Варра

Генета и ласка. Трейд. Я на болоте. Подарок для лисички Княженики. Пракошка Фрызк из Миролапья. Луша с Яркольдом.

Снова я с кучей рисунков Продолжая тему с накидкой. Теперь моя сестра в виде сахарного поссума. Я во всём своём великолепии. Подарок для подруги Вельги. Снова я. Горностайчик. Я и Странник (который колонок). Я и Филифьонка. Неясыть.

@Маттимео, в полку любителей бесконечного добра, сострадания и милосердия прибыло?

Кротоначальник, наверное, очень суров, недаром же его прозвали Лобо. А может, он и не крот вовсе?

С Днём Рождения! Здоровья и радости желаю!

@Мордукан, не отвечай за других.

А можно мне тоже реквест?

Ух ты! Аж Далетравских Куниц? Ох, как приятно! Арррф! А рисунки очень понравились, особенно персонификации тренера и одногруппника. Это куница, да?

@Беррамот, это не аватарка, это рефка) Информационный листок персонажа.

Вааааааааааааааааааа! Какая куница! Просто великолепная куница! Белодушечка-красавица! Огромный респект за такого классного персонажа из куньего рода. Да, куньи у вас выходят умопомрачительно! Больше куньих! *полный восторг*

Очень приятный и гармоничный персонаж. А какой она породы?

