интересом наблюдая за Вингерфельдтом, которого пытался разговорить сидящий напротив него сосед. - Господин Вингерфельдт, ведь это вы изобрели говорящую коробку, не правда ли? (вопрос был задан намеренно на английском языке, дабы польстить изобретателю) Алекс, по-прежнему не теряя достоинства, и так же продолжая исполосовывать салат вилкой, выстукивая кому-то (уж не себе ли?) длинные послания, ответил на вопрос, так и не подняв головы от своей тарелки, словно бы это занятие представилось ему крайне интересным, гораздо лучшем, чем смотреть на какого-то собеседника. - Я? Вы же знаете, говорящую коробку(chatterbox) изобрёл Бог из ребра Адама… После этого он умолк, видя что вся его речь попадает к кому-то на блокнот. Так ведь и договориться легко – чуть что, сразу в газеты попадёт. Хм, а куда же делся этот самый умник, агент Моргана? Что-то не видно главного виновника всего затеянного торжества! Впрочем, он нисколько не важен. Какая разница. Главное, чтобы были деньги. Нелёгкое это дело – изобретать. С такими грустными думами Алекс смотрел в свой пустой стакан, нисколько не тревожась о его заполнении. Николас, всё это время наблюдая за ним и его стаканом, сам попал в повышенное поле наблюдения, когда стал накладывать себе очередной салат. - Что, вас совсем не кормят ни на работе, ни в университете? - Кто вам сказал такую ересь? – удивился Николас, и невольно засмущался, когда увидел несколько прикованных к нему взглядов. - Просто вы пришли, как голодающий из лондонских трущоб, - глаза человека смеялись. – Вы над чем-то работаете тоже? - Над собой, - откликнулся Николас, посмотрев куда-то в сторону, и резко прервав все попытки затеять с ним разговор. Все попытки выведать что-то у изобретателей успехом не увенчались. Затем Вингерфельдт дождался, пока большая часть еды уйдёт в известном направлении, и принялся слушать разговоры вокруг. Они были полны чувства такта, изысканности, как и положено высшим слоям общества. Это мало того, что приводило в сон великого изобретателя, так ещё и раздражало. Он искренне ненавидел себя за то, что глух на одно ухо, а не на два. Когда ему предложили поучаствовать в одной из великосветских бесед, он сослался на свою вновь обострившуюся глухоту. Его тарелка так и осталась нетронутой. Затем Алекс обернулся к Николасу и поспешил узнать, сколько времени. Узнав, он пришёл в ещё большие страдания, и просто стал выжидать. Разговоры приняли самую интересную форму, и наконец, представился чудесный случай улизнуть отсюда. Впрочем, изначально сюда ни Николасу, ни Алексу, тащиться не хотелось. Обстоятельства! Они всегда такие коварные и зловредные! Осторожно встав со стульев, оба поспешили выйти, медленно, осторожно пробираясь к выходу из частной квартиры. Где и проходил этот прекрасный ужин. Главное, чтобы никто не заметил. Но как не заметить худущую высоченную фигуру серба и тучного Алекса с щегольскими усами? Наверное, так посчитал хозяин, который как раз застал их совсем недалеко от выхода. Оба мгновенно притворились, что что-то ищут, стали копошиться в своих карманах. Осталось только ждать наилучшего случая для того, выйти из этого ада, и не упускать его. Хозяин, однако, отнюдь не стремился их выпускать. - Мистер Вингерфельдт, скажите, пожалуйста, а над чем вы работаете сейчас? - Над проблемой выхода, - неожиданно сам для себя сказал изобретатель. Сославшись на острую выдуманную боль, Алекс всё же решил свою «проблему выхода» и они, наконец вырвались из цепких объятий света, который держал их, словно в Бастилии. Оказавшись на улице, Вингерфельдт облегчённо вздохнул. На улице было уже темно, но это не могло сравниться с радостью их освобождения. - Ну как, Николас, что ты думаешь о банкете? - Искусственно созданное хорошее настроение, - отозвался серб. - Пожалуй. Пойдём что ль? Может, сегодняшний день ты переночуешь у меня – а то шарахаться по темноте до дома Гая, стоящего в другом конце города, не совсем приятное занятие. Опять же, ходют тут всякие, а потом вещи пропадают… На том и порешили. Вдоволь набегавшись по кочкам, они пришли в дом Алекса, где Николас без сил рухнул на приготовленную ему кровать, мгновенно выпустив всё из головы…

Ура, я стала народом!

У меня тоже быстрый темп жизни. "Ты куда бежишь?!" - злятся все.) Я в канцелярских покупаю. Я не могу без мягких. Они... такие няшные!)

Да ладно. Мою бы рожу видели. Кстати, на том блоге с Германией в групповых фотографиях её можно увидеть - важную и надменную, и считающую каждого человека своим заклятым врагом.)) Тем не менее везде стараюсь фоткаться

Не, ну это ненормально - мне б такую скорость рисования.)) Понравился волк-капитан и Гоффа. Мне кажется, карандаш нужен мягче. Или просто мягким таким потом обводку делать - чтоб чётче рисунок было видно.

Пёсик на рисуночках понравился. Фотографии красивые, но: почему вас не видно, сударыня? )

Герой моей книги - банкир и нефтяной барон Генри Читтер Сосна в нашей деревне

Поздравляю и желаю успехов в творчестве!

