Фортуната Опубликовано: 29 ноября 2014 Поделиться Опубликовано: 29 ноября 2014 @Варра Ура! Надеюсь, Щуру повезет. Может, не сразу, но повезет! Цитата Ссылка на комментарий Поделиться на других сайтах Больше способов поделиться...
Варра Опубликовано: 29 ноября 2014 Автор Поделиться Опубликовано: 29 ноября 2014 (изменено) Глава 16. Солнце в этот день не выспалось. Оно решило отдохнуть на мягкой перине недружелюбных облаков, которые не хотели допускать, чтобы его лучи касались земли. Наверное, и Солнечный Гонец задремал рядом с ним, свернувшись клубочком на сердитой туче. Так или иначе, день выдался пасмурным, но дождём, хвала Праросомахе, пока не огорошил. Звери достигли Предместий, и перед ними распахнулась обширная равнина, горчичным золотом разлившаяся до самого горизонта. Жухлые прошлогодние травы только-только начали уступать своё место зелёным новорождённым стебелькам на влажной от потопа земле. Вода схлынула несколько дней назад, но кое-где ещё виднелись непросохшие лужицы, а трава, если приглядеться, была грязной от поднятой водой земли. Ближе к восточному краю сухую мураву примял огромный пёстрый валун. - Указующая Скала, - сообщил Фир-Фир, кивая на камень. – Когда-то давно с неё выступали Ольхевы. А все жители собирались на поле, чтобы послушать. Теперь это верный ориентир на пути к Бросхадому. - Почему мы идём по краю, а не через поле? Так ведь напрямик, – спросила Варра, помогая Щуру вытащить застрявшее в его когтях пёрышко. Как видно, их утренняя учебная охота удалась на славу. - Видишь, там круглая крыша виднеется? – весело ответил Фир-Фир, указывая на запад. У него снова было прекрасное настроение, несмотря на непогоду и небогатый ужин. – Это Сытная Нора, мы же хотим нормально поесть? И чаю выпить бы не помешало, а то и чего посерьёзнее. Варра была согласна с ольхеном. Чай был бы сейчас в самый раз. Она замолчала и погрузилась в сладкие грёзы о дивной заварке, которая с очаровательным журчанием наливается в кружку. И о том, как сладковатый аромат чабреца проникает под самую шкуру, доводя некоторых зверей до дрожи. И о крупицах сахара, которые страстно танцуют с ложечкой, прежде чем навсегда раствориться в горячей неге чайного блаженства. Тихий визг Щура вернул её в реальность. Светлошёрстная росомаха взглянула на своего подопечного и убедилась, что ничего страшного не произошло. Просто ольхен неосторожно наступил юнцу на лапу. Скорее всего, он сделал это нарочно. Варра вспомнила утреннюю охоту. Конечно, она считала, что лучшее, чем можно заняться утром – это здоровый крепкий сон, но по закону Далетравья выходить на серьёзную охоту можно было только ранним утром – в течение трёх часов, после того как Гонец начнёт преследовать Солнце. Варра и Щур не собирались ловить белок или мышей, но Фир-Фир всё равно поднял их на рассвете, настаивая на строгом следовании закону. Хотя Варра помнила, как он сам охотился в неположенное время. Росомашонок приятно удивил старшую росомаху своим усердием, и, надо сказать, неплохими возможностями. У него отлично получалось таиться и красться, и вообще вести себя беззвучно. Но уверенности в себе и решительности для рокового броска ему всё же не хватало, поэтому дичь часто успевала ускользнуть. Варра учила его охотиться как сама умела, на земле, а не с деревьев. И зверям удалось поймать двух соек, пищуху и полёвку, тем самым, обеспечив себе добротный хороший завтрак, в отличие от Фир-Фира и Яркольда, которые остались на месте лёжки и предпочли глотать оставшиеся пресные лепёхи. Остроконечная крыша небольшого домика становилась всё больше по мере приближения путников. Уже была видна белая стена Сытной Норы с небольшими окошками. Вскоре постоялый двор предстал перед зверьками во всей своей очаровательной красе. Это был домик с белыми стенами, напоминающий улей, без углов и с конусообразной крышей, собранной из толстых веток. У входной двери Яркольд, забежавший вперёд, обнаружил садик. Цветы ещё не взошли, но прополотые холмики земли, обложенные камнями, говорили сами за себя. Это был садик, и за этим садиком