Глава 32. Неряшливые макушки величавых елей вздрагивали от порывов прогретого Солнцем ветра. Ослепляющая голубизна неба сияла и царствовала, подавляя все остальные цвета. Но на ветках, расположенных чуть ниже верхушек, и, тем не менее, поражающих своей удалённостью от земли, хвоя дрожала вовсе не от ветра. В этот день гонителю облаков и вздымателю озёрной ряби заблагорассудилось щекотать себе пузо, едва касаясь усыпанных шишками колючих верхушек. Ниже ветер не спускался. А там, внутри деревьев, по липким смолистым ветвям, покалывающим лапы зелёными иголками, скользили белоснежные тени, уверенными прыжками – почти парением! – одолевая расстояние между качающимися кронами. Семь белых силуэтов и один тёмный – самый ловкий и бесстрашный из всех. И это не удивительно, ведь всем известно, что лесные куницы на ненадёжных трясущихся ветках чувствуют себя в своей родной стихии. Чего не скажешь о кошках, которые хоть и считаются неплохими древолазами, но на большую высоту поднимаются только в случае крайней необходимости. Но то обычные кошки. А вот эти семеро были отчаянно великолепны на такой страшной высоте! Немногим они уступали кунице. Не боялись балансировать на опасном мягком лапнике, не думали о подозрительном треске, рождающемся в самой ветвяной сердцевине, не обращали внимания даже на угрожающе сухие ветви, рушащиеся под лапами во время прыжка. Да, эти кошки были мастерами-древолазами! - Быстрее, быстрее! – кричала куница, оглядываясь на самую крупную из них, неотступно следующую за куньим хвостом. – Ворониха скоро вернётся. Белая хищница ничего не ответила, а только прибавила мощи своим точным выверенным прыжкам. Сёстры последовали её примеру. - Двугли, осмотрись-ка! – скомандовала куница самой мелкой кошке, той, у которой вместо хвоста торчал аккуратный обрубочек. Ей было сложнее удерживать равновесие, но зато она могла, не сбавляя скорости, протискиваться сквозь узкие щели и цепкие ветки. А ещё из-за некрупных размеров Двугли имела возможность забираться значительно выше своих сестриц. Это она и сделала – взмыла к верхушке, потёрлась о щёчку с ветром, и тут же спустилась вниз, доложив обстановку: - Там к северо-западу пара чёрных птиц. Они далеко и движутся по кругу над одной точкой. Назад, то есть сюда, пока возвращаться не намерены… Наверное. - Хорошо, - кивнула куница. – Мы уже почти на месте. Бальша, видишь ту ель? Вот там они и гнездятся. Некоторое время спустя вся компания уже сидела возле громоздкого гнезда, во все глаза глядя на три гладких яичка с зеленоватой в бурую крапинку скорлупой. Яйца были наполовину утоплены во мху и тёплой шерсти, собранной заботливыми родителями на земле. Над птичьем жилищем покачивались перья, камушки и косточки, привязанные на ниточках к верхней ветке – не то обереги, не то игрушки для будущих птенцов. Куница роняла капельки слюны на шершавую ветку, а за её зрачками вспыхивали горячие угли жадности. - Вот они! – с неподдельным трепетом прошептала она, протягивая лапы к гнезду, надёжно укреплённому в развилке ствола. – Вороновы яйца! Самый лакомый деликатес! Я давно наблюдала за этой парой, всё ждала, когда ворониха снесётся, чтобы мы получили самое свежее! Бальша, готовь сумку! Сегодня нас ждёт славный пир, такой, какой не снился даже… даже… даже гадкому Карху не снился такой пир! Самая большая и старшая кошка сняла со спины кожаный рюкзачок, наполненный обрезками ткани и пухом, оставшимся с линьки. Сёстры-охотницы, взгромоздившиеся на толстых ветках вокруг птичьего жилища, были подобны снежным кухтам – мрачным древесным сугробам. Шесть белых свисающих хвостов медленно покачивались над миром. Здесь, на такой высоте, никто не мог стать свидетелем варварского разорения гнезда супружеской пары воронов. И тут Двугли, потупив взор своих разноцветных глаз, решила высказать давно гложущее её сомнение: - Перохвост… Куница круто развернулась, положив свои белые загребущие лапки на тёплую скорлупу. Столь резкое движение для менее опытного зверя могло бы стать чреватым на подобной высоте. Двугли продолжала, уже не мешкая: - Перохвост, мне кажется неправильным то, что мы делаем. Это ведь их дети. - Их дети – наша еда, причём очень вкусная, - отмахнулась воровка и осторожно опустила первое яйцо в заплечную сумку Бальши. - Правда, Двугли. Ты же слышала, как Пухлява вкусно описывала тот диковинный омлет из книжки. Для него подходят только яйца ворона, - возразила Мурли, третья сестра. - Я уже давно точу клыки на это блюдо, - облизнулась куница, укрывая пухом второе яйцо. – Опасная операция – достать этих крошек. Вороны всегда начеку, но им не нужно сидеть в гнезде всё время, как встарь. Они придумали хитрую штуку. Потрогай этот мох, Двугли. - Горячий! – ахнула куцехвосточка, сжав в лапе влажный светло-зелёный ком. - Они готовят специальный отвар из сока каких-то трав, который может нагревать то, что в нём пропитают. Вот этим пропитанным мхом они и выкладывают свои гнёзда, когда надо высиживать яйца. Но так делают только легкомысленные родители, которым не хватает усидчивости и хочется летать в своё удовольствие. Надо сказать, нам повезло, ведь среди всех врановых гнёзд, за которыми я наблюдала, только в этом гнезде птицы используют горячий мох и улетают на охоту вдвоём, - Перохвост