Глава девятнадцатая Авас Бекинг прищурившись, смотрел на сидящего на крыльце Витуса. Главный механик явно был чем-то недоволен. Прикусывая травинку, он всё хмурился и хмурился. Правда, сидящего Витуса нисколько ничего не беспокоило. Он что-то рисовал на бумаге, и всё вокруг его ни капли не интересовало. Бекингу, весьма далёкому от искусства, естественно, всё было непонятно. Вскоре он решился высказать свои претензии к самому художнику: - Ну, и что это за каля-баля? - Между прочим, это ваза с цветами, - сердился Витус. - Ну что мне от этой вазы. Ваза должна дома стоять, а не на бумаге. Только пустая трата времени и бумаги. - А сам-то! – передразнил Витус, хитро ухмыляясь. – Ишь, умный какой! Я тоже могу командовать сворой лиходеев и мастерить всякие штуковины! - Так что же не командуешь? - Всё равно платят одинаково… И оба поспешили замолкнуть. Витус больше углубился в своё занятие, с гораздо большей страстью принявшись рисовать. Бекинг переключился на другое – теперь он стал смотреть куда-то вдаль, и нашёл весьма интересным рассматривать проходящих, куда-то вечно спешащих людишек. Авас был единственным человеком в компании, который ни с кем не был во вражде, и ко всем относился совершенно одинаково. Он был своеобразной прослойкой между остальными шумными членами этого домашнего предприятия. Эта гора мускулов, абсолютно добродушная, но всё же что-то знающая и могущая, была так же отдушиной всех членов компании. Ему не стыдясь рассказывали всё, что было на уме абсолютно все люди. Авас мог что-то посоветовать, утешить. Он не обладал такой грубостью, был бесхитростным и вполне простодушным человеком. Этим все и пользовалась. Неудивительно, что Алекс поставил его во главе всего этого сборища инженеров - электротехников. Да, с зарплатой были видные проблемы. Жалованье сейчас получали нерегулярно, и приходилось расплачиваться порой то из собственного кошелька, то просто энтузиазмом. А ещё всегда под боком был Витус. Откуда у него были деньги – пожалуй, он сам был не в курсе. Всё это казалось ему какой-то нелепой сказкой. Но, так или иначе, он оплачивал большинство расходов всеми уважаемого Александра Вингерфельдта. - А ну-ка брысь с прохода! Расселись тут, воробушки, не протолкнуться! Из-за двери показалась жена прославленного изобретателя с метлой наперевес. - Вы что, забыли, что это вам не прошлое здание вашей компании. А ну, отошли все! Дайте мне убраться! - Извините, - промямлили как-то вместе оба, словно провинившиеся дети. За калиткой показалась грозная фигура Гая, который вёл куда-то, словно она поводке Николаса. По его выражению лица было видно, что ему это особо не доставляет удовольствия, у него, мол, у самого дел по горло, а тут ещё возиться надо… Вот валлиец подошёл к калитке и было видно по его лицу какое-то злобное торжество. Он словно бы к чему-то готовился. Демонстративно встав перед Николасом, он протянул руку к калитке и произнёс тоном давно чего-то ожидающего человека: - Ну, я надеюсь, здесь с калиткой всё в полном порядке! Он схватился за ручку её, повернул и потянул вперёд. Каково же было его разочарование, когда отворив калитку, он приложил немало сил. Дух компании переместился и на дом самого Алекса. Гай входит на территорию дома, оставляет велосипед у забора и проводит Николаса куда-то вперёд. Увидев двух стоящих молодцов, он презрительно усмехается: - Что это вы здесь забыли, а? Мне кажется, Алекс вчера вам всем вчера ясно разъяснил, что приходить сюда вовсе и не зачем… - Как незачем? – расширились глаза Аваса. - Сегодня Алекс объявил отбой – ибо у него весь день битком забит делами. Ему с ними не протолкнуться, не то о вас, бедных, вспомнить. Наверное, он вам вчера забыл сказать об этом. С ним это бывает – человек он совершенно рассеянный. Так что по домам, братцы. - Столько времени потеряли, - буркнул недовольно Витус, сдвигая на бок кепку и собираясь. Дождавшись, пока они уйдут, Гай услужливо пригласил Николаса в дом, предварительно вытерев о ковёр ноги. Он знал, как здесь любят чистоту. Затем поспешил спросить жену Вингерфельдта: - Милая, а куда же подевалась сама душа компании? Почему я его нигде не вижу? - Может, он в лаборатории? – невинно пожала плечами она и продолжила подметать крыльцо. Гай ничего не сказал, только было собирался открыть дверь, как услышал шум где-то позади себя. Николас мгновенно обернулся, сам чувствительный ко всем шумам, и увидел знакомую фигуру тучного мужчины на фоне забора. Вингерфельдт шёл явно недовольный, что-то успевая ворчать себе под нос. Он никого, естественно не заметил. Подойдя лишь к самому крыльцу, он увидел наконец стоящих Гая с Николасом. - А! Пришли, голубчики. Что ж, доброе утро, господа! Надеюсь, уж для кого, для кого, а для вас оно было добрым. Гай, тебе разве не надо никуда? – спросил вдруг Алекс, переключившись с погоды на дело. - Как раз надо. Я уже опаздываю, - начал раздражаться валлиец. – Своего работничка я привёл, я думаю, ты найдёшь, чем с ним заняться. А я опаздываю – у меня там дела, а потом ещё поезд… - Какой поезд? – округлились глаза дяди Алекса. - В Париж, - невинно ответил Гай. - Зачем? Что ты там позабыл? - Понимаешь, там именно располагается штаб-квартира одного нашего главного финансиста. Я думаю, ты прекрасно поймёшь, о чём я говорю… Ты просил меня раздобыть большую сумму денег, должен же я что-то предпринимать, верно я мыслю? И наконец, самое важное – там ещё вскорости произойдёт одно весьма интересное событие. Но подробности о нём вы получите позже. Нико! Не забывай выгуливать моего пса! Он очень мстительный и может укусить ни за что, ни про что! Гай так же поспешил раствориться во тьме событий. Остались лишь Николас да Вингерфельдт. Даже жена Алекса поспешила уйти куда-то – впрочем, её никто и не держал. Вингерфельдт оглядел серба с высоты своего роста и поспешил спросить, как бы невзначай: - Ну, что ты думаешь о нашем новом расположении компании? Нравится? - Против ничего не имею, - кратко отозвался серб. – А для каких целей эта знаменитая калитка поспешила перекочевать сюда? - Ну, не вся же слава тому умнику, что купил наше здание. А во-вторых, так удобнее будет всем нам привыкать к новой обстановке. И наконец, это опять-таки коммерчески выгодно, чёрт побери! Когда прозвучало последнее, фирменное выражение дяди Алекса, Николас невольно улыбнулся. Они поспешили войти в дом, где и должна была продолжиться их беседа. Алекс сам звал к себе, за делом. Якобы у него имелась какая-то важная беседа, о нём самом, Николасе. Для начала Вингерфельдт провёл его куда-то вглубь дома, в просторную, светлую комнату. Здесь и надлежало состояться той самой беседе, к которой так взывал дядя Алекс. Сам он присел на стул, выпрямил ноги, и кивнул Николасу на стоящий недалеко стул. Вингерфельдт обернулся к роялю, возле которого сидел, осторожно приподнял крышку вверх, и задумчиво простучал пальцем несколько нот. Всё так же, не закрывая крышки и держа руки на клавишах, он обратился к ожидавшему его сербу: - Это комната моей племянницы. Сам её чёрт знает, где носит сейчас. Видать, порывы буйной головы сказываются. Как, например, бывает у меня. Он вдруг ушёл в себя, убрал руки с клавишей и пропел своим грубым голосом, который во время пения оказался не таким уж и грубым, какую-то ноту. Едва он окончил, как из рояля донеслась в точности такая же нота, прямо из клавишей. Николас невольно удивился только что увиденному факту, который Вингерфельдт тут же поспешил подкрепить словами: - Если нажать на правую педаль рояля, при условии, что крышка будет открыта, можно спеть какую-то ноту. Колебания голоса вызывают вибрацию струн, а нажатие педали позволяет струнам вибрировать совершенно свободно. Каждая струна в рояле вибрирует с собственной частотой. - Чистейший резонанс! – кивнул согласно головой Николас, соглашаясь в этом с ним. – А откуда тебе самому известно это явление, раз ты не учёный? - Я лишь жалкий исследователь мира, участь которого – облегчать всем нам жизнь. Я не исследовал законов природы, как Фарадей, Ньютон, Торричелли, Архимед или кто-нибудь ещё, моя цель просто наблюдать. Вот я и наблюдаю много различных явлений, многие из которых, вполне вероятно, открыты уже до меня… - Всё может быть, - вздохнул довольный ответом Николас. – И всё-таки, зачем я здесь тебе так понадобился? Что-то случилось на работе? - Нет-нет. К работе это никак не относится. Светились в темноте глаза прищурившегося Вингерфельдта. Он опять что-то взвешивал в своей голове, что-то высчитывал, продумывал. Вдруг резко обернулся куда-то назад, и остановил свой взор на дверном проёме. Не понимая, чем он его так может заинтересовать, Николас с выжиданием уставился в том же направлении. Через несколько минут всё встало на свои места… Раздался чей-то топот, лёгкий смех, который бывает только у детей, и в комнату вбежало двое ребят – мальчик и девочка. Глаза Вингерфельдта налились отеческой любовью. - Знакомься, Николас. Дош и Дат, как я их прозвал, мои дети, - он усмехнулся. Дош и Дат, в переводе с английского, означали точку и тире. Весьма примечательные прозвища для человека, отдавшего телеграфному делу свои шесть лет. Вингерфельдт хотел было разъяснить всё до конца, но его дети уставились на серба с неподдельным интересом, что великий король изобретателей, которому явно хотелось продолжать свои дела, невольно нахмурился. Но не зло. - Так-так! Что это у нас, уроков что ли нет? Так я найду. - Вон этот, папа, слишком смышленый! – вдруг сказал сын Вингерфельдта, указывая пальцем на Николаса. Серб даже растерялся от такого неожиданного внимания. - Ну что вас, не учили, что на людей пальцем не показывают, а? А ну-ка все пошли вон, ваш любимый папаша будет вести очень-очень важную беседу. Считаю до трёх, а то иначе хуже будет. И чтоб духу вашего при счёте три здесь не было! Раз… Два… Три! Николас невольно рассмеялся при виде этой доброй сцены. Но Вингерфельдт быстро перешёл от семейных забот к заботам, связанных с именем Николаса, и отделался одной-единственной фразой по поводу своего семейного счастья: - Это только двое. А у меня их всего шестеро. И все шустрые, везде лезут, нос свой суют – ужас просто! Ладно, всё