терпеливо ухаживали, его привели в порядок сразу после наводнения. Варра, Фир-Фир и Щур поравнялись с кунчонком, который присел на замшелый камень. - Здесь, должно быть, очень красиво летом, - поделился своими мыслями малыш. - Далетравье распускается вместе со всеми своими травами и цветами, а летом оно достигает предела возможной красоты, - Фир-Фир попытался выразиться как можно поэтичнее, чтобы произвести особое впечатление, но все его друзья уже скрылись за коричневой полукруглой дверью, не дослушав до конца. Ольхен фыркнул и протянул лапу, чтобы открыть дверь, но тут его окликнули. Росомаха обернулся на звук и увидел Мартера, плавно спускающегося к нему на своих плащекрыльях. - Добр-р-р-день! – поздоровался куница, завершая круг спуска. – Что-то вы пропали. - И тебе всего хорошего, прохвост! – Фир-Фир радостно махал другу лапой, наблюдая, как он приземляется. – Я был в Корневой Роще, лечил простуду. А ты здесь что делаешь? Решил угоститься чашечкой-другой? Старушка Эрньо, поди, соскучилась по её любимому водохлёбу. - Ах, ты болел? – участливо осведомился Мартер. – Какая неприятность, но теперь, я надеюсь, тебе легче? Да, я тут решил навестить Эрньо и заправится чаем в приятной компании. Какая удача тут встретить тебя, Фир! Есть новости? - Новости есть, да не очень интересные, друг. Мы держим путь в Бросхадом, по-прежнему. А у тебя что? После того, как Мартер рассказал о том, как пару дней назад навестил Лушу, друзья всё же вошли в таверну, как раз, когда с неба упали первые крупицы дождя. В Сытной Норе было тепло и удивительно уютно. Горели свечи на деревянных столиках с изогнутыми ножками, сделанными из крепких ветвей. У широкого каменного камина мило урчали лис и лисичка, сцепившись пушистыми хвостами. Они были полностью поглощены беседой и никого вокруг себя не замечали, но Фир-Фиру сразу бросился в глаза округлый живот самочки. Росомаха только улыбнулся про себя. А к стенам цвета топлёного молока были прибиты большие и маленькие полки, на которых стояли банки с соленьями, бутылки (пустые и не очень) и коробочки со специями, что тоже создавало неповторимый домашний уют. С потолка, перемежаясь и чередуясь с пучками трав, свисали гамаки с торчащими из них одеялами, покрывалами, подушками, хвостами и лапами. Если приглядеться, спальных мест тут было очень много: в гамаках, на подоконниках, на тех же самых полках… Даже в бочарном шкафу, что стоял позади барной стойки, три секции были отведены под гнёзда. И как же необычно и забавно видеть, как хозяйка таверны – пятнистая норка Эрньо цедит из бочки квас для очередного гостя, а в соседней секции, там, где должна покоиться вторая бочка, на пуховой подушке мирно посапывает хорёк… Фир-Фир сразу увидел Варру и остальных, они сидели за столом слева от стойки, попивая квас. Заметил он и Эрньо, занятую вырезанием защитных символов на подпорке. Это была красивая статная норка, её белый мех был усыпан крупными тёмно-серыми пятнами. Сбоку на шее, как и у Луши, свисала короткая белая косичка. В огненно-яшмовых глазах Эрньо прыгали задорные искорки, когда она щедро разливала напитки по кружкам или дружески спорила с одним из посетителей. Мартер помахал норке лапой и поспешил усесться на высокий стул. Ольхен подошёл к своим друзьям и сел рядом с ними. - Дождь начался, - сообщил он, скользя взглядом по посетителям. – Вы что-нибудь заказали, кроме кваса? - Нет, тебя ждали, Фир-Фир, - сказал Ярк. - Хорошо, тогда подождите ещё немного, я пойду, перекинусь парой фырков с норкой. И Фир-Фир встал со стула, направив свои размашистые шаги к барной стойке, где Эрньо отвлеклась от вырезания символов, чтобы налить Мартеру чай. - Хэй, клок норочьего меха, надеюсь, потоп тебя не подмочил? И чем это так вкусно тянет с кухни? – дружелюбно оскалив пасть, ольхен постучал когтем по столешнице. Хозяйка таверны повернула к нему лобастую голову. - Не стоит беспокоиться, Фирф, а то твои попные полосы потускнеют на нервной почве, - усмехнулась Эрньо. – Воды тут было – хоть ведром черпай, мне по пояс, если на задних лапах