была крайне довольна результатом их рискованной вылазки. Две грозные птицы, такие как вороны, запросто могли сбросить горстку кошек с деревьев, а тем, кто не разобьётся о землю и не напорется на ветки, они бы выклевали глаза за своих будущих птенцов. Восемь древесных зверей против двух небесных птиц – противостояние, конечно, неравное, но у пернатых в этом случае явное преимущество. К тому же, они всегда готовы позвать соседей, а соседи всегда готовы прийти на выручку. Поэтому и действовать нужно было осторожно, идти по верхам, чтобы, во-первых, не попасться на глаза другим воронам, а, во-вторых, без помех следить за обстановкой в небе. - Но всё же мне кажется, что так нельзя, - покачала головой Двугли, глядя, как куница завязывает тесёмки на рюкзаке. – Они вернутся в разорённое гнездо. Представьте себя на их месте. - Ну представила, и что? – фыркнула Кисла, вторая по старшинству сестра. – Меня это как-то совершенно не беспокоит. Они добыча. А мы – охотники. - Они хищники! Как же хищническая солидарность? – не унималась разноглазая кошка. - Они птицы, а мы звери. Мы пожираем их, но и они при случае обедают нами. Всё справедливо, - попыталась вразумить Двугли четвёртая сестра, Лайка. - Но детёныши… - Цыц! – шикнула Перохвост, махнув лапой в сторону маленькой деморализаторши. Сёстры остолбенели, даже их хвосты перестали раскачиваться. Только острые уши вращались, улавливая источник шума. Перохвост напряглась, вцепившись в дерево, и её голубые глаза, окаймлённые изумрудным сиянием, распахнулись и тут же сощурились так, как это бывает у зверей, понявших, что они влипли. В бездонной лазури биение чужого и непонятного сердца определяло свист суховея, рассекающегося о смоляные маховые перья, и задавало темп плавным, но внушительным взмахам. - Двугли! Только это слово успела прошипеть перепуганная куница, прежде чем с неба обрушился смертоносный чёрный смерч, будто бы состоящий из одних только когтей, клювов, жёстких перьев и неясных ругательств на птичьем. Вожак в этой вылазке – желтодушка Перохвост – уже не могла отдавать команды. Она, скинутая с колючего борта гнезда, чудом избежавшая объятого праведной яростью клюва, целившего в её незащищённое межушье, но получившая удар по касательной, будучи оглушённой, с некуньим усилием цеплялась за нижние ветки. Сверху на неё сыпались перья, кора, иголки и белые кошки. Они с диким воем пролетали мимо и устремлялись вниз, но умелые древолазки так или иначе успевали ухватиться за еловую лапу, чтобы обняться с верным и безопасным стволом. Но вверху продолжалось сражение. Громогласное, полное бешенства «Кр-рах!» против заунывного, застигнутого врасплох «Маоо-о-о-у-уу-во-о-о-оу-у-у-у!». Онка, Кисла и Лайка остались возле гнезда, отбиваясь от несчастных родителей, заставших поедателей птенцов и яиц на месте преступления. Двугли была сброшена сразу за Перохвостом, ибо, обернувшись на обращённое к ней шипение, проворонила атаку. Следом полетели застенчивая Плонь и благоразумная Мурли, которая хоть и трусливо спрыгнула вниз, но зато не лишилась глаза. А вот Бальша – хранительница краденых яиц – начала спускаться сама за долю секунды до нападения. Сохраняя драгоценную ношу, кошка держалась возле чешуйчатого ствола так, чтобы птицы вообще не узнали о её существовании. В чёрный от копоти чан вороньего сердца, доверху заполненный бурлящей и кипящей яростью, уже начала капать обжигающе-холодное отчаяние. Ворониха, чьё оперение было подобно беззвёздной ночи, потеряла голос, увидев своё гнездо пустым. Она обессилено шмякнулась на ветку и опустила крылья. Это позволило Онке, Лайке и Кисле скрыться за плотной хвоей нижних ярусов и присоединиться к своим сёстрам. Ворон-самец завертел головой, ища разбойников, но, когда понял, что упустил их, сел рядом со своей возлюбленной – матерью детей, уготованных для обеденного стола. Он заботливо обнял её крылом и долго что-то шептал на птичьем языке. Языке, понять который дано далеко не каждому зверю, но чувства, выражающиеся этими странными гортанными звуками, не были чужды ни одному живому существу. ______________________ - Челюсти не разжимай, даже если олень или лось тебя понёс. Слышал историю о ласках, взлетающих на глухарях? Они нападали на спящих птиц и крепко впивались в них зубами. Птица взлетала и увлекала крошечную ласку за собой в небо. Потом хищник перекусывал жертве горло, и они оба падали вниз. Чем дольше длился полёт и чем выше взлетел глухарь, тем удалее считался охотник, тем больше ему было почёта. Так и здесь. Олень – не птица, это понятно. Но ведь прокатиться на олене не так страшно, как взлететь в поднебесье, а потом камнем рухнуть вниз, да ещё и ухитриться повернуться так, чтобы упасть не на твёрдую землю, а на мягкую грудку глухаря. Так что запомни. Падаешь с ветки на кабаргу, сжимаешь клыки и не отпускаешь, пока не упадёт. Благоуханная Долина Двенадцати Трав осталась за спиной, а прохладные ниши под расстилающимися кронами гостеприимно приняли путников в свой разбеленно-зелёный нерасторопный мир, булькающий лесным эхом. Случайно задетый ласочкин табак – гриб, похожий на набитый мешочек – бесшумно взорвался снопом зеленоватой пыли, которая, не спеша, поднялась ввысь, завихрилась и рассеялась в тонких