же перейдём к делу, пока всё моё семейство сюда не сбежалось и не отметило приход одного весьма смышленого паренька, - он вновь улыбнулся хитрой улыбкой и поспешил достать из кармана дорогую сигару. Но закуривать её не стал, скорее воспользовался ей, как дирижёр палочкой, расставляя правильно акценты в своей речи. Николас поудобнее устроился на стуле, поняв, что разговор будет долгим. Ибо просто так к себе на дом он никого и никогда не повезёт. Таков уж был наш дядя Алекс. Когда случается что-то действительно важное, можно было услышать его приглашение к себе. Затем Алекс вспомнил о своём гостеприимстве и поспешил куда-то уйти (как он сам выразился, за чаем, без которого невозможно гостеприимство в доме Вингерфельдтов). А серб всё это время беспокойно сидел на стуле, чувствуя себя как-то неуютно. Как будто бы он сидел на иголках. Тогда у него появилась хорошая возможность осмотреть всё то помещение, в которое он попал. Несмотря на то, что Алекс жил далеко не богато, семейство он содержал огромное. Мы умолчим про то, что он ещё содержал все свои компании, своё «домашнее предприятие» и остановимся на его доме. Восемь членов семьи, включая самого Алекса, проживало в этом не очень большом доме прямо на окраине Праги. Взгляд Николаса скользил от светло-бирюзовых обоев дальше. Вот стояло два шкафа, в которых, наверняка, хранилось много всякой домашней утвари, одежды, посуды. Возле рояля стояли горшки с цветами, которые сразу придавали комнате какой-то уют. Дальше виднелись две кровати, стоящие на достаточно близком расстоянии друг с другом, маленький столик, на котором не было даже пылинки и всё стояло в строгом образцовом порядке. На нём возвышалось огромное зеркало, вверху поцарапанное. Но в общем плане, всё было просто прекрасно со всех точек зрения. Чувствовался уют в этом помещении, да и вообще во всём доме. Вскоре вернулся Вингерфельдт, в руках которого были две небольшие чашки чая. Боясь их пролить, он шёл осторожно, тщательно выбирая дорогу, пока, наконец, не дошёл до Николаса. Серб благодарно принял это послание дяди Алекса и устроился поудобнее. Ибо разговор представал долгий. - Итак, вспоминается мне одна весьма старая история, связанная с твоим именем. Это касается твоего заговора против постоянного тока, - Алекс поднял глаза на серба, при этом его лицо было окутано какой-то таинственностью, которая обычно бывает у шаманов. - Ну? – выжидающе спросил серб, поняв, что сейчас ему устроят хороший опрос. - Свои гениальные мысли ты изложил лишь поверхностно Новаку. Он тебя даже выслушивать не стал. Но я не Новак. Я – это я. Гениально, правда? Ладно. Меня заинтриговал этот случай. Я ни к чему не отношусь поверхностно – жизнь меня отучила от этого. Я не успокоюсь. Пока не осмотрю эту самую проблему со всех точек зрения. Вот скажи, раз ты такой умник, что ты знаешь об электрической индустрии? - Ну, если переходить к делу, - поняв, что запахло жареным, сказал Николас, тщательно выбирая слова для речи. – Сейчас постоянный ток – основа всей индустрии, сейчас на нём всё базируется. Без него нынешняя жизнь просто невозможна. Но есть и другой ток – переменный… - Вот! – довольно кивнул головой Алекс, которому ответ понравился. – Так вот, дорогой друг, продолжай-продолжай, я очень внимательно слушаю. - Переменный ток, однако, широкого применения не получает, ввиду того, что люди просто недостаточно владеют знаниями, как с ним обращаться. Зато прекрасно знают, что такое постоянный ток. Но.. Вингерфельдт угрожающе поднял руку. - Довольно. Мы вошли в курс дела. Теперь можно только ещё больше углубиться в сие происшествие. Значит, как мне доложили, в тот день тебе е понравилась несчастная машина Грамма. Ты пришёл к Новаку и предложил свою, новую оригинальную мысль, так? - Так, - кивнул Николас, а про себя подумал: «Как будто допрашивают на суде». - Но развить тебе её не позволили. Переходим к основной части нашего вопроса. Мне абсолютно безразлично, что ты думаешь о Новаке, и что он думает о тебе. Мне важна сама суть. Я слышал, ты в карты долгое время играл. Гай мне уже успел на всё нажаловаться. Не чувствуешь связи между этими двумя событиями? - Да какая тут связь, - Николасу говорить на эту тему явно было неприятно. - А вот я чувствую! Эти слова Новака подстегнули тебя к этому необычному и необдуманному решению. Оставим воспитание и нравоучения. Продолжаем логическую цепь событий: Новак тебе в сильных фразах сказал, чтобы выбросил эту идею из головы. И тогда ты решил назло всему свету водворить её в жизнь. Но по недостатку опыта ты никак не мог справиться с этой задачей. И тогда тебя стали подкашивать депрессии и неудачи. Чтобы как-то уйти от них, ты решил заиграть в карты. Действительно, приходило твоё облегчение. Но уходили деньги. Причём в довольно известном направлении. Теперь карт нету, а есть только ты: здесь и сейчас. Что ты дальше собираешься делать? Куда будешь путь держать? Николас молчал, напряжённо думая, и начав цедить чашку чая. Он поднял глаза на Вингерфельдта и вновь принялся что-то обдумывать. Дядя Алекс, ещё немного отхлебнув чая, стал ждать ответа. Нет, он не отступится от этого серба! - А что мне остаётся делать? Учиться да работать. - Хватит уже мне тут лапшу на уши вешать! – начал сердиться Вингерфельдт. - … И заодно пытаться найти это злополучное решение. - А что, ты так уверен в своей правоте? Ведь ты не обладаешь и долей технических знаний. Что же тебя заставляет мыслить в таком духе. Что же тебя подталкивает к этой мысли? Откуда она к тебе пришла? – он был готов завалить несчастного студента вопросами. На самом деле он пытался просто понять то, чего не знал, что он никак не мог продумать при своей дальновидности. - Я не знаю. Мне кажется, что решение где-то рядом. Но мне не хватает лишь какого-то толчка, доли, чтобы к нему прийти. Я всё блуждаю кругами вокруг него и всё никак не могу прийти к нему самому. Я не знаю, что мне мешает. Дело тут не в знаниях. Есть такая штука интуиция. Вот она иногда и делает три четверти работы. Я верю в то, что я абсолютно прав в этом. И не знаю почему. - А можешь вкратце изложить, что ты увидел, что работало не так в машине Грамма? Что тебя там так смутило? – Алекс достал из кармана какую-то бумажку и карандаш и вручил их сербу. - Я заметил, что щётки в динамо-машине слишком искрят. Это из-за того, что используется постоянный ток, - как я подумал далее. Надо убрать коллектор – он мешает самой работе машине, и подключить её к переменному току. Тогда бы устройство работало гораздо эффективнее. Дядя Алекс слегка отклонился назад, задумался. Хитрый его взгляд долго-долго блуждал по лицу серба. Он словно что-то высчитывал. - Так. Значит у тебя такие мысли и выводы (сердце Николаса сжалось, когда он понял, что сейчас ему вынесут вердикт). Хорошо, - задумчиво протянул Вингерфельдт. – Это весьма интересный и рискованный план, - и тут он спохватился. – Да понимаешь ли ты, что ты вершишь революцию во всём сознании людей?! Понимаешь ли ты, жалкий студент, что твои масштабные мысли перевернут весь этот мир?! Он не говорил – слова из него сами полились потоком. Он был на пределе своих нервов, достал какую-то газету, принялся её лихорадочно листать, и наконец, найдя нужную страницу, поспешил показать Николасу. На ней был изображён… Генри Читтер! - Видишь этого дядю? Вся его империя строится на использовании постоянного тока. Я, начинающий король электричества построил за свою жизнь множество всяко-разных машин и устройств, работающих именно на постоянном токе, я внедрил его в нашу глухую жизнь. А тут приходит какой-то сербский студент-второкурсник, и вдруг выдвигает такую крутую мысль. Типа все такие тупые вокруг меня, никто раньше ничего не думал в таком направлении. Да, Николас?! – Вингерфельдт вдруг рассмеялся. – Я такой крутой, знания мне нужны. Я всю жизнь пронюхал наперёд, а во всём виновата моя интуиция – она мне твердит, что я прав, даже если я не прав. И вообще все идеи подсказали мне зелёные человечки. Перпитуум мобиле! – вдруг воскликнул Вингерфельдт, отбрасывая в сторону газету. – Боже, какой наивный этот жалкий свет! Прошлое их ни чему не учит – они и сейчас пытаются построить то, что ещё древняя алхимия отрицала. Вечный двигатель – какая сладкая булочка, да? А то что ещё существуют законы природы, это не… Дядя Алекс сконфуженно опустил голову, явно приходя в себя после этого порыва. У Николаса разве что волосы не встали дыбом от только что им услышанного. - Вон! А знаешь ли ты, что такая оригинальная идея уже приходила кому-то голову. Берём Феррариса. Он тоже предложил идею применения переменного тока. И что, ему оно удалось? Вот свидетельство. Он-де, коллектор-то оставил, но что-то там похимичил, да ток из постоянного стал превращаться в переменный. Ну а дальше-то что, спросишь ты? А дальше вот что – потом он накатал доклад о НЕВОЗМОЖНОСТИ использования переменного тока в отечественных полевых условиях. А он тут мне, умничает! Вингерфельдт вновь залился громким смехом. Серб ещё больше сжался. - Так что же от меня ты ждёшь? – просто спросил Николас. - Валяй. Только вряд ли у тебя что-то получится, - дядя Алекс взял в руки бумажку, на которой рукой Николаса был нарисован принцип его изобретения, и изорвал её в мелкие клочья . – Посмотрим же, на что ты способен. Только смотри, не заставь людей над тобой хохотать. Великий мистификатор ты, а не изобретатель! Надо же до такого додуматься! И Николас ушёл. Поверженный, убитый. Это ему сказал сам авторитет научного мира. Вряд ли знал Вингерфельдт, какую глубокую травму нанёс этому впечатлительному сербу. Но было уже поздно – а назад дороги нет. И Николасу ничего не оставалось, как утереть слёзы и вновь идти по своему пути, несмотря ни на что… Генри Читтер смотрел свысока на здание, в котором располагался банкирский дом Моргана. Несложно догадаться, кто был его главой. Ах, какой всё-таки лакомый кусочек! Но сейчас его путь лежит не сюда. В высоком чёрном цилиндре, в смокинге, с тростью наперевес, гордо вышагивает чудовище с Уолл-стрита. Какое ему дело до других людей – он задался одной-единственной целью… В кабинете душно. И рука мгновенно открывает