стоять. Все звери в гамаках пережидали. Только норку вода не подмочит! Знаешь, мне даже понравилось передвигаться по таверне вплавь. Может, проведу тут ручей, буду сплавляться от стойки и до двери. Эрньо засмеялась и шутливо щёлкнула росомаху по носу. - А чуялка у тебя работает неплохо, Фирф. Мои поварята готовят кое-что интересненькое. Останетесь на чай? Щур, Яркольд и Варра допили квас и отставили кружки на край стола. Они всё осматривались в Сытной Норе, им было необычно видеть такую странную планировку. Но, признаться, убранство таверны очаровало каждого из них, даже зашуганного Щура. И пока Фир-Фир болтал с хозяйкой, рассказывая ей о дальнейших планах и предшествующих приключениях, светлошёрстная росомаха затеяла с кунчонком игру «Этого здесь столько-то на букву такую-то». От плохого настроения не осталось и следа. Вскоре ольхен присоединился к своим товарищам, прихватив с собой питьевой мёд в красивой тёмной бутылке. Разлив напиток по кружкам, росомаха опустился на стул, чтобы спокойно допить остатки из горла. Мартер тоже решил составить им компанию. - Хорошо тут, ведь это моя любимая таверна! – поделился впечатлением куница, шумно отхлёбывая чай. - Даю хвост, в любой другой таверне ты говоришь тоже самое, - подмигнул ему Фир-Фир. - А вот и не так, мне тут больше всего нравится из тех мест, где я бывал. Ладно, не бери в голову. Что же нам готовит старушка Эрньо? - Узнаешь, хвостатик! – гоготнула подкравшаяся к нему сзади Эрньо. Мартер так и подскочил. Норка вспрыгнула к ним на стол и зажгла свечку, чтобы было уютнее. Потом она круто повернулась к ольхену и Мартеру, и важно сказала: - Кое-что совершенно особенное. Дары наводнения, скажем так. Угощаю всех, но не за «спасибо». Прости, уж время такое. Варра переглянулась с Яркольдом. - Но у великородного ольхена всея Далетравья уж, наверняка, есть деньги, - заметила росомаха. – Во всяком случае, с его неограниченной властью, плату с него можно и не брать… Варра ожидала, что при одном упоминании неограниченной власти, хозяйка таверны покорно съёжится и пойдёт делать свои дела, давая тем самым понять, что не возьмёт за ужин ни травинки. Так бы на подобное упоминание отреагировали в Луголесье. Но реакция норки показалась Варре очень странной. Эрньо сначала тупо вытаращилась на росомаху, а потом гулко во всю глотку захохотала. - Хга-гха-ха-ха! Нео-хо-хо-хо-граниченная власть! Ха-ха-ха! Вы слышали, парни? У Фир-Фира не-о-гра-ниченная власть! Норка держалась за живот, морща нос. Хорьки, кошки, лисы, енотовидные собаки, рыси, землеройки и другие звери, сидящие за соседними столиками поддержали Эрньо улыбками и смешками. Только сам ольхен и его друзья не разделили всеобщего веселья. А Мартер лишь печально вздохнул. - То есть как это? – не поняла Варра. – Ты же всегда говорил… - Говорил, - процедил сквозь зубы росомаха. Эрньо утёрла притворные слёзы смеха и похлопала брата Ольхевы Фафы по плечу. - Да ладно, не обижайся, пушистик. Я думала, каждая мышь-малютка в Далетравье знает, что самцы росомах не наследуют власть, - она повернула голову и посмотрела на Варру. – Только самки, потомки Одги-Треввы Далетравской. Даже в нашем гимне поётся: Испокон веков и в беге лет Правят здесь великие Ольхевы. В их глазах мерцает добрый свет – Знак наследия росомахи Треввы. Хозяйка таверны пропела эти строчки низким тягучим голосом, зажмурившись от удовольствия. Некоторые другие звери стали ей подпевать на разные лады. - Вообще-то, я не из Далетравья, - сообщила Варра, дождавшись, когда норка закончит петь. – И законов ваших не знаю. Фир-Фир сказал, что он здесь правитель. Эрньо от души хлопнула ольхена по спине, и будь её лапа побольше, а удар посильнее, тот непременно подавился бы мёдом. Но росомаха лишь недовольно заворчал. - Старый пройдоха, зачем ты накрутил водоросли на хвост своей подружонке? Правитель он, ха! А ты, длинногривая, поверила! Откуда ты пришла? Варра, которой был адресован этот вопрос, открыла пасть, чтобы ответить, но Щур её перебил: - Не называй её так! Эрньо выгнула бровь, глядя на росомаху-недомерка. Щур