лучах, благодушно пропущенных листвой Лесских деревьев. Это насмешило маленького кунчонка, и с этого момента он лопал все встреченные им подобные грибы. Варра шла впереди. Она принюхивалась и пристально вглядывалась в изгибы тропки, на которую друзья вышли почти сразу, лишь только попав под защиту берёз, сосен и елей. Чтобы найти Кьорсака нужно либо поверить внутреннему чутью и перерыть всю чащобу, либо дойти до городка Кошкада – и там порасспрашивать жителей. Ольхия Чилига говорила, что Кьорсак не страшится показываться при свете дня в многозверных местах, поэтому его вполне можно было встретить в селении. Но Варра немного беспокоилась. Разыскивать нужную рысь в огромном лесу – всё равно, что искать седую шерстинку на шкуре горной собаки. Ведь всем известно, что мех горных псов белый как снежные шапки непокоримых вершин. Раздумывая о строптивых горах, светлошёрстная росомаха медленно моргнула и припомнила, что Чилига поведала им название стаи Кьорсака. Стая Непокорных. Да, быть может, это знание облегчит им поиски. Вдалеке раздался курлыкающий клич ворона. Фир-Фир отвлёкся от рассказа о способах охоты и повернул голову к подруге. - Слушай, признаться, мне не по себе. Что мы скажем Кьорсаку? Я не могу подобрать правильных слов, когда репетирую разговор в своём воображении. Как думаешь, с чего нужно начать беседу с ним? Варра хмыкнула и облизнула нос. - С того, что нам надо сначала найти его. - А я думаю, надо почтенно поприветствовать его, - высказался Ярк, прыгая на очередной ласочкин табак. – Назвать Небесных Покровителей и рассказать, кто мы и откуда. И про Мартера рассказать – мол, он летал к Ольхам и все согласились на Слап. - Да, - согласилась самка росомахи. – И сказать, что у Лесья появился шанс обрести независимость. - Но захотят ли они видеть меня в качестве вожака? Не думаю, что такой серьёзный рысь как Кьорсак пойдёт за незнакомой ему росомахой. У него свои планы и свои взгляды на ситуацию, я уверен. - Не забивай голову ерундой. Давайте лучше решать проблемы по мере их поступления. Сейчас нам надо его отыскать. Я предлагаю двигаться в сторону Кошкада и у встречных зверей спрашивать о стае Непокорных. Авось подскажут, - Варра схватила Яркольда за шкирку и закинула себе на холку, поскольку ей надоело дышать грибными спорами, которые без остановки взвивались в воздух из-под шаловливых куньих лап. - Ладно, давай так, - кивнул ольхен. Он неуклюже пробежался вперёд и взлетел на упоённый Солнцем пригорочек, чтобы осмотреть окрестности. Нос чуял следы горностаев и кошек, а так же полёвок, лягушек, дроздов и лисиц, но на запах рыси – совершенно определённой конкретной рыси – можно было не рассчитывать. Ведь Фир-Фир, даже учуяв кистеухую кошку, не смог бы понять, кто тут прошёл – искомый Кьорсак или любая другая рысь. Варра, Щур и Яркольд вскоре нагнали ольхена и встали рядом с ним, щурясь от Солнечных лучей. Куда идти дальше? Звери знали, что Кошкад расположен где-то на юго-востоке, но на деле ориентироваться здесь оказалось гораздо труднее. И как назло рядом не было ни одного прохожего зверя. Лес стоял тих и плотен, только ленивый ветер слабо шелестел его макушками. Уши друзей разом дёрнулись, когда раздался треск веток, а за ним и дикий вой, подгоняемый грозным карканьем. Росомахи и кунчонок, стряхнув оцепенение, дружно помчались на шум и оказались возле почерневшего ствола старой ели. Вверху что-то происходило: слышались вопли, падали ветки, зелёные иголки и даже клочья белой шерсти. Варра, Щур, Фир-Фир и Яркольд старательно вглядывались в крону, до боли в шее запрокинув головы. Разгадка не заставила себя долго ждать. Одна за другой – на нижние ветки спускались белоснежные кошки. Спускались и садились не очень далеко от земли, подозрительно косясь вниз, на непрошенных гостей. Самая крупная кошка – щекастая, лобастая, с небольшими ушками и толстым хвостом – держала за спиной до отказа набитую сумку. Самыми последними спустились две кошки и потрепанная куница, которую они поддерживали и которой помогали. Куница прижимала к голове запачканную, некогда белую лапу и страдальчески кряхтела, но стоило ей заметить незнакомых хищников, как она тут же отпихнула от себя Мурли и Плонь и спустилась на самое близкое расстояние, какое ей позволял здравый смысл. - Уходите отсюда, чужаки! Знайте, что перед вами лучшие охотницы Лесья, и я бы не советовала с ними связываться! – прострекотала желтодушка, поводя хвостом. Семь белых фигур мрачным полукругом восседали над горсткой пришлых зверей. Каждая кошка была гораздо меньше росомахи, но их было семеро, а их мягкие лапки таили в себе страшные крючковатые когти. Но, приглядевшись, Фир-Фир увидел, что у грозных охотниц на мордах застыла растерянность, а с боков и локтей у нескольких сестёр сочилась кровь. Стало понятно, что эти кошки слишком устали, чтобы безрассудно нападать. Скорее всего, они попытаются избежать столкновения, что, собственно, и хотела сделать куница, отчаянно запугивая опасных зверей. И если Фир-Фир и Варра поняли, что в действиях этих недружелюбных зверей читалась не угроза, а защита, то Щур принял всё на свой счёт. - Что ты о себе возомнила? Перед тобой стоит сам ольхен Далетравья, сын Фафы, брат Рурды, отец Чилиги… ой..., - росомашонок понял, что