окно. Говорят, свежий воздух прочищает мысли. Поверим им на слово. Генри садится в своё кресло, на руках у него сидит котёнок. Так, начинается новый день. Что-то он сегодня должен сделать важное, но в чём вопрос – что же? Впрочем, не будем торопиться с выводами – если ты не можешь сам прийти к идее, она сама придёт к тебе. Появление Грайама Берга котёнок встретил встопорщенной шерстью. Так Читтер понял, что кто-то вошёл. Развернувшись, он увидел высокого мужчину с волевыми чертами лица. - А! Так это ты. Как я рад тебя снова видеть! – лёгкая улыбка, которая бывает только у промышленника, продумывающего в своём мозгу очередную гениальную аферу. - Читайте газету, мистер Читтер! Я думаю, вы весьма обрадуетесь одной статейке… - глаза знакомого незнакомца засветились тем же блеском, что и у Генри. – Это дело стоило мне очередным местом в редакторской конторе. - Тебя бы выгнали оттуда и без меня! – махнул безнадёжно рукой Читтер. – Я боюсь даже сосчитать, сколько подобных инцидентов произошло за твою краткосрочную жизнь. - Ты читай, читай! Берг присел на стул, закинул ногу на ногу. Внешность у его была, как у викинга или крестоносца из двенадцатого столетия – тяжёлый подбородок, густые брови, густые светлые волосы, в конце один из их пучков заплетается в коротенькую и маленькую косичку, бородка, охватывающая всё пространство от носа до подбородка. Словом, всем видом он скорее походил на разбойника, чем на редактора газеты. Хотя, может именно поэтому он никогда не имеет постоянной работы и его отовсюду гонят? Рука Читтера скользила по газете. Ага, вот оно! Вингерфельдта выселили с тёплого местечка на Харватова. Неплохо… Генри с благодарностью взглянул на Грайама Берга – это ведь на его совести хранится подобное утверждение. Читтер снова присел, положил часы и газету на стол. Сейчас он больше всего походил на того величественного магната. Он размял руки и усмехнулся. - Что ж, нам остаётся только радоваться! Теперь, устроив антирекламу нашему дорогому господину, мы добились хороших успехов. Хорошо, что я имею таких людей, как ты! - Мне за это платят. Именно Берг был повинен в этом событии. Он хорошо поторопил время, и механизм сработал чётко и слаженно. Делать аферы и скандалить ему нравилось. А Читтер всегда давал такую возможность у себя, тем более старому другу и знакомому. Грайам ещё раз осмотрел всё помещение. - Ты кого-то ждёшь? Но не успел Генри ответить на вопрос, как в комнату без стука вошли высокая женщина и какой-то худой мужчина в очках (видно профессор, – решил Читтер). Генри оглядел всю свою комнату и высказал волновавшую его мысль вслух: - Уж не знаю, разместимся ли мы тут все. Кстати, добрый день, Илайхью! Спустив котёнка на колени Берга, он быстро куда-то вышел, а затем вернулся в сопровождении человека, тащившего два лишних стула. - Так, вроде всё, - смотря, как усаживаются его гости, сказал с некоторым облегчением Читтер. – Теперь мы все в сборе. И можно спокойно начать этот весёленький разговор. Итак, господин, я бы хотел услышать, кто вы и всё такое. Не могу же я знать всех людей в Америке, вы ж это понимаете? - Конечно, - согласно кивнул человек. «Учитель из сельской школы» - более точно поставил свой диагноз этому человеку Читтер. – Я профессор Машен, преподаю в одном из университетов. Я сам раньше занимался электричеством… - Электричество! – вдруг воскликнул Читтер. - Я сделала всё, как ты просил, - улыбнулась Илайхью. - Вы говорите-говорите! – прошептал обрадованный Генри. – Ведь это именно то, что мне сейчас нужно. Наверное, вы догадываетесь о моём положении – всюду я вроде изгоя, везде я числюсь отрицательным героем. Впрочем, ладно. Я всего лишь бизнесмен, и мне важны деньги. Верите ли вы в возможность электрического освещения? - Э-э, - растерялся от такого потока вопросов профессор. – Понимаете ли, я сам раньше занимался этим вопросом… Читтер облокотился к спинке своего величественного кресла и смотрел сверху вниз на робкого профессора. Конечно, эта стеснительность понятна. Читтер – это не просто человек! Это целая легенда, бродящая по Америке и держащая всю страну в диком страхе. - Вы продолжайте. Мы не съедим. Просто скажите, возможно это или нет. - Теоретически – да. Как человек, который отдал этому делу большую часть жизни, я с уверенностью могу сказать, что… - Довольно лирики! – оборвал резко Читтер. Затем он обернулся к Илайхью. Сделав ей жест рукой, он задумался. В этот миг все думы Генри не предвещали ничего хорошего. Со зловещим выражением лица он впился взглядом в несчастного профессора. Илайхью подошла к столу Читтера и достала несколько пачек долларов, заранее приготовленных на этот случай. - Значит, говорите да. А если подумать… - и он рукой показал на деньги. – Вы по-прежнему так считаете? - Пожалуй да, но не совсем. Взмах тростью в руках Генри, и на столе появляются ещё деньги. - А теперь? - Пожалуй, что нет, - сдался профессор. «Ох уж эти жалкие людишки! За золото они продадут всё. Что поделаешь, сейчас такое время», - подумал про себя Читтер. Затем он стал развивать свои мысли далее: - Этот Вингерфельдт – словно палка в нашем колесе. Из-за него я терплю убытки и не могу нормально заняться делами. Живя совсем на другом континенте, он портит мне жизнь здесь, в этой частной конторе. Так вот, послушайте меня, что я вам скажу. Вы против того, если я вам предложу провести лекцию о том, что освещение невозможно? - Но… - Невозможно. Вы меня понимаете? – Трость Читтера указала на аккуратно сложенные пачки денег. Под взглядом троих человек профессор не устоял. Он коротко кивнул, а Генри с невероятной для него легкостью встал на ноги, подошёл к профессору и любезно похлопал его по плечу, как старого друга. Зловещая улыбка не сходила с его лица. - Вот и прекрасно, я же вам говорил, что мы сработаемся! Проводив этого человека за дверь и указав ему, куда идти, он вновь вернулся в свой кабинет и сунул трость под мышку. Читтер принялся насвистывать один навязчивый мотив песни одного серба: «Чести золото не купит». Берг поспешил ехидно заметить, глядя, как Генри в задумчивости крутит свои усы. - Ты знаешь, Генри, в Германии недавно звучало твоё страшное имя. Кайзер Вильгельм был недоволен, что его усы имеет какой-то промышленник. - Сами мне награду дали бог знает за что, - и Читтер показал на свой немецкий, единственный орден, с которым не расставался никогда. – А теперь ещё – тьфу! Жалкий народец. И вообще, это у кайзера усы как у меня, а не у меня, как у него. Ему дай волю, он и собаке покажет, как правильно надо гадить. Только и делает, как всех учит… Ненавижу этих политиков! - А сам бы полез в политику, а? – спросила Илайхью. - Не знаю, - резко оборвал Читтер. – Сейчас у нас о другом помыслы… Мы остались одни – и вынуждены теперь ото всех обороняться. - Что ты думаешь о Вестингаузе? - Ему бы лучше заняться своими пневматическими тормозами, он ведь знает в них толк. А он всё лезет не в своё дело. Как и все эти Морганы, Рокфеллеры, Томсоны, Хьюстоны… Но раненый лев никогда не подаст лапы своим охотникам! Никогда! Они думали, что выжат меня, но я не сдамся, пока у меня есть деньги и средства! Я готов к борьбе и буду бороться. Заговорил дух магната. Скоро действительно начнутся великие дела на континенте. Напротив, стояло здание «дома Моргана». В нём, как это ни странно, верховодил дугой не менее именитый промышленник – Джон Пирпонт Морган. Для него совсем неплохо складывались дела. Как, например, и для миллионера Рокфеллера. Но потом пришёл Читтер. И 90 % всей добываемой нефти трестом Рокфеллера в стране стали 44, а Морган лишился своей конторы привилегий. Теперь все шли уже к Читтеру на поклон – а банкирский дом никто уже серьёзно не воспринимал. Естественно, это не устраивало Моргана. Даже очень не устраивало. Он, миллионер, всегда, если захотел, вершил судьбы мира в своих руках. У него было власти побольше, чем у политиков. Он финансировал проекты и прочее, без него не обходилась ни одна сторона жизни. А потом Читтер. Этот наглый выскочка! Ничего не остаётся, как обвинить ему войну! И война началась. Причём на два фронта – интриги Генри сделали так, что все более ли менее богатые люди восстали против него и стали вести продолжительную борьбу против него. С одного конца Джордж Вестингауз, автор 400 изобретений, сын какого-то токаря. Ныне – ведущий промышленник Америки. Томсон и Хьюстон – тоже два промышленника-изобретателя, проекты которых переехала тропа Читтера. И опять же Рокфеллер, которого вполне не устраивали нынешние дела в мире нефтяной промышленности. А ещё есть Вингерфельдт, который напрямую воздействует на Читтера. Что оставалось Генри? Правильно – окопаться и засесть в глухой обороне. А он? Полез в наступление – да причём ещё в какое – его дела способны удивлять даже современников. А он ещё побеждает – да ещё с таким солидным преимуществом! Каков же это хитрый лис во всей Америке! Вот уж кто действительно может оказаться не по зубам. Один Читтер стоит голов всех ведущих промышленников и магнатов. Да, он ходил по лезвию ножа, но делал это так искусно, словно бы был прирождённым акробатом. Так на чём мы? Да, на Моргане. Джон Пирпонт Морган. Не коронованный король Америки. Миллиардер, лучший бизнесмен в мире – его банк знаменит на весь свет, деньги текут рекой. Самый богатый человек в мире (!). Такие, как он, и решали судьбу всей Америки. Что ещё можно о нём сказать? Вот же он, да-да, этот самый человек с громадным красным носом (наследственная болезнь), который швырял на искусство свои огромные капиталы. Он был богом и дьяволом одновременно. Говорили, что ему свойственна сатанинская безжалостность и тот, кто задел его хотя бы по мелочи, не мог рассчитывать на пощаду. Говорили, что взгляд его больших, широко расставленных глаз не могут выдержать даже очень сильные люди: это все равно что смотреть на фару несущегося прямо на тебя паровоза. Говорили, что он нежно любит кошек и собак, помогает бедным, верен друзьям, великодушен по отношению к женщинам - лояльные к Моргану журналисты описывали его так, что ему самому становилось тошно. Железнодорожный король, торговец золотом и оружием, знаток банковского