ощетинился, а глиняное кольцо на его шее мешало шерсти красиво встать дыбом, чтобы произвести впечатление. Он встал передними лапами на стол и ткнулся своим носом в нос пятнистой норки. Та от неожиданности отпрянула, что-то бормоча. - Её грива не имеет ничего общего с блинами! И вообще, Варра – самый добрый зверь из всех! Она спасла меня! Я обязан ей жизнью! Она… - При чём здесь блины? – спросила недоумевающая норка. - Замолчи, кусок меха! – гаркнул Фир-Фир и наградил «защитника» Варры чувствительным ударом по макушке. Росомашонок ошеломлённо осел на свой стул и больше не произнёс ни слова. Варра подвинулась к нему поближе и потёрлась об него щекой в знак утешения. - Она не это имела в виду, - шёпотом объясняла светлошёрстная росомаха. – Она сказала «длинногривая». Потому что моя грива длинная. А тебе послышалось «блин». Но всё равно, это было смело. Спасибо за заступничество. Эрньо не стала с ними долго нянчиться, вернулась за свою стойку, вооружилась ножом и продолжила вырезание символов на подпорках, пока её кто-нибудь не окликал с кухни или из зала. Звери в гамаках тихо переговаривались, кто-то за дальними столами нестройно тянул гимн Далетравья, а Мартер опустошал уже четвёртый чайник чая. Фир-Фир сидел как большая безрадостная туча и тяжёлым взглядом смотрел в свою бутылку, которая уже давно была пустой. Варра постукивала тупым когтем по добротной дубовой столешнице, пересчитывая древесные кольца и затёртые сучки, а Яркольд пошёл прогуляться по залу, чтобы как следует разглядеть собравшихся зверей. Все посетители ждали, когда приготовится главное блюдо. Спустя несколько долгих и скучных минут, тянущихся в омрачённом перелаем ожидании, ольхен молча встал и подошёл к норке. - В чём дело? – осведомилась та, когда почувствовала, как росомаший коготь касается её плеча. – Ещё мёду? Фир-Фир не стал начинать издалека. - Эрньо, что ты хочешь за ужин и спальное место для нас…, - он замялся и с неохотой выдавил: - четверых. - Денег нет? Ни одной трави? Тогда кабарга, - ответила норка, не отвлекаясь от работы. – Крупная кабарга. Самец. С клыками подлиннее. Добудешь? Этого вполне хватит и за мёд, и за квас, и за ночлег, и за ужин. - Кабарга, так кабарга, - кивнул ольхен и вернулся на место. Ароматы из кухни становились всё сильней и сильней, запах был настолько аппетитным, что зал тут же наполнила симфония урчащих животов, заглушаемая несдержанными возгласами: «Ну когда же!?». Звери потихоньку вылезали из своих убежищ и перебирались поближе к стойке, приманенные запахом. Их оказалось куда больше, чем можно было представить. Белки, ласки, горностаи, крыски и прочая мелочь повалили из шкафов и ящиков. У стены зашевелилась куча тряпья – из под неё, сонно потягиваясь, вылезли три колонка и, держась друг за друга, вразвалочку на задних лапах направились к стойке. Из гамаков спрыгивали кошки, рыси, коты-рыболовы, камышовые коты, сервалы, соболя, харзы… Последней спрыгнула заспанная енотиха. Она нетерпеливо оттолкнула камышового кота с дороги и запрыгнула на стойку к Эрньо, нервно цокая коготками по дереву. - Терпение, друзья. Вы правы, уже почти готово, но проявите терпение, - пыталась успокоить их норка. Но десятки пар голодных глаз с мольбой взирали на неё, и вскоре она сдалась. – Ладно, зверюги! Выноси! Под всеобщий восторженный визг в зал торжественно вошли выдра и две кошки-рыболовки. Кошки держали в лапах здоровенный поднос, на котором возвышалась гора из рыбы, нежной дымящейся рыбы. Приветствовав посетителей пронзительным мяуканьем, кошки пронесли поднос мимо каждого столика и мимо каждого посетителя, а выдр накладывал в тарелку их порции. Это было невероятное блюдо: пять больших запеченных форелей красовались на подносе в окружении подлещиков и плотвиц, окуней и уклеек, ершей и бычков, краснопёрок и карасиков, пескарей и щурят. Были там и большие щуки, все чёрные от копоти. Весь поднос был заполнен рыбой, разных размеров, видов, разными способами приготовленной. Каждый зверь выбирал себе то, что ему нравилось, и брал, сколько хотелось. И