ляпнул глупость. Но это позволило Фир-Фиру собраться с мыслями, чтобы начать разговор, пока куница недоумённо переглядывается со своими товарками. - Да, почти так, - добродушно оскалился бурошкурый самец. – Я действительно ольхен Далетравья, сын Рурды Далетравской, брат Ольхевы Фафы и ольхии Чилиги. И я пришёл к вам в земли с самыми добрыми намерениями. - С добрыми? – прошипела Перохвост. – Как же, как же! Вы, стая трупоедов, собрались здесь в ожидании отменной пирушки? Так вот, тут все живы! Идите, ищите падаль в другом месте! - Мы не падальщики! – завизжал Щур. – Ну, только в крайних случаях. Но всё равно! Не обращая внимания на перебранку, ольхен сделал вдох и спокойно продолжил: - Мы поспешили сюда, поскольку думали, что кому-нибудь может понадобиться помощь. Мы не нападаем на хищников просто так, а тем более, на куньих. Смотри, лесная куница, среди нас есть не только росомахи. С нами путешествует твой собрат. Правда, он каменная куница. - Не бойтесь, мы не причиним вам вреда! – заурчал Яркольд. – Мой Небесный Покровитель – Вересковая Ласка. Фир-Фир погладил малыша по ушастой головёнке. - Видите? Добрые звери, честно говоря, нам нужна ваша помощь. - Помощь? – уже чуть более благосклонно спросила желтодушка. - Чем мы можем вам помочь? – подала голос Двугли. - Мы ищем одну рысь. Но чтобы найти рысь, нам сначала нужно отыскать кое-какую стаю, - ольхен встал на задние лапы, а передними опёрся о ствол. Кошки невольно напряглись, напружинив мускулы. На всякий случай. - Стаю Непокорных! – закончила за Фир-Фира Варра. При этих словах кошки ахнули, а Перохвост чуть не упала с ветки. Справившись с равновесием, куница как ни в чём не бывало приняла прежнюю позу и невозмутимо прострекотала: - И зачем вам эта стая? Вы часом не из Лужья? - Мы из Далетравья, тебе же сказали! – светлошёрстная росомаха потеряла терпение и вскочила, но Фир-Фир клыками дёрнул её за накидку, и она снова села. - Всё верно, мы из Далетравья. И мы ищем Кьорсака, потому что у нас есть к нему очень важный разговор. Белые охотницы снова принялись суетливо переглядываться и нервно мотать хвостами. - Зачем тебе Кьорсак, чужак? – скрывая волнение, прошептала куница. Она сильно подалась вперёд и держалась за ветку только задними лапами. Ольхен так же усердно вытянулся вверх, ей навстречу, и так же заговорщицки перешёл на шёпот: - Речь идёт об отнятии у Тирана власти над Лесьем! Пальцы Перохвоста разжались, и она рухнула вниз, ткнувшись в Фир-Фиров нос своим носом. Ольхен тоже потерял равновесие и шлёпнулся спиной на мягкие жёлтые иголки, заботливо постеленные старой елью. Куница тем временем оказалась у него на брюхе. Она будто зачарованная смотрела в бирюзовые глаза росомахи, утопая в них, скользя за грань яви. - Так ты проводишь нас к Кьорсаку? Перохвост вздрогнула от прикосновения чужой лапы и подняла взгляд на самку росомахи, облачённую в красивую серо-синюю накидку, расшитую осенними листьями. Белые сёстры тем временем спустились на землю, но всё так же недоверчиво сторонились росомах. Сверху снова послышалось карканье и шуршание. - Мы отведём тебя к вожаку, ольхен, - вместо желтодушки ответила Бальша, старшая из кошек. – Надо бы поскорее отсюда убраться. Идите за нами. Янтарные полоски света гладили путников по спинам, проходя от мочки носа вдоль хребта и до самого кончика хвоста. Невидимый смолистый пар поднимался от корней и прозрачным тёплым туманом обнимал росомах, куниц и кошек, лаская их горячим хвойным дыханием. Они шли спокойным размеренным шагом – впереди Бальша и сёстры, за ними – беседующие Фир-Фир и Перохвост, следом – Яркольд, увлёкший Щура в свою игру с ласочкиным табаком, ну а замыкала шествие недовольная Варра, которая то и дело морщила нос и чихала от спор. Одинаковые ели, одинаковые сосны: повторяющийся пейзаж сбивал с толку новичков, а воздух был неподвижен. Не приносил он новых запахов, не радовал неожиданным ягодным ароматом, вырывающимся из-за тонкоствольных кустов. Иногда мимо пробегали звери. Среди них встречались и кошки, и лисы, и белки-летяги, суетливо перепархивающие с берёзы на дуб, с дуба на дёрен, с дёрна на тополь. Эти симпатичные и очень необычные создания напомнили крошке Яркольду о Мартере. Чудаковатый кунь точно так же умел парить и планировать – только хвост трепетал на ветру! У него тоже была перепонка по бокам, только не кожистая, а тряпочная, искусственная. Где-то он сейчас! Радеет за ольхена, старается помочь, беседует с Кархом, который, судя по разговорам взрослых, особа крайне неприятная и непредсказуемая. Кунчонок вдруг очень захотел, чтобы учтивый летающий зверь оказался сейчас здесь, рядом с ними, в их маленькой стае. Малыш уж было совсем раскис от мыслей о друге, но моментально приободрился, вспомнив, что встреча с ним состоится очень скоро. Они за всеми хлопотами и заботами даже не заметят, как вернётся Мартер с хорошими новостями. А потом будет Слап и Фир-Фир станет Ольхом. Разве может быть иначе? Ярк был уверен, но иначе не будет. Ведь всё всегда происходит именно так, как звери планируют, не так ли? Ярк точно знал, что это так. И эта дума успокоила его. Всему своё время, а пока можно и Песню Жизни посочинять. Бесконечная кружевная синь отражалась в поднятых к небу доверчивых глазах.