дела… Громоподобные титулы! Одна большая, жесткая монополия царила в антимонопольном государстве. Но при этом он не был никогда в своей жизни счастлив. Болезненный, всю свою жизнь страдающий какими-то хворями, вечно шмыгающий заложенным носом, он производил страшное впечатление. Он увлекался искусством – может, именно это и спасло его жизнь? Он не взирал на цены – денег было у него предостаточно, скупал всё: картины великих художников, предметы античного искусства, скульптуры, фарфор, словом, всё, что мог достать. А потом раздаривал различным музеям. Благотворительность, на которую подсадила его же собственный библиотекарь Белль да Коста Грин (а библиотека у Морганов, следует сказать, была огромная), кстати, она сама была самой лучшей библиотекаршей в мире… Но он был всегда одинок. Как это и бывает. Он не имел ничего против света, но временами ему становилось тошно. Семейного счастья у него так никогда и не было (разве что его первая жена). И тогда он уходил в работу. Эта работа и поддерживала в нём какой-то внутренний стимул, заставляла уходить от собственных невзгод. Как и Читтер, он любил животных. Они помогали ему ещё с детства избежать одиночества – так, известна на свете история о его канарейке по имени Салли Вест. И Читтер. Обаятельный, остроумный, гонящий всю прессу прочь, живой, активный, готовый на самые невероятные решения. Он молод – вся его жизнь впереди. Он не самый богатый человек в мире, не у него миллиарды, он не имеет за своей душой монополии, не влияет на политику, но… влияет на умы и действия тех, кто способен влиять на политику. Человек пробивной, своего состояния добился исключительно сам и своим трудом, - из семьи он происходил далеко не аристократической, он знал, что такое настоящие рабочие, да и его родители были эмигрантами, пережившие многие тяготы того времени. Своевременная суета во время золотой лихорадки позволила этому наследнику эмигрантов неплохо подзаработать. Континентальная компания Читтера, уже известная во всём мире, раньше занимающаяся геологией (просто удачное прикрытие), ныне занимается месторождениями и добычей нефти, занята продажей её и прочем, прочем, прочем. Это только Аляска – но как звонко она ударила по карману ведущих нефтяных магнатов! Читтер не был тем шаблонным бизнесменом, хитрый, способный на любые козни, мотивируя это древним правилом джунглей – «не будешь убивать ты - убьют тебя», он и персонал такой себе подобрал – настоящее сборище различных авантюристов и разбойников. Уже страшно? Тогда можно представить себе, как дрожали стены всех корпораций и зданий великих магнатов. Но нет, не всех. Были и такие, которые ко всему этому относились вполне нейтрально. - Этот Рокфеллер… Хотя господин О’Читтер ударяет именно по его карману, нисколько не спешит действовать. Если позволять первому продолжать свои козни, это может плохо кончится. Для нас. Господину О'Читтеру ничего не стоит захватить власть хотя бы над банками. Он давно покушается на мой банкирский дом. Он спит и видит, как дом Моргана станет домом Читтера, - продолжая шмыгать носом, откровенничал Морган со своей библиотекаршей – единственным человеком, который знал обо всех его переживаниях, страданиях, взлётах и падениях. – Но есть и надежда. Она заключается в одном весьма непокорном и трудном характере в Европе. Да, да, я говорю об Александре Вингерфельдте – этот предприимчивый молодой парень неплохо дружит с башкой, он как раз из тех, кто нам нужен. Сейчас он переживает не лучшие времена. Его многочисленные компании и дальше развиваются, но сам он на грани банкротства. С маленькой командой доверенных сотрудников они творят воистину чудесные вещи в маленьком подвале дома. Им не хватает спонсора. Если мы выступим в этой роли, то сможем добиться весьма неплохих успехов. Чихать на всех этих рокфеллеров, вестингаузов, фордов и прочих! Мы справимся и без них! Решив подкрепить свои слова делом, Морган громко чихнул. Очередная болезнь, а ведь с ними он уже так сжился, что и вовсе не обращал внимания на многие его мучающие боли и заразы. Как и Нобель, человеком он был неуравновешенным и болезненным. - Это вполне неплохая мысль, - вслух продолжил размышлять Джон, - и надо спешить её реализовать. Война с господином О'Читтером приобретает весьма скудный характер. Она затягивается – ему-то что, ему выгодно этим заниматься и поднимать скандал за скандалом, тем более, если они в первую очередь вредят нам. Я не так молод, чтобы продолжать вести эту весёлую передрягу. Вот посмотри! В руках великого магната была сжата стопка всяких бумаг разного формата и качества. - Это всё – иски в суд. Он судится со всеми ведущими людьми, которые ему мешают. Мы прошли уже через множество судов, сейчас он пишет очередной иск в суд и плачет по поводу того, мы устроили без его ведома монополию, а теперь не хотим делиться. Он сетует на то, что у нас антимонопольная политика. И жалуется, жалуется, жалуется. До чего он мне тошен! Вот так уже (И Морган провёл ладонью по своему горлу так, словно бы хотел его перерезать)! Ты знаешь, как я расправляюсь с конкурентами. Я бьюсь с ними до победного, пока не разорю их, или не переманю их на свою сторону. Но господин О'Читтер – вот это да, тот весьма крепкий даже для меня орешек. Его ничего не берёт. И это так – в своё время он прошёл хорошую школу жизни, и теперь как зверь, чувствует опасность и изворачивается. Хотя, он всего в нескольких шагах отсюда… И Морган подошёл к окну, отбросил занавеску и с нескрываемым призрением посмотрел в сторону окна ненавистного дома, в котором одиноко горела свеча. И это у такого богача, как Читтер! Какой позор… - Решено. Завтра я отправлю сои приказы по поводу финансирования Вингерфельдта. Это риск! Большой риск. Лишь бы у этого парня всё получилось с его изобретениями… На том и порешили. На следующий день, прочитав о решении своего «коллеги» Моргана в газете, другой, не менее именитый человек, чьё имя стало почти нарицательным, предался долгим и грубым ругательствам. Этого человека звали Рокфеллером. В то время даже поговорка такая ходила: «Быть богатым, как Рокфеллер». Этот человек нажил себе весьма неплохое состояние на нефти, можно воистину окрестить его «нефтяным королём» - прозвище, которое долго носили братья Нобели. Но то в Европе. А в Америке совсем другие дела – этот континент лет на сто отставал от бурной своей «коллеги». Рокфеллер стал первым (!) миллиардером в мире. Ещё одна монополия, и снова в антимонопольном государстве. Он смело давал взятки, не брезговал никакими средствами. Был личным другом Генри Форда, и часто раскаивался перед ним. Был мизантропом. Он ненавидел буквально всё: деньги, любовь, свет, людей… И всё же это был весьма влиятельный человек. На выборах он дал такую взятку, что всенародному избраннику ничего не оставалось как закрыть рот и продолжать болтать о несуществующих монополиях. А в тени стоял всё тот же страшный Рокфеллер. Им пугали маленьких детей. Нефтяная лихорадка, захватившая мир, стала его золотым ключиком. Иными словами, зарабатывающий на торговле предприимчивый парень, оказался в нужное время в нужном месте. В 1871 году его компания (уже переименованная в Standart Oil) могла выдержать волны финансового кризиса. И выдержала. Фактически, он монополизировал промышленность по добыче нефти, скупая разоряющиеся холдинги. Джон Рокфеллер считал живопись полным развратом и в его доме до сих пор нет ни одной картины – эту нелюбовь он привил и детям. Он мало ел, относясь к аппетиту как наказанию. «Что это такое: ешь и ешь, и еще хочется», – говорил он Генри Форду. На еде, он, кстати, не экономил, но и траты на нее считал бессмыслицей. До умопомрачения любил каштаны – все его карманы были забиты ими. И тем не менее тоже не жаловался, и занимался благотворительностью. Своих детей он стремился воспитывать в том же духе. И они научились жить своим умом, и не только состоянием их богатого папочки. И вот этот человек сейчас стоит возле окна своего дома – страшный, злой. И его личным слушателем на сей раз всё тот же старый приятель Генри Форд. - Морган решил повести игру так, значит. Пусть! Пусть! На этом он и сломает себе всю шею. Мы поступим похитрее. Пусть они все перебьют друг друга в этой схватке, а нам достанутся все лавры победителя. Пусть Вестингауз занимается своими тормозами, а Томсон с Хьюстоном экспериментируют над переменным током. Пусть изобретёт лампу Вингерфельдт, и пусть на него растратит своё состояние Морган. Главное, чтобы рухнул Читтер. Вот мы и будем против него, пока не свергнем его с пьедестала. Мною купленные люди уже занимаются тщательным изучением его достижений. Скоро он взлетит на воздух со всем своим состоянием, как на пороховой бочке! Этот враль того стоит. Скоро всплывут весёленькие фактики, и покатится звезда гениального бизнесмена туда, откуда она вышла! – и он глухо рассмеялся. Но в трущобы Читтер идти отнюдь не горел желанием… Рокфеллер знал о многом. В его голове давно уже был составлен хитрый план всех действий. Никто кроме него, не знал всей этой системы. Ему стоило только нажать на кнопку – и вся Америка задвигается. Но он чего-то выжидал. Чего? На этот вопрос может ответить лишь время. Что мог ответить своему хорошему знакомому «автомобильный король» (и тоже король!), который в своих книгах претендует на роль социального реформатора, сам благотворитель и создатель конвейерного производства? Генри Форд сам часто выступал за человечность, которую умело сочетал с деньгами (одно другому не мешает) и нажил тоже весьма неплохой капитал. А оставалось ему лишь одно – слушать да делать выводы. Он не лез во все эти передряги, и вероятно, делал правильно… В другой части света, в пригороде Праги, с наступлением вечера случился весьма забавный разговор, который несколько опережал события в Америке: - Витус, ты меня слышишь? – ещё не теряя надежду уговорить его, продолжал дядя Алекс, преграждая путь из дома. – Какая тут лампочка! Я говорю о целой системе освещения. Я забегаю вперёд. Разве я многого прошу? Мне всего-навсего нужны пятьдесят тысяч долларов, и дело будет у нас в кармане! … Вряд ли знали они, какой сюрприз им преподнесут следующие дни!