вот, кошки-рыболовки уже почти обошли всех посетителей, а рыбы, казалось, так и не убавилось. - Это дары нашей Травошёрстки! Хорошо, что я поставил ловушки и сети на рыбу! – рассказывал выдр, раскладывая кушанье в подставленные тарелки. – Уж я-то знал, что, когда вода спадёт, можно будет поживиться. И вот, любуйтесь! Это богатство принесло наводнение. Отведайте щучек! Звери были в восторге от рыбы, они умиротворённо чавкали и смаковали кусочки. На некоторое время в таверне воцарилось молчание, поскольку все пасти были заняты. Был слышен только низкий бархатный голос Эрньо, которая тихо хвалила поваров, скользя взглядом по мордам посетителей, на которых отражалось блаженство и восхищение. Многим зверям не хватило столиков, и они ели у стен, на подоконниках, у стойки, на полках и на полу. А когда с рыбой было покончено, они вновь забивались в свои гнёзда, чтобы переварить сытный ужин, которым их угостили в Сытной Норе. Варра, Щур и Фир-Фир тоже ели много и долго. И Яркольд от них не отставал: в этот день он был особенно прожорлив, и даже попросил добавки. Ужин всем поднял настроение, в том числе ольхену, которого теперь совершенно не волновало то, что десять минут назад над ним смеялась вся Сытная Нора. Он знал, что норка Эрньо, его старая добрая подруга, с которой он познакомился ещё до того, как она стала хозяйкой таверны, никогда не желала ему ничего плохого, а к её грубоватым шуткам просто надо было привыкнуть. С другой стороны, разве не она единственная оказала ему такую хорошую и действенную поддержку, когда он впервые узнал, что никогда не станет Ольхом? И Фир-Фир привык к дерзким манерам Эрньо, давным-давно, когда они вместе путешествовали в Лес Финала, чтобы посмотреть, как выглядят настоящие Инеевые волки. Юных зверёнышей всегда тянет неизвестно куда и неизвестно зачем, и как же часто они платят за свою неуёмную любопытность непосильно высокую цену. - А я вообще с Белых Болот, - очнувшись от своих воспоминаний, Фир-Фир услышал голос Варры. Он открыл глаза и увидел пятнистую норку, которая стояла на их столе и обгладывала окунёвый хребет. Варра продолжала: - Но какое-то время жила в Луголесье, и вот только неделю назад пришла в Далетравье. - Луголесье? – поморщилась Эрньо. – Ну и дыра. Ни за что бы сама туда не сунулась. - А, по-моему, хорошая страна, - робко поделился мнением Щур. - Особенно Лесье. - Лесье уже не то, что было при Иктине Пёстрой, - вздохнула Варра, утягивая рыбку из миски ольхена. – Тиран-то, правитель собачий (в их стране правители называются не Ольхами, а Кархами), совсем не проявляет интереса к этой части страны. И зачем нужно было захватывать? - А там какая-то интрига была, - с набитым ртом поведал Мартер. – Между ним и ещё кем-то. Из-за этого и война случилась. Да, Иктина была добрейшей рысью, я с большим удовольствием собирал о ней сведения и рассказы. Она умерла в первый день войны. - Не люблю Лужье и все эти тёмные истории, связанные с ним, - норка фыркнула и отложила рыбий скелетик. – Всё зло оттуда. - А мне бы стать Ольхом хоть на день, - вдруг сказал Фир-Фир. – Я бы сделал всех счастливыми. Друзья уставились на задумчивого ольхена, который печально ковырял когтем тельце крошечного ерша. - Я с детства мечтал стать Ольхом. Я стремился показать себя лучше своих сестёр в Росомашьей Колыбели перед нашей Наставницей. Я хотел стать Ольхом не из-за жажды власти. Какая там жажда власти? Её не было ни у меня, ни у моих сестёр. Я просто хотел помогать всем зверям, а, будучи Ольхом, это куда проще осуществить. Фафа никогда не хотела править страной, она сама говорила. Чилига, моя младшая сестрёнка должна была унаследовать корону, но не смогла из-за слабого здоровья. А я так хотел… Я бы мог! Но закон… Теперь уже ничего не сделаешь. Эрньо сочувствующе похлопала самца росомахи по спине. Мартер слушал внимательно, доедая карася. Он молчал, морщил лоб, что-то вспоминая, поднимал взгляд к потолку, в надежде увидеть там подтверждение своим мыслям. А потом застыл на месте. Взгляд куницы стал стеклянным, устремлённым сквозь