С Днём Рождения!

Аааа, так это ты Хейзер на ФН? Теперь всё понятно) Я откомментировала на ФН, но и здесь напишу, что рисунок просто чудесен!

Стиль офигенный! Просто замечательные рисунки! Годнота!

Глава 31. Все столпились у бревна, наполовину лежащего в воде. Волны лизали гладкую древесину так же, как Щеп вылизывал свою страждущую жену, стараясь её успокоить. Но Усти только сильнее ярилась и осыпала проклятиями всё, что её окружало: и реку, и песок, и ствол, в котором ей приходилось разрешаться от бремени, и терпеливого супруга, и их невольных слушателей. Спустя какое-то время Щеп со страшным визгом вылетел из плавучей норы, споткнулся о порог и уткнулся в мокрый песок белоснежным подбородком. На его спине алел свежий укус. Весьма сильный укус, безжалостный, от души. Фир-Фир протянул лапу и помог нору подняться. Тот закусил губу от обиды и боли, но тут же предпринял попытку вернуться обратно к жене. Ольхен наступил бедолаге на хвост. - Повремени. А лучше залижи ранку. Напряжением и страхом был пропитан воздух. Еле сдерживаемое томительное ожидание выматывало нервы Щепу, но он послушался росомаху и попытался отвлечься на свою прокушенную шкуру. Варра молча сидела справа от входа. Самка росомахи положила мокрую лапу на бревно, сберегая его от скатывания в воду. Яркольд вёл себя тихо, боясь своих шумных и частых вдохов. Он тоже сильно переживал и волновался, а ведь годовалый кунчонок совсем не понимал, что происходит, но общая душевная дрожь передавалась и ему. Спросить, конечно, он как всегда, не решался. Куцехвостый воришка по-прежнему таился в кустах. Каждому зверю, посвящённому в тайну появления на свет, известно, что самка, носящая в себе детёнышей, будет крайне недовольна, если при рождении малышей будет присутствовать хоть один другой зверь. Даже самых близких с рычанием прогоняют, чтобы не мешали. Самочка, перекошенная, задыхающаяся, всклокоченная и раздувшаяся от приплода, совсем не хочет, чтобы кто бы то ни было имел возможность лицезреть её в таком виде – ослабленной и мучающейся. Щеп понимал это. Он не обиделся на Усти за укус и ругань. В такой момент ему оставалось только молиться Празвёздной Кунице за успешное разрешение. И он молился, молился без конца за свою желчную жёнушку и за их крошечных сыновей и дочерей. Фир-Фиру, Варре, Щуру и Яркольду, раз уж они вляпались в этот чавкающий ил, приходилось выступать в роли «стаи помощников на случай чего». Так Ярк назвал их в своей голове, когда размышлял о сложившейся ситуации. По правде говоря, кунчонку уж очень хотелось заглянуть внутрь плавучего дома и узнать, почему же все так волнуются. Ведь и сам он в волнении уступал разве что Щепу. Даже его не успевший высохнуть хвост распушился от нетерпения, став вдвое толще обычного. Какая дилемма! Какой сложный выбор – в этом пресыщенном гудящем маре: узнать ли всё самому, терпеливо прочитывать слово за словом, вожделенно переворачивая страницы, или же хитроумно пролистнуть вперёд, к концу главы, чтобы не задаваться вопросами, не томиться, а сразу получить на всё ответ. Как ни крути, а жизнь – это книга. Яркольд любил книги. И с тех пор как немой жеребёнок Подпалыш из Конского Двора научил его читать, кунчонок никогда не терял возможности отточить свой навык. Пока друзья гостили в столице, он часто засиживался в Бросхадомской библиотеке, благодаря чему запомнил уже всех зверьков-закорючек и мог их написать. Воскрешая в памяти библиотечные залежи, пыльные обложки и пожелтевшие от времени страницы, на которых чернильные очевидцы минувших столетий водили свои загадочные хороводы, малыш раздумывал о том, что было бы здорово, если бы и о нём кто-то написал книгу. О его приключениях и подвигах, которые он, несомненно, свершит. Книга повествовала бы об этом самом путешествии – из Далетравья в Лесье и дальше, навстречу Огням Празверей. Она бы начиналась с равнодушной и ледяной Травошёрстки, а заканчивалась где-то там, среди дубрав и светлых рощ, в камышах озера Лапьедола. Яркольд ещё не знал, где могла бы завершиться его повесть. Но страсть как хотел, чтобы эта книжонка, в которой, возможно, будут и иллюстрации, сейчас оказалась здесь, в преддверии Долины Двенадцати Трав, в лапах совсем юного белодушки. Он бы не смог утерпеть. Он бы открыл непрочитанные главы, он бы пробежался по ним глазами, вылавливая самые интересные строки. Если бы его скорость чтения это позволяла. Увы, такой книги не существовало. И будущее было закрыто. Но оставался вытоптанный берег, любимые морды друзей и загадочное бревно, внутри которого совершалось что-то таинственное, непонятное… Пугающее, судя по реакции Щепа! И как же медленно капали минуты. Будто вода, которая в шкурах Варры и Фир-Фира сначала собиралась в грузные капли на самом конце прядки, и только потом тяжело отрывалась и летела вниз, разбиваясь о песок. Странный запах доносился из недр ствола. Такой новый, неизведанный, и, вместе с тем, необъяснимо знакомый. Кунчонок пошевелил носиком и нахмурился. Он совершенно ничего не понимал! Всё, больше он не в силах терпеть неизвестность. Сразу надо было развеять этот сладковатый дым тайны. Ярк