Зря я в эту тему давно не заходила. С удовольствием просмотрела все страницы. Безумно понравился стиль рисунков.

Вообще окружность. Сразу бросилось в глаза.) Ну, с таким вниманием и в воду упасть можно. И сидит как раз на краю - дунет ветер, и сам вместо поплавка

Например ведёрко. Или я не права, или с окружностью у него явно проблемы. Косяк с мордой. Да и самим котёнком - ощущение, что он падает. Кривовато, но в общем-то нормально.

Глава восемнадцатая Вновь Лоретанская площадь. Снуют туда-сюда голуби, мурлычут песенки себе под нос. Но это особое мурлыканье, - заслушаешься… - Э, Николас! Уснул что ли опять? – поспешила пробудить его от своих размышлений Драгутина. Серб поднял голову и расплылся в улыбке. - Ах, милая Драгутина, если бы я уснул… Я так давно уже не спал. Мне некогда даже выцарапать даже время для своего драгоценного сна, представляешь? Я одержим жуткой идеей. - И что, ты совсем не спишь? - Не больше четырёх часов в сутки, два из которых посвящаю своим размышлениям. Я чувствую, как у меня трещит голова, но не могу остановиться. Если я остановлюсь, то… упаду! И это всё конфликт с Джозефом Новаком. Разве он мог забыть беседу с этим преподавателем? Да, он всегда уважал его мнение, Николасу было интересно ходить на его уроки, смотреть на опыты, прослушивать лекции. Но тут не личная неприязнь. А нечто более масштабное, и оттого, наверное, непонятное. - И что же это за идея изволила посетить твою несчастную голову? - С детства я всё не понимал, почему люди вынуждены так много работать. Сам я тоже вышел из деревни, и мне было тяжело смотреть, как пашут с утра до ночи рабочие. Никто не ценит их труд, и он оплачивается копейками… - Подвиги бесценны. Потому и не оплачиваются. - Особенно, если эти подвиги во имя целого народа. Мы уважаем певцов, писателей, но мы забываем о простых людей. Если не станет какого-то писателя, в этом мире мало что изменится или поменяется. А вот без хлеба жить, согласись, проблематично… - Так не уходи от темы, - слегка нахмурилась Драгутина. - Я хочу создать двигатель, работающий на переменном токе. Мой преподаватель сказал, что это невозможно. И противоречит тому же докладу Феррариса, который отстаивал право постоянного тока на современную индустрию. - Бог мой! Переменный ток! Да что это такое – ведь никто не знает! - Все знают, но боятся свои знания куда-нибудь применить, - поспешил возразить Николас. – Я не откажусь быть пионером в области переменного тока. Я не виноват, что попал как раз в то время, когда все люди так заблуждаются. Если им не открыть глаза, мы все так и будем идти по ложному пути. Но сколько мы так пройдём? Столетие, тысячелетия? А прогресс не может стоять на месте, и надо ухватить его вовремя за хвост. - Насыщенная будет у тебя жизнь, - подмигнула правым глазом Драгутина. Два человека полностью скрылись под голубями. Затем Николас резко поднялся, птицы проворно слетели с него, и он вновь улыбнулся: - А теперь, милая Драгутина, мы пойдём кормить голубей мира! Скрипнул ключ в двери. Осторожно! Осторожно! Чтобы не дай бог, кого-нибудь вызвать к себе своим появлением. Главное – соблюдать тишину. Хм, всё ли он забрал? Вроде всё. Так, теперь надо взглянуть на время. Всё хорошо, всё совпадает. Жить можно. Так, пирожок можно и в рот запихнуть – меньше болтать будешь. Феликс усмехнулся последней мысли. Но ведь так легче, с пирожком в зубах. Разве можно устоять перед противнем с такой красотой? Нет, конечно же… Тссс! Так, а теперь главное не обронить чемодан. В нём лежит страшная реликвия. Перчатки ведь не должны скользить. Мы им прикажем, и они не будут. Точно! - Молодой человек, постойте! Не подскажите, который час? Казалось, рассекреченный шпион не чувствует себя так безнадёжно, как пойманный на месте преступления вор. Но надо сохранить достоинство и всем видом показать, что всё нормально. Не надо волноваться – ты же делаешь это не в первый раз, а, Феликс? Ну что там какой-то старушке до тебя. Главное, не показывать ей лица – а волосы – далеко не глобальная примета для розыска. Не зря, ох не зря, он взял с собой свою шляпу, с воткнутым в неё пятилистным клевером – символом удачи. Она ему пригодится. - Ну, покажите же своё лицо! Невежливо же так разговаривать. - Ох, вы правы, конечно же! Я просто задумался! Он изменил резко себе голос, сделав его более грубым и хриплым, чем он у него был на самом деле. Так, теперь шляпу надо надвинуть на нос, и пусть тень скроет всё лицо. В такой обстановке он ещё никогда так не говорил, сколько времени. - Пол первого. Ещё весь день впереди. - Вы правы! Сегодня такая прекрасная погода для свершения удачных дел! Вы не находите? А вот один мой знакомый, мельник из Будейовиц, так вот, он рассказывал… Тут она увидела в зубах Феликса пирожок. Но это её не удивило, а даже наоборот, она поспешила почерпнуть в том событии немалую долю вдохновения для последующего разговора. - А, так вам запить нечем? Погодите, я сейчас вам принесу воды. А пойдёмте-ка со мной в квартиру. Я вам ещё столько всего расскажу… «Ей бы быть контрразведчицей – любого шпиона раскусит и вынюхает!» - подумал про себя Феликс, думая как выкрутиться из своего неловкого положения, в которое он умудрился попасть. Идея не заставила себя долго ждать. - О! – вдруг крикнул он, показывая пальцем в сторону. Слушательница послушно обернулась, ожидая что-то увидеть, а он, весь сияя от страха, припустил по лестнице. - Что за молодёжь! Вечно куда-то торопится, спешит, и даже поговорить по душам не желает. Эх, вы-и! – вздохнула старушка и сокрушённая, ушла. - Я мчался во все ноги оттуда! – констатировал этот факт Феликс, рассказывая об этом случае заливающемуся от хохота Гаю. – Нет, ты только подумай, какая живучая старушенция оказалась! Я думал для меня всё кончено. Ладно хоть, быстро отделался. Мчался во все ноги из дома. То-то было потехи! Наверное, все кто могли, уже засекли меня. Надо перестать носить свою шляпу. - И волосы сбрить, - тоном серьёзности добавил Гай. – Скажи хоть, друже, чем провинился этот несчастный пан из Праги, что ты так жестоко с ним поступил? - Он оскорбил меня и назвал скотиной, когда я пришёл в трактир. - О да, это ужасное преступление! – вздохнул безнадёжно Гай. - Нет, ты дослушай! А потом он разбил мою любимую кружку – ты понимаешь! – мою, да ещё о лоб другого остолопа! Но на этом его буянства не прекратились, и он… - Теперь я понял картину преступления! – махнул рукой Гезенфорд. – Ты полностью оправдан в связи с такими дополнениями к твоему поступку. Приговариваю тебя к высшей мере наказания в виде чашечки чая в моём доме… - Сколько ж у тебя домов-то? – спросил Феликс, и испуганно стал озираться вокруг по сторонам. Вдруг коварная квартира Гая переметнётся в соседскую сторону и присягнёт ей на верность, кто ж знает. Гай неловко рассмеялся и быстро пересчитал их на пальцах. Как понял Феликс по пальцам Гезенфорда, домов было не более одиннадцати. «Этак хорошо он в Праге обосновался! А я ведь и не знал…» - подумал с хитрецой Феликс. Правда, судя по тому, как развивались последующие события, смеяться должен был Гай, а не его любимый друг. Сначала они вскрыли чемодан и выгребли из него всё то, что Феликс счёл важным. Причём Гай безжалостно выкинул половину награбленного в корзину. Дальше он быстро рассортировал вещи по местам и остался собой вполне доволен. Часть из того, что лежала на столе, как предполагал Феликс, уйдёт в быт компании – подвала дяди Алекса, а вторая часть успешно отправиться странствовать по магазину дорогуши Феликса. Впрочем, он не возражал потив такого строгого отбора. - Но я спорю, - Гай перешёл на шёпот. – Самым ценным из всего украденного был пирожок! - О да, - подхватил Феликс. – Жаль он не долежал до прихода Мэриан, она бы быстро раскусила его кулинарный рецепт. - Ты смотри, о Мэриан не заикайся, а то дядя Алекс может вдруг оказаться глухим. - Жаль не немым! – вспомнил о болтливости своего босса Феликс. Феликс немного ошибся – вещи, которые по его мнению, должны были уйти в быт компании, Гай предпочёл заработать на них деньги и вскоре смылся из квартиры (предварительно выгнав своего друга) под предлогом выгулять Тима, а сам отправился, взяв собаку в сообщники получать деньги за добро, которое приволок с собой в чемодане дорогуша Феликс (именно так его любили называть в компании). Сам друг Гезенфорда редко появлялся в компании, зато метко. И ни один визит не уходил впустую – то Мэриан принесёт свои печально известные пирожки, то Алекс куда-то отлучиться вместе с Нерстом, и можно немного поиграть с серной кислотой в лабораториях. Правда, минуя таких последствий, как скажем, у Надькевича. Теперь же дорогуша Феликс принял вид начальника в своём маленьком магазинчике, демонстративно вытянув ноги на столе. Весь его вид говорил о важности предприятия, которое он решил затеять. - Я увольняю тебя со своей раскладушки! – торжественно провозгласил он. - За что? – округлились глаза наглого квартиранта Бариджальда. - За неуплату налогов, еды, прочей утвари, за поступление предложения Гая о твоём переселении, и наконец за голодающих Гондураса! – перечислил мгновенно всё Феликс, который в этот миг чем-то напоминал следователя, раскрывшего злого и опасного преступника. - Каюсь! Каюсь в содеянном! Нет мне прощения… - Бари попробовал всхлипнуть, потом поднял глаза на Феликса. – Ну как, похоже? - Больше, больше романтизма и печали, дружище! И кинематограф не обойдётся без твоей поддержки. Звёздочка кино ты наша! В это же время события стали развиваться с другого конца города, и их траектория обязательно должна была пересечься с событиями на улочке с магазином Феликса. Во всём виноват Надькевич, и все дороги ведут в компанию – два основополагающих принципа предприятия Вингерфельдта, которые обязан был знать каждый рабочий. А вот и сам Надькевич. В Праге он проживал на деньги своей горячо любимой тёти, проживая у одного из своих родственников. В своей семье на родине не было достаточно денег, посему Мориц справедливо решил уехать вслед за деньгами в большой город (если деньги не едут к Морицу, Мориц едет к деньгам). Здесь ему повезло. По утрам он щеголял по издательствам, а затем бегал с печатной продукцией по всем улицам и площадям, задавшись весьма неплохой, и вполне справедливой целью. На вырученные деньги можно было обогатить свой домашний фонд химических баночек. А большего Надькевичу для счастья и не требовалось! На улице семь утра. Люди торопятся на работу. Город потихоньку оживает. И тут несётся, словно угорелый, мальчишка на велосипеде, чуть не сшибает кого-то спереди, объезжает кого-то справа, чуть не врезает газетой тому господину в чёрном цилиндре и при этом орёт, заменяя петуха: - Газеты! Газеты! Сенсационные новости! Банкир Морган терпит одно из поражений на бирже, акции треста Рокфеллера падают! Внимание! Внимание! Дайте дорогу, молодой человек! Не видите, новости едут! И заодно уж купите газету! – и не дожидаясь, ответа, суёт ему в руки печатный экземпляр и вырывает деньги, явно приготовленные для других целей. – Генри Читтер верховодит в Америки! Газовые компании растут! Покупаем, покупаем! Не робе… ам! – И Надькевич успевает где-то на лету подхватить вишенку, сунуть её в рот, а затем плюнуть кому-то в голову, сбив шляпу. – Свежайшие новости! Из самой-самой гущи событий! Эта профессия была довольно популярной среди молодёжи – разносит газеты. Привычный городской пейзаж без участия мальчишек, разносящих газеты, попусту невозможен. Газеты читали везде: в поездах, автомобилях, каретах, повозках, на работе, на службе, в поездах, на каких-то мероприятиях. Почётная профессия издателя – ведь кто только не подписывался на издания! А не чтение газет считалось признаком дурного тона! Ну вот: все газеты продал, выручку получил. Всё прекрасно. Скупил газеты по дешёвке, продал втридорога. И берут же! Так, прибыли достаточно. Можно заехать в попутный магазин... Хм, а что же эта за улица? Точно же! На соседней магазин Феликса! А как там у них дела? Как протекает этот день? А что если им продать последний номер газеты – ладно