пространство, нижняя челюсть на мгновение отвисла, придавая его морде глуповатое выражение. Все звери, сидящие с Мартером за столом, обратили внимание на его странный вид. Так мог выглядеть зверь, осознавший что-то важное. - Эй, летун? – Фир легонько толкнул друга. – С тобой всё нормально? Мартер потряс ушами и кивнул. Плащекрылья тихо зашуршали, повинуясь движениям куницы. После этого его мордочка растянулась в улыбке, а глаза засияли. Он взял Фир-Фира за пушистые щёки и приблизил его морду к своей. А потом прошептал: - Ликуй, росомаха! Я знаю как добыть тебе корону! Изменено 16 октября 2015 пользователем Варра Цитата Ссылка на комментарий Поделиться на других сайтах Больше способов поделиться...
Варра Опубликовано: 7 декабря 2014 Автор Поделиться Опубликовано: 7 декабря 2014 (изменено) Глава 17. Фир-Фир бежал вприпрыжку в сторону леса. Он скакал, кружился на месте и всё время смеялся. Сырая земля, впитавшая в себя ночной дождь, дышала влажностью и плодородной теплотой, оставляя в себе глубокие следы росомашьих лап. Солнечный Олень уже проснулся и выгнал Небесное Светило из-за горизонта, навстречу новому дню. Однако, их бег по небосводу был сокрыт от глаз плотными облаками. - Получится же! Должно получиться! Обязательно получится! – выкрикивал Фир-Фир, торопясь на охоту. Он хотел как можно скорее расплатиться с Эрньо и двинуться дальше в путь - осуществлять план Мартера. И вот, наконец, ольхен достиг плотной стены деревьев, что отделяла Предместья от юго-западной части леса, где он и собирался поохотиться. Дичи там водилось предостаточно, за три часа он должен был успеть поймать кабаргу. Самца. С клыками. Как и просила Эрньо. Оглянувшись на остроконечную крышу Сытной Норы и на виднеющуюся вдали крону Бросхадома, Фир-Фир ступил под сень деревьев. С поля гладь озера была незаметна, но стоило пройти немного вглубь леса, как озеро Чистейшее разворачивалось перед путником во всём своём великолепии. Вода блестела, искрилась и была абсолютно прозрачной, даже в самых глубоких омутах можно было детально разглядеть дно. Посреди озера лёг остров. Это был небольшой клочок земли, на котором спокойно уместился бы табун лошадей, стой они вплотную, если бы большую часть острова не занимало толстое дерево, сломанное ураганом. Большой, пустой и совершенно сухой ствол возвышался посреди острова, а его корни уходили вниз и там, на глубине, торчали из грунта, подобно огромным застывшим змеям. Весь этот кусочек суши держался лишь на корнях старого дуба. Древний ствол был испещрён дуплами, прорехами, дырами, а единственная широкая ветка, сохранившаяся до нынешнего времени так же была безнадёжно пустой. Остров Пня, так он назывался. Никто не жил на нём, ни один зверь не сделал себе гнезда в Древнем Дубе, даже летучие мыши не рискнули устроить себе убежище в полом стволе, а, казалось бы, лучшего места для них не придумаешь. Почему-то все звери обходили это место стороной. Фир-Фир принюхался. Он знал, где живут кабарги, он не раз наблюдал за этими необычными оленьками, когда был ещё росомашонком. Как же ему нравились торчащие клыки самцов! Он хотел себе такие же и даже просил у мамы дать ему той смолы, от которой растут зубы. Разумеется, она ему отказала. Позднее юный ольхен не раз добывал здесь этих животных. Он отлично помнил заветы Чары – его Наставницы из Росомашьей Колыбели. Она научила Фир-Фира и его сестёр, как надо охотиться на разных животных. И её уроки не прошли даром. Цепляясь крепкими когтями за ствол, он без труда забрался на размашистую черёмуху и затаился. Ветка, на которой он лежал, слабо покачивалась под его весом, но не скрипела. Ольхен внимательно разглядывал неаккуратные, почти развернувшиеся листочки, но уши его улавливали каждый шорох, доносящийся с земли. Такая безмятежность весеннего утра, тишина и покой, только вода спокойно плещется у берегов, да камыши вздрагивают от случайных порывов ветра. Молодой самец росомахи отдыхает на ветке черёмухи, его глаза прикрыты, он почти спит. Он не был замечен семейством кабарог, путь которых проходил под той