встал на задние лапы и потянулся мордочкой к уху Варры: - Объясни мне, пожалуйста, что же там происходит? Варра моргнула, выползая из своих дум, и с хрустом повернула голову к маленькому спутнику. Она открыла рот, чтобы ответить, но не успела произнести и фырка. Умножаясь вспугнутым эхом, вязкую тишину пронзил жалобный вопль. Настолько болезненный и отчаянный, что у всех слышавших его шерсть вдоль хребта поднялась дыбом и застыла от ужаса. У Щепа подкосись лапы и он завалился набок, но моментально вскочил и бросился к входу в бревно. Все затаили дыхание. Варра посмотрела на ольхена, ища в его бирюзовом взгляде нечто, что могло бы вселить в неё уверенность, но самец росомахи таращился на свою подругу так же недоумённо, как и она на него. - Усы Пракуницы! Что-то не так! – завопил самец норки. – Какой кошмар, милая! Что же делать! Что делать? - Замолчать и убраться отсюда, скисший комок меха! – злобно зашипели из бревна, а затем снова раздалось измученное оханье. Щеп высунулся из ствола, отчаянно-умоляюще глянул на собравшихся и обессилено пропищал: - Последний детёныш не может родиться. Он… просто… не может… выйти… - с этими словами нор обмяк и выскользнул из прохода на песок. - Варра, ты травница. Сделай что-нибудь! – гаркнул Фир-Фир, поднимая бесчувственного Щепа. - Я травница, а не повитуха. Я могу только подорожник приложить. Ольхен рыкнул от досады, а стоны всё не прекращались. Яркольд испуганно запищал. - Мы не можем вот так их оставить. Просто не можем. Бросхадом должен защищать жителей Далетравья. А я – часть Бросхадома, понимаешь? Целая его треть! – бурошкурый зверь лёг на песок, не способный больше терпеть мучительные вопли роженицы. – Я не могу ничего сделать! - А я всё испорчу, ты понимаешь? Будет только хуже от моих действий, ведь я не уверена в том, что делаю! – огрызнулась Варра, нервно прижав уши. – Я даже травница никудышная. Я… Она осеклась. Фир-Фир поднял голову, его нижняя челюсть была покрыта слоем мокрого песка. Яркольд вдруг перестал дрожать и хныкать. Щеп так и лежал подле ольхена. А Щур… О, что было с Щуром! Так быстро и так целенаправленно он не двигался, даже когда удирал от погони. От многочисленных погонь. А каков был его взгляд! Эти решительные глаза приводили в трепет. И это был недомерок Щур! Тот, кто всё время прятался у Варры под накидкой! Заморыш в три прыжка одолел расстояние от кипрейных кустов, чьи розовые колпаки перекликались с пурпурным закатом, до визжащего ствола, где воздух был таким густым от тревоги, что даже муха бы не смогла пролететь сквозь него. Росомашонок не посмотрел ни на Варру, ни на Фир-Фира, он сразу втиснулся в бревно и застрял в таком положении – с торчащими наружу задними лапами и обрубком хвоста. Теперь все звуки из ствола заметно приглушались. Но всё же можно было различить и охающие возгласы, и отборную ругань, и злобное стрекотание, и даже внезапный отрывистый рык Щура, после которого Усти замолчала. Лапы недомерка месили песок, остаток хвоста разгонял комаров. Его тело то напрягалось, то расслаблялось, повисая на бревне, и Варре с Фир-Фиром и Яркольдом только и оставалось, что ошарашено и молчаливо наблюдать, ожидая исхода. Никто не знал, что происходит внутри. _____________ По небу плыли облака, тлеющие в хмельном закате. Нежно-белые, румяные на иссиня-лиловом полотне, они не собирались в диковинные формы, но невесомым пухом летели над Миролапьем. Спала дневная духота, и, несмотря на то, что возле реки она ощущалась не так сильно как на лугу, дышать стало легче. Ветер петлял меж камышей, и они приветствовали его лёгким вежливым поклоном, радушно шелестя. И Травошёрстка несла свои серебряные воды с такой невозмутимостью, что была присуща только большим и полноводным рекам. Небесные странники отражались в глазах нора. Они следовали друг за другом, медленно удаляясь к западу, будто покидая сцену. Щеп облизнул нос и закашлялся от песчинок, проскользнувших в горло. Только сейчас он проснулся окончательно и резво подпрыгнул, не успевая дышать. Рядом с нором сидел бурый ольхен, и вид у него был спокойный и умиротворённый. Он едва заметно улыбался. Другая росомаха – со светлой шкурой и длинной гривой – любовалась рекой, но, почуяв, что на неё смотрят, обернулась к Щепу и растянула морду в довольном оскале. - Ну, папаша, иди, знакомься. Щеп осторожно двинулся к бревну. Краем глаза он заметил третью росомаху – того щуплого заморыша, которого покусала жена. Он сидел сгорбившись, чуть поодаль, у самой реки, пробуя лапами накатывающиеся волны. Его мокрая шкура говорила о том, что росомашонок недавно вылез из воды. Нор не стал заострять на нём внимание и прыгнул в открытый торец ствола. В неизвестность. - Пятеро, откуси щука тебе хвост. Где тебя носило? Усти лежала в полумраке, приминая собой грязную лежанку, провонявшую рыбой. С потолка и из стен бревна сочилась вода, то разбиваясь на крошечные брызги, то звонко капая в лужицы. Ласковым прищуром единственного глаза норка приглашала супруга подойти поближе. Настежь открытый вход дарил потоки свежего воздуха, позволяя новоиспечённой матери дышать с закрытым ртом и не