уж, ради лишней баночки для своих опытов он перебьётся чтением этой прессы, зато продаст своим, ну и что, что дорого, ну ладно, так уж и быть, он им сделает скидку в пять процентов! Чай постоянные клиенты! На том и порешил Надькевич. С этими буйными мыслями молодости он понёсся вперёд, просто развивая бешеную скорость на несчастной дребезжащей двухколесной машине. Несколько секунд он над ней ещё больше поиздевался, выделывая всякие трюки, но потом плюнул, и поехал прямо вперёд. В этот самый момент Феликс хотел было открыть рот, чтобы рассказать Бариджальду о бизнес-плане своего «друже» Гая, по поводу переселения в более лучшие квартирные условия, но тут повернулся к окну. Лучше бы он этого не видел. - Матка бозка! – прошептал по-польски Бари в этот момент. Прямо на их магазин неслось прямо какое-то чудище, весело хохочущее и предвкушающее вкус очередной победы, надвигалось причём стремительно. Глаза чудовища смотрели вперёд, горели страшным огнём. Ещё немного. Нет, не сворачивает! Что же делать, что же делать! - Ложись! – скомандовал Феликс, и оба укрылись, кто где мог: часовых дел мастер за столом, Бари за раскладушкой. Последующее могло бы войти в сюжет какого-нибудь писателя, пишущего остросюжетные романы. Так и не свернув, велосипед протаранил витрину магазина, перевернулся в воздухе, точно встал на два колеса на полу и упал. У Надькевича была несколько иная траектория. Велосипед, решив, что наездник помешает ему в свершении этого предприятия, заранее скинул его у витрины, и тот неудачно упал на битое стекло. Первым опомнился Феликс. Он подбежал сначала к велосипеду, найдя его состояние исправным, отставил в сторону, и подбежал к лежащему Надькевичу. Часовых дел мастера хватил страх при виде произошедшего. Лёгкие синяки, ссадины – всё это чёрт с ним. Неподвижное лицо мальчишки, закрытые веки, всё это ясно говорило лишь об одной страшной догадке Феликса. «Дурак! Дурак!» - начал он заранее мысленно бичевать себя. Кое-где битое стекло впилось в лицо, которое затее стало всё больше и больше бледнеть. Под конец изо рта несчастного пострадавшего потекла кровь. Феликса хватил ужас. Он хотел было что-то закричать, заранее отправив телеграфиста в морг, как умерший вдруг так же неожиданно воскрес, подпрыгнул, и накинулся на плечи Феликса, что тот еле устоял на ногах. - А что? Поверил! Поверил! Ха! Вы только посмотрите – он попался! – и он залился добродушным смехом, вытирая «кровь» с подбородка. При рассмотрении Феликс убедился, что это был лишь жалкий кетчуп. - Старый плут! А ну-ка, кругом! – и тут дал себе волю часовых дел мастер, сгребая стекло с парнишки, не упуская случая наказать его несколькими тумаками по шее и заднице. – Ты разбил мне витрину, монстр! - Я?! – искренне удивился Надькевич. – Так я же уже всё продумал для этого подвига. Увы, пролететь со своим велосипедом я не смог больше нескольких метров, поэтому мой цирковой номер весьма неудачен. Ах! - Не, не уходи в сторону! Что там, со стеклом-то? - Да вот же оно, мистер Бари! – Мориц вошёл несколько вглубь, прошествовал далее, и как раз под портретом Дизеля указал на искомое, слегка постучав по нему рукой, доказывая его существование для этого мира. - Ах, хитрец! – вздохнул с облегчением Бариджальд. – Я уж перепугался… В этот момент раздались ещё шаги позади и вошёл жандарм прямо в магазин. Это уже ничего хорошего не сулило. Кивнув Феликсу, он поспешил справиться о происходящем: - Так, что тут у нас, попытка кражи со взломом средь бела дня? - Нет-нет, какая кража… - Феликса бросило в жар. - А вы, пан… Как вас там? - Нет, мальчишка ни в чём здесь не виновен. Понимаете ли, в одной из своих работ о духах, некто Карл Монгейвич изложил вкратце рассказ о полтергейстах. Это такие стихийные существа, которые невидимы, и могут сносить всё подряд… - Но свидетели! – попытался возразить жандарм. - Так вот, он ещё писал, что все полтергейсты, кажется, имеют место действиям конкретного человека. А на самом деле это мираж, иллюзия, которой верят все остальные. А вот в другой своей работе, другой писатель, знаете что написал? Ах не знаете? Ну так вот… Философия неизвестного философа Феликса принесла свои плоды и дело замялось. Стекло поставили, всё хорошо и прекрасно. Жаль только, что случай попал в газеты… Ах, эти коварные и ужасные газеты! - Мими, ты только посмотри, что тут пишут! – невольно воскликнула Мэриан, всем своим видом напоминая в этот день яркий цветок. – Видишь вот этого юношу с чёрными волосами? - Это тот, что вещает жандарму о духах в нынешней литературе? - Да-да, - горячо закивала она. – Нет-нет, ты только посмотри на него! Ведь он работает на нашу компанию! А вон тот парнишка всеобщий любимец и отчаянный любитель приключений! А вон тот… Нет-нет! Всё-таки этот парень на переднем плане напоминает на этой фотографии принца со сказочного коня! Ты только посмотри на его черты лица! - Ну всё, влюбилась! - Ах, что за глупости, Мими! Я повышаю твоё образование, а ты… И так всегда! И так всегда! А теперь пошли скорее, я тебе ещё уйму всего интересного расскажу. Вот скажи, что ты думаешь об этом ободке на моей голове? А знаешь, что его мне подарила известная мировая знаменитость! Эй, посмотри кто идёт! Хм, вон уже тучи за окном, пошли скорей на улицу, а то до дождя не успеем… Ой, а ты знаешь, что сказал мне мой дядя! Нет, ты только послушай! И она говорила единственно лишь с вдохновением, не останавливаясь ни на секунду в своих речах, словно балаболка. Она вывела свою университетскую подругу на воздух и начала увлечённо вещать о чём-то, как вдруг…. Пред её взором предстал тот самый сказочный принц, вещавший ранее о проделках духах. Казалось, что он сошёл с листа газеты, что находился в руках Мэриан. Жизнь Николаса, тем временем, и к слову сказать, текла несколько своим чередом, неусыпно и неустанно продвигаясь к достижению своей высшей цели. Но на её пути как это всегда бывает, встали свои препятствия… - Ах, ну кто ж так ходит?! Взял и отдал трефовую восьмёрку, - ворчал один из игроков, в пылу азарта поглощая воду. - Я не знаю, кто так ходит, но я решил пойти,- невозмутимо ответил Николас, и побил козырем валета. Сидящий напротив игрок в злости стукнул кулаком по столу – ему не понравилась такая игра. Да и играли-то ведь на деньги – кому уж их терять охота? Правильно Ницше писал: «человек вопреки законам гравитации всё время хочет падать вверх.» Игрок заскрежетал в отчаянии зубами, когда понял, чем оканчивается вся эта игра. Николас же сидел абсолютно спокойно, постепенно раскрывая одну за другой карты. - Ты жульничаешь! Так невозможно играть! Всё, хватит! Глаза серба прожигали насквозь игрока. Лёгкая улыбка мелькнула на его губах, когда он взял в руки деньги – кстати, весьма солидную сумму. Николас отсчитал свой выигрыш, обернулся назад, где сидели другие игроки и резко изменился в лице. Он кого-то подозвал и торжественно сказал, словно бы говорил молитву: - Держи, я думаю эти деньги тебе нужнее. Ты их проиграл в тот раз. Я думаю, ты найдёшь им применение лучшее, чем я, - глаза Николаса смотрели слишком наивно, слишком искренне. Он так и прослыл в обществе чудаком – ибо кто ещё согласится отдавать выигрыши побеждённым… А в карты он играть стал много. Это стало его новой страстью после той злополучной чашечки кофе. Кстати о кофе… Из кухни квартиры служащего компании доносился аромат хорошо сваренного кофе. Гай, совершенно не понимая, что происходит, поспешил разъяснить для себя полностью эту загадку, и вышел прочь из своей комнатёнки в соседнюю, принадлежащую Николасу. Удивлению не было предела, когда он увидел серба, сидящего за книгами, а на дальнем конце стола нетронутая чашка кофе. - Ты же вроде решил от него отказаться? – не совсем понял Гай увиденной сцены. - Разве я изменил себе и своему решению? – удивился Николас, смотря на своего собеседника. Кофе тем временем неумолимо продолжало остывать. Поняв, что валлиец всё равно ничего не понял из случившегося, серб решил поскорее ему всё разъяснить в доступных выражениях: - Дорогой друже, это своеобразный способ избавиться от этой вредной привычки. Вот, послушай: в детстве я читал одного весьма интересного автора. Они писал о том, как надо развивать волю. Тогда на меня произвело просто огромное впечатление. Я даже не смог дать себе в сим отсчёта. Вот и сейчас я пробую некоторые советы из этой книгой. Я научился управлять своими страстями… Я вырабатываю полное отвращение к этой злополучной чашечке, и пройдёт немного времени, и я возненавижу кофе. И тогда научусь обходиться совсем без него. Гай только пожал плечами. Однако с некоторыми страстями было весьма трудно бороться – как, например, с той самой злополучной чашечкой кофе, но те были ещё страшнее. Казалось что тут сложного – переплюнуть себя. Но Николас не знал чувства меры в своих увлечениях. Эту привычку он сохранил до конца жизни, стараясь больше применять её во благо, нежели во вред самому же себе. Этой новой страстью были карточные игры. Он как-то непроизвольно стал в них играть. Всё это пошло с тех самых пор, как он научился играть в бильярд. Дальше всё шло по нарастающей. Затем он стал с той же страстью играть в шахматы, и, наконец, дошёл до вышеупомянутой игры. В чём-то он стал повторять проступки Феликса: поздним вечером он часто посещал заведения специализирующиеся на этих играх, и тогда давал себе полную волю… Что его подтолкнуло к этому далеко не безвредному увлечению студентов? Неудачи в достижении намеченной цели. Решение той огромной проблемы, которой Николас старался посветить своё время, так и не могло прийти, и он продолжал мучиться иллюзиями, сомнениями, предрассудками. Чтобы как-то избежать этого нервного напряжения, он шёл играть. Ещё и ещё! Таяли деньги, отложенные на учёбу в дальнейшем. Таяли просто на глазах. И даже деньги, полученные за работу, никак не могли покрыть эту дыру в своём «бюджете». На каникулы, как это и водится, он ездил обратно, в Сербию, к своим родителям, но их черёд выпадал лишь в определённые месяцы – Вингерфельдт никак мириться не хотел с тем, что компания лишается одного из самых действующих его работников, хотя он прекрасно всё понимал. Этими каникулами были летние и зимние. Так весело протёк первый курс, так весело стал начинаться второй. Николас прошёл через девять экзаменов с блеском, что какое-то время имя этого серба долго не выходило из стен университета. Оно было слышно во всех разговорах и студентов, и преподавателей. С наступлением этого лета, которого серб ждал с ещё большим нетерпением, переписка с родителями обострилась, он приезжал к ним даже на какое-то время погостить. Бесспорно, дом был полон всей радостью по случаю приезда такого высокопоставленного гостя, и ему уделялось всё время. Здесь не так уж много всего поменялось за столь большое отсутствие Николаса в семье. Сам он много рассказывал о Праге, своей работе, просто о людях, оказывающих на него внимание. Тут-то он и рассказал о своих увлечениях, занятиях, чем не мало обеспокоил своих родителей. Правда Николас, ещё по молодости своей, особо не придавал этому какое-то сильное значение. «Для меня было наивысшим удовольствием сидеть за карточной игрой. Мой отец просто не мог простить мне столь бессмысленную трату времени и денег, в чём я давал себе полную волю. Он вёл примерную жизнь…» - записывал по ходу какие-то мысли в свой дневник Николас. Эта тетрадка была небольшой, в неё помещалось только самое сокровенное, и ещё неизвестно было даже самому сербу, что в ней должно было быть. Он свято верил, что она предназначается для чего-то большего, чем просто ведение записей, поэтому свою обыденную жизнь он не расписывал на страницу, сухо уделяя ей пару строк в суровом академическом стиле. В том же, что касалось философии, книг, мыслей, идей – тот тут количество страниц не играло никакой роли. Ибо именно эти увлечения и составляли основной костяк его второй жизни, явно не имеющей ничего общего с обыденной. Именно эта жизнь впоследствии и проявлялась в компании Вингерфельдта, где он мог дать себе полную волю (естественно, в отсутствие