самой черёмухой. Зверьки шли к озеру – мать с тремя детёнышами. А отец отстал и плёлся где-то сзади. - Безрогая, а где папа? – спросил старший сын у своей матери. На его боках ещё красовались тёмные пятнышки, однако из-под губы уже показались два белоснежных клыка. - Два скока назад, нашёл моховую кочку. Скоро нагонит. И, Пятнистый, потише! Всего час, как Солнцерогий гонит Шар-Жар, - взрослая кабарга с умными тёмными глазами подтолкнула своего детёныша и поспешила дальше. Она знала, что сейчас время охоты. Фир-Фир наблюдал за семейством сверху. Малыш, малыш, малыш, самка… А где самец? Похоже, действительно, задержался у моховых кочек. Тем лучше для охотника. Супруга и дети давно скрылись за ветвями рябин, скорее всего, они уже добрались до воды. Наконец, показался и он – отец семейства. Настоящий красавец, он был сильным и крупным самцом, с лоснящейся тёмно-бурой шкурой, с изогнутыми тонкими клыками, с овальными бархатными ушками. Он стоял сейчас, гордо выпятив грудь, дожевывая комочек мха, прямо под черёмухой. Под той самой черёмухой, где на него сверху хищно смотрел другой сильный и крупный самец с лоснящейся бурой шкурой и смертоносными клыками. Самочка вращала ушами, принюхивалась, оглядывалась в поисках мужа. Она ужасно боялась хищников в этот немилосердный час. Три её детёныша торопливо лакали, погружая остренькие мордочки в холодную кристально чистую воду. Тут тишине настал конец, и взрослая кабарга вздрогнула, когда из-за рябин до её чутких ушей донёсся сначала скрип ветки, глухой удар, а потом и отчаянный крик её мужа. - Пятнистые, в сторону! – скомандовала она детям, а сама бросилась на выручку своему самцу. Но долго бежать ей не пришлось – отец семейства сам выпрыгнул к ней из-за переплетённых стволов рябины. Со страшным хищником на спине. ____________________________ Варра и Щур мирно сопели в гамаке под самым потолком. Они сплелись в клубок и грели друг друга под клетчатым пледом, в то время как Яркольд помогал норке расставлять мытые кружки на полке. Кунчонок встал вместе с Фир-Фиром и проводил его на охоту, а потом уже не смог заснуть один. Эрньо подала Ярку очередную прозрачную кружку, предназначенную для крупных зверей, и тот с трудом дотащил её до другого конца полки. Там в углу, устроившись на подушке, спал белый котёнок. Его сложенные вместе лапки слабо дёрнулись, когда детёныш каменной куницы поставил рядом с ним тяжёлую кружку. Однако, котик не проснулся. - Вот и всё, Яркольд, помыты все чашки-ложки, - добродушно улыбнулась пятнистая норка. – Спасибо, приятель! Очень помог! А то этих, - она кивнула на кошек-рыболовок, спящих в корзинке, - не добудишься вечно. Перетрудились, устали. А может, зря в молоке сварили корень валерианы. Тьфу. Кунчонок весело фыркнул и спрыгнул с полки. Эрньо стояла на стойке, размахивая тряпкой, когда Ярк неуклюже забрался к ней. - Фирф принесёт нам сегодня славный ужин. Другие тоже что-нибудь притащат, и будет снова пир! Люблю я свою таверну вот такой. Тихой и полупустой, когда все разбрелись по лесам, чтобы добыть для меня дичи. И чтобы я могла снова их всех накормить вечером. Многие так и живут здесь. Охотятся будто для себя, приносят мясо, я его готовлю, они его съедают. И утром снова отправляются на охоту. Кстати, Часы Охоты уже на исходе, скоро они будут возвращаться. Вот увидишь, по одному, все они снова вернутся, Яркольд. Как там говоришь, твоего Небесного Покровителя зовут? - Вересковая Ласка, - проурчал кунчонок. Ему было приятно, что норка проявила к этой теме интерес. - Вересковая Ласка, да, - задумчиво произнесла она. – Хорошие про неё ходят легенды. - Да, я читал! – взвизгнул малыш. Но осёкся и сконфуженно поправил себя: - Ну, мне читали. Вересковая Ласка на Срезанной Горе! Вересковая Ласка в Стеклянном Болоте! Вересковая Ласка и Первозверь! - Первозверь? – спросила норка, наливая в чашку молоко из большого бидона. – Не тот ли, который мир помогал создать? Яркольд смотрел на взрослую собеседницу с непониманием. Он не знал легенд о Сотворении Мира. - А ты знаешь, как появился наш