бороться за каждый глоток кислорода. Щеп приблизился к любимой и нежно коснулся её носа, после чего плавно перевёл взгляд вниз, где под тёплым материнским брюшком копошились мокрые слепые червячки, покрытые нежным светлым пушком. - Пять, Усти. Пять наших малюток! – чуть не заплакал нор, рассматривая своих детей. Он нагнулся и обнюхал каждого под счастливое стрекотание их матери. - Три самочки, два самца, - проскрипела Усти, вылизывая малышей. – Но ты, водоросль, даже не знаешь, что произошло. Мне сказали, что ты ничком на песочке лежал, пока я тут изводилась. - Прости, милая моя. Прости, ради Пракуницы! Я запаниковал. Но я так счастлив! Настоящим чудом всё разрешилось! Я боялся очнуться, потому что думал, что уже не увижу тебя. - Чудом? Ты всё-таки безмозглая молока. Этим чудом стал серый росомашоныш. ______________ Варра, Фир-Фир и Яркольд уже устали ждать, как вдруг Щеп стрижом вылетел наружу. - Что такое? Опять беда? – встревожился ольхен. Но нор промчался мимо него и устремился прямо к Щуру, всё так же сидящему у кромки воды. Не говоря ни слова, Щеп раскинул лапы и одарил росомашонка самыми горячими объятьями, на что Щур скромно опустил голову ему на спину. Так они стояли некоторое время в полном молчании. Лишь спустя минуты Щеп отстранился от росомашьей груди и прошептал: - Хвостом клянусь, ты посланник самой Празвёздной Куницы. Отныне вся наша семья – твои преданные друзья. Благодаря тебе жива моя жена и дочь. В знак почтения я хочу, чтобы ты дал имя спасённой тобой малышке. Щур задумчиво моргнул. Он вдруг вспомнил своё детство. В топких Шкурах они с матерью не имели постоянного жилья, беспрестанно кочуя по самым опасным трясинам, где волки боялись ходить, а росомахам путь был ведом. Мать научила его разбираться в болотных растениях и различать следы, научила его ходить словно тень – никем не видимая и не слышимая. И жить, постоянно озираясь, чувствовать опасности задолго до их появления. В конце концов, она его и спасла, а сама сгинула в трясине вместе с ненавистным волком, навсегда сомкнувшим челюсти на её горле. Росомашонок тряхнул ушами и серьёзно посмотрел отцу пятерых новорождённых крошек в глаза. - Я дам ей прекрасное имя, - уверенно сказал он. – Это имя родилось в далёких топях, но в них же и сгинуло. А сегодня я выловлю его назад и верну ему жизнь. - Так как будут звать мою дочку? – благоговейно вопросил нор. - Щенка, - тихо, но очень твёрдо ответил Щур. – Щеп-Щенка, если полностью, потому что, это твой детёныш. - Щенка, - заворожено повторил отец имя своей дочери. – Я расскажу ей о тебе, храбрый зверь. Ты станешь героем сказок, что будут звучать у нашего очага. Ты станешь её героем. _________________ Друзья решили заночевать в Долине Двенадцати Трав под покровом шелестящих стеблей и душистых цветов, которые к ночи наполнили воздух по истине удивительным ароматом: успокаивающим, убаюкивающим, свежим и незримо нежным. Варра зевнула во всю пасть и свернулась в клубок, укрывшись накидкой. Яркольд подлез под её бок и сразу же засопел. Светлошёрстная росомаха ждала Щура, который обычно всегда прятался под мягкую ткань и прижимался к своей подруге, но сейчас он не торопился получить защиту. Росомашонок тихо сидел возле кустиков зверобоя и львиного зева и смотрел на горизонт, где зажигались запоздалые звёзды. Варра глядела на своего подопечного, пока её не сморило. Она задремала, укрыв нос пушистым бурым хвостом. У Щура по щекам катились невольные слёзы. За сегодняшний вечер ему сказали больше хороших слов, чем за всю жизнь. Пока они шли по Долине, Яркольд не уставал восхищаться им, но и не бросал попытки вызнать, что же там происходило. Варра, не переставая, нахваливала его, а Щеп и Усти готовы были с ним породниться. Только Фир-Фир молчал. Он ушёл охотиться, как только маленькая стая организовала лёжку, и до сих пор не возвращался. И вот, блеснули два бирюзовых глаза - ольхен вышел на примятую полянку, держа в зубах пёструю куропатку. Щур привычно съёжился, когда Фир-Фир подошёл к нему и положил свою добычу. Воришка боялся ольхена, и ждал, что он уйдёт к остальным, как обычно, буркнув на ходу какое-то ругательство. Но самец росомахи неожиданно сел рядом с недомерком и глубоко вздохнул, раздув могучую грудь. Он был едва не вдвое крупнее Щура, и от него веяло такой мощью, что, чем ближе он находился, тем сильнее росомашонку хотелось вжаться в землю. Фир-Фир выдержал короткую паузу, а затем произнёс: - Знаешь, то, что ты сделал… - ольхен замялся, причёсывая когтистой лапой шерсть на затылке. – Это было достойно. Я… В общем… Молодец, щенок, - и в знак уважения он опустил свою лапу Щуру на спину. Вечер танцевал с ночью последний танец – медленный и изящный – прежде чем оставить её одну властвовать над Далетравьем. Усти и Щеп беспокойным сном спали в своём бревне, обнимая новорождённых детёнышей. Они решили продолжить путешествие утром. Маленькая стая дружно сопела в окружении прекрасных растений и цветов, по очереди закрывающих свои соцветия. Впервые за всё время они чувствовали себя одной сплочённой стаей, семьёй, где все друг за друга горой. Теперь уж точно все.