всякой какой бы то ни было учёбы). После переезда обратно в Прагу завязалась острая переписка с родителями, где Николас много и увлечённо рассказывал о своей работе и занятиях. И ни слова про учёбу. Ей он не отдавал слишком много времени, считая её скорее вспомогательным направлением, нежели главным. С карточной игрой Николас пытался уже неоднократно завязать. Однако, несмотря на то, что он был полон решимости, философия его была слаба. И он всё так же продолжал проигрывать большие суммы денег в карты, а выигрыши раздавал побеждённым. Отец его просто закидал письмами, полными красноречия и остроумия, в которых указывал ему на то, что надо оставить эту пагубную привычку, иначе хуже будет ему же, Николасу. - И что же ты ему ответил? – обычно спрашивал Гай, хитро улыбаясь. Он не вмешивался в жизнь своего соседа, полностью предоставляя его самому себе, в чём, наверное, был прав. - Я могу остановиться, когда мне будет угодно, но стоит ли тратить время на отказ от того, что доставляет мне райское наслаждение? - Твоё дело. Но мне кажется, твой отец в этот раз абсолютно прав… Гай не соврал, как это выясниться дальше. А между тем события продолжали принимать всё новые и новые обороты, вовсе и не думая останавливаться. Канитель продолжала раскручиваться, и люди вместе с ней, уносясь в потоке событий вперёд. После того, как красноречия стала не хватать, пошли больше угрожающие письма, полные какого-то отчаяния, охватившего отца. Денег почти не было. А вечером можно было услышать подобный разговор: - Нет, ну ты только подумай, кладу, значит, восьмёрку червей, а у него трефовый туз - Это ещё что! А вот когда я играл! ... Проиграв одну партию, Николас тут же садился за вторую, чтобы отыграться. Если выиграл, то играли третью, решающую. Проигрывал – садились за ещё одну партию, тоже отыгрываться. Фортуна не всегда улыбалась Николасу, скорее даже посмеивалась над ним. Ей доставляло большое удовольствие вертеть его судьбу в руках во все стороны. В конце-концов, наступил пик всем событиям, и произошёл случай, который раз и навсегда положил конец всем заблуждениям. И сыграла здесь роль далеко не воля серба. Из дома на улицу доносится запах ароматного кофе, которое только что заварили. Он ещё горячий, но источает незабываемый запах, что просто хочется его выпить. Гай, меж тем, предложил весьма оригинальный способ с этим кофе. Ему не давало покоя, что кофе уходит впустую, и стоило ему только остыть, а Николасу куда-то отлучиться или зазеваться, как чашка тут же оставалась пустой – проблем с сердцем у Гая не было… Серб открыл свой заветный чемоданчик, отодвинул книги в сторону и выразительно взглянул на лежащие в пачке ассигнации. Взяв их осторожно в руки, он испугался. Теперь это уже не пачка. А просто несколько бумажек, сложенных вместе. Неужели он истратил все деньги? Надо, надо с собой бороться! – твердил мозг. Но душа упрямо не слушалась. И вечером того же дня Николас забрал эти последние деньги и проиграл… Дальше пошло ещё страшнее. Он вновь отправился к своим родителям погостить, и тут не решился упустить случая. Мать его, добрая и своенравная женщина, понимала природу людей, и знала, что спасение придёт к человеку, только если он приложит сам усилия. Проиграв все свои имеющиеся деньги, Николас просто стал умолять дать ему ещё денег на игру, обещая, что в этот раз он их выиграет. Мать терпеливо выслушала, и с болью в глазах ушла куда-то. Серб остался стоять в проходе, едва не задевая дверной косяк из-за своего роста. Он себя чувствовал далеко не лучшим образом. В нём проснулась совесть, стыд, но страсть к карточной игре так и не смогла утихнуть в его буйном, молодом сердце. Мать вскоре вернулась с пачкой векселей, и всё с той же болью в глазах сказала: - Иди и получи удовольствие. Чем скорее ты проиграешь всё, тем лучше. Может, ты только тогда сможешь справиться со своей страстью. Наверное, она была права. В ту ночь, когда Николас сел вновь за карточный стол, произошло воистину чудо. Он играл всю ночь, и вряд ли смог бы выкинуть её из памяти, ибо она оказала неизгладимое впечатление на его душу. В тот вечер он полностью победил свою страсть. Сначала фортуна была не на его сторону, а потом коварно предала соперника Николаса и переметнулась на его сторону. Он стал отыгрывать всё: сначала деньги матери, проигрыши предыдущих дней, и к утру домой он возвратился с огромной суммой денег, которые поспешил припрятать в заветный чемодан. С тех пор в карты он больше не играл… - В тот день и в той игре я победил полностью свою страсть, и лишь сожалел, что она не была в сто раз сильнее. Я не только подавил, но вырвал её из своего сердца, чтобы не оставалось даже следа желания и пустил её по ветру. Сейчас азартные игры столь малоинтересны для меня, как ковыряние в зубах. Гай только усмехался, подобно Чеширскому коту – он вновь оказался прав. Но в бильярд, например, Николас так и не бросил играть, продолжая с друзьями посещать подобное заведение, где они предавались этому своеобразному виду отдыха. В довершение всего, как-то придя домой, Николас поспешил напомнить Гаю, который уже наверняка успел выкинуть из головы когда-то данное им самим обещание: - Так ты научишь меня жонглировать предметами? - Так собственно, в чём же проблема? – удивился такой простой просьбе Гай. Проблема была совершенно в другом, и валлиец ещё не раз ругал себя за эту фразу, сказанную им, явно необдуманно. Предметы нашли вскоре – да и искать их не надо было, и Гай поспешил показать свой мастер-класс сербу, которого круговое вращение четырёх ржавых гвоздей, полученных в подарок от дяди Алекса, просто заворожило. Урок усваивался быстро, но как это бывает, не без злоключений. - Так! Вот уже хорошо… давай, не халтурь! Осторожно! Здесь мой буфет. Так, не трожь тарелки! Николас едва успевал следить глазами за летающими гвоздями, которые ему, как переходящее знамя, поспешил вручить в руки Гай. Серб ступил ногой вперёд, пошёл дальше, даже несколько пошатываясь, как будто он шёл не по полу, а по верёвке, протянутой от одного конца здания до другого. Чуть оступишься – а там пропасть. Он прошествовал ещё немного вперёд, а тут сзади, как назло, появился вездесущий Гай. За что и поплатился. В один миг серб потерял связь с предметами, что-то перепутал, и они поспешили рассыпаться в различных направлениях. Один из них поймал сам Николас, а второй удалось поймать… носу Гая. Железо, пусть и ржавое, далеко не самое лучшее, чем можно дать по носу. Валлиец подпрыгнул, как ошпаренный, держась рукой за нос. - Сильно болит? – участливо спросил Николас. - Давай проверим на тебе… Ухггг! – Гай куда-то выбежал из кухни. На этом все эксперименты дома с жонглирование закончились. Для валлийца. Но Николас продолжал заниматься этим нелёгким делом – итог его занятий содержал в себе два разбитых фужера, одну сброшенную тарелку, и всё старательно припрятывалось в такие места, что о них было весьма трудно догадаться. Когда Гаю что-то требовалось найти, он начинал рыскать эту вещь по всей квартиры, и порой натыкался на подобные вещи, которые оставляли у него немало удивления, ибо он никак не мог вспомнить, чтобы он когда-либо что-то разбивал в своей квартире. Мы вновь обращаемся к домовёнку Кузе за ответом, но он, как и всегда, молчит. У Гая была совсем другая жизнь, преисполненная своих весьма интересных событий. Каждый день он проводил то на одном, то на другом конце города, много общался, строил догадки, выдумывал, а под вечер, приходя домой, падал без задних ног на кровать. А завтра вновь начинается такой весёленький денёк. И вновь куда-то его забросит безжалостная и беспощадная судьба… В этот раз она забросила его даже далеко от города. Но Гай нисколько не жаловался – какая разница, где ему суждено побывать, главное, что он что-то унесёт оттуда с собой. Сегодня он выкроил день для себя и своих занятий. Для этого пришлось ударно работать два предыдущих дня, но оно того стоило. Гай стоял возле небольшого здания, где, как он понял по визитке, и располагалось именно то, что ему нужно. Дрожащими руками он прижимал к себе этот жалкий клочок бумаги, всё не решаясь войти. Затем вздохнул, и поняв, что терять времени не стоит, поспешил войти. Это маленькая, заброшенная улочка, уже скорее корнями уходящая в пригород, была не густо населена. И не так пользовалась спросом. Кто знает, есть ли вообще в этом здании люди? Чтобы узнать, надо войти. И Гай вошёл. Здание представляло собой на первом этаже магазин велосипедов, и именно туда он и вошёл, надеясь встретить там продавцов или кого-то из тех, кто указывался в визитке. Он нисколько не ошибся в своих намерениях. Здесь действительно кто-то был. Звякнул колокольчик в прихожей, послышалась возня за лавкой товаров. Или это мыши? Не, мыши так не скребутся. Мыши скребутся в его душе. Бешено клокочет сердце… - Э, здравствуйте! – невнятно проговорил Гай, решив хоть как-то привлечь внимание к своей скромной персоне. Человек мгновенно обернулся к нему, встал с пола. - А, вам что-то надо? Милости просим, вот пред вами целая витрина. - Понимаете, мне бы… - Прекрасно понимаю! – перебил продавец. – Вам что, велосипеды, может, мячи, или же вон часы? - Да, постойте же. Дайте договорить… - Гай начинал свыкаться со своей новой ролью. - Ах, да! Я понял, вам нужно что-то более необычное, типа вон тех товаров! Сейчас, сейчас. - Да меня сюда послал один знакомый. По визитке. Продавец не прошёл и половины пути, как вдруг остановился. Он обернулся выразительно назад, немного почесал в голове. Гай было обрадовался, что смысл его слов всё же дошёл до этого господина, но он здорово просчитался. - Так вам какие мячи – большие, маленькие? - Да поймите же! – Гай затряс этой визиткой перед носом продавца, как куском колбасы перед собакой. – Я ничего покупать не собираюсь! Продавец опустил голову и замер. Затем взглянул с опаской на валлийца. Гай вновь стал ожидать очередных выходок в подобном стиле от него, но в этом раз он ошибся. И хорошо. - Жаль. Очень жаль… - вздохнул человек. – Подавайте сюда вашу визитку. Я должен понять наконец, в чём зарыта собака. - Наверное, не в земле, - вздохну Гезенфорд, оглядывая всё помещение. Ждать ему пришлось недолго. Вскоре продавец вернул карточку обратно. - Теперь мне всё ясно. Я не знаю, причём здесь именно магазин. Так вы, говорят, отите увидеть изобретателей? – поинтересовался он, ухмыляясь. В его голове уже созрел гениальный план. - Ну, я бы не отказался… - Слушайте меня внимательно. Скоро в Париж приезжают братья Райт, которые и хотят продемонстрировать свои достижения публике. Там-то думаю, вы и сможете найти именно то, что вам так нужно и необходимо. Поверьте, та развалюха, что попалась вам в Праге на таком собрании – ничего абсолютно не представляет. Это лишь начало пути. Говорю вам, в Париже вы увидите именно то, что вас интересует. Удачи вам! Тем не менее в руки Гая всё-таки попал один из предметов того магазина, пусть и вопреки его воле. Тем не менее он купил что-то, и с чувством выполненного долга вышел вон. Что ж, такова судьба дяди Алекса – постоянно оплачивать дальнейшие поездки…

Кланяется* В дальнейшем мы его ещё увидим! Проглядела. Каюсь

В первом посте вторая работа зацепила: и с контрастом нет перебора, и смотрится неплохо. В рисунке с котёнком как-то разочаровалась: идея-то прекрасна, но некоторые детали убивают. Без обид. После него работы понравились. Особенно та, что тушью

Может мне кажется, но у девочки такие пухленькие щёчки)) Жизнерадостный рисунок

Стиль потрясающий! Нравится тот эффект объёма, и прорисовка на высоте. Смутили только задние лапы у Мартина

У последней картинки забавный стиль. Если довести до совершенства, может получиться весьма неплохо. Собака очень понравилась. И первая фотография

Так оно и бывает. Когда Потёмкина спросили, почему ему не поставили памятник, он ответил: - Пусть люди лучше спрашивают, почему мне не стоит памятник, чем вопрошают, за какие-такие заслуги воздвигли памятник Потёмкину?! Этот гнусный капиталистический заурядный серый мир, призванный поглощать всё живое...