мир? – Эрньо протянула ему полную кружку молока диких коров. Кунчонок громко чмокал и хлюпал, пока пил, а потом вытер пасть лапой и покачал головой. - Расскажи, Эрньо! – попросил маленький любитель сказок. Десятки робких свечных огоньков дрожали на фитильках, боясь оступиться и потухнуть. Они добавляли немного света к свету, даваемому камином, и просто украшали таверну, делая её чем-то, похожим на дом. А ведь для некоторых зверей это и был настоящий дом. Норка окинула взглядом немногих оставшихся посетителей и села, свесив лапы с края стойки. Она взяла гребёнку и расчесала отращенную шерсть на шее, а потом заплела её в толстую косичку, перехватив коричневой бусиной. Пахло смолистой древесиной и душистым сеном, к этим запахам примешивался аромат жирного молока и свежеиспечённого хлеба, чабреца и мяты, корицы и лаванды. Яркольд ощущал ещё множество, множество запахов, но не имел достаточного опыта, чтобы различить и назвать их всех. Когда Эрньо закончила приводить шерсть в порядок, она, наконец, собралась с мыслями и начала: - Много-много Лун назад… Так ведь начинаются все древние легенды? Так вот. Много-много Лун назад, когда никакой Луны ещё не было и в помине, мир наполняла лишь Тьма, с трудом и не всегда удачно разгоняемая Звёздами. Звёзды, ты же знаешь, они были всегда. И как раз в то время, когда кроме них и Тьмы ничего не было, а сами они светили тускло и неуверенно, решили Звёзды быть друг к другу ближе, чтобы было светлее. Собрались они все в одну кучку, оставив Тьму позади себя. Так произошло разделение Тьмы и Света. И долго Тьма копила в себе силы, она становилась всё гуще, всё плотнее, пока не приобрела осязаемую форму, похожую на чёрный хлопок, если потрогать её лапой. Она менялась, двигалась и уплотнялась ещё больше, а Звёзды тем временем грелись друг о друга и о Тьме не вспоминали, покуда она не коснулась их своим морозным боком. И тогда Звёзды испугались и решили противостоять Тьме. Они думали-гадали, и придумали вот что. Настал нужный час, и закружились, завертелись Звёзды, торопливо поплыли по кругу, каждая стряхивала в центр круга Звёздные Крохи. Крохи слипались воедино, образуя существо, которое становилось всё больше и больше, по мере того, как Звёзды посыпали его всё новыми Крохами. Так было рождено Солнце, самое сильное и светлое создание. Но и Тьма не сдавала позиций: она сама кружилась и вертелась, уплотняя своё существо, и вскоре перед Солнцем предстал огромный Зверь, чья шкура была чернее смолы, чернее самого чёрного угля, и ни единого волоска иного цвета не было на нём. Зверь издал протяжный вой и стал гоняться за Звёздами, пожирая их, и каждая проглоченная Звезда вспыхивала белым пятном на его брюхе, а Тьма между тем наблюдала за своим детищем и довольно смеялась себе в усы. Звёзды в ужасе пищали и разбегались, моля Солнце прийти им на помощь. И Солнце погналось за Зверем Тьмы, но не было в Солнце той ловкости и проворства, которым наделила своё детище мать-Тьма. И Зверь продолжал пожирать Звёзды, и всё больше ярких серебристо-белых пятен вспыхивали на его шкуре. Но Звёзд в Первомире было немало, не смог Зверь Тьмы сожрать их всех. Ни единого чёрного пятнышка не осталось на нём из-за съеденных Звёзд, он весь стал белый и светящийся, теперь Зверь Тьмы дарил только свет. Так появилась Луна. Луна не смогла уйти от Матери-Тьмы под свет Солнца и осталась с ней в стороне. Но и Звёзды меркли рядом со своим детищем, уж слишком ярким было оно, слишком горячим был Зверь Солнца. «Надо создать тех, кому Солнце сможет дарить своё тепло и свет. Если Солнце будет все свои силы тратить на нас, оно, само того не желая, погубит нас!» - шептались Звёзды. И решили они создать Зверей. Но они могли создавать только существ, состоящих из Света и Звёздных Крох, но зачем таким существам Свет Солнца, если они сами – Свет? Тогда Звёзды пошли к Тьме, просить у её помощи, потому что и ей от Солнца было плохо. Тьма дала Звёздам Тёмных Сгустков, но с условием, что она сама примет участие в создании первых Зверей. Тут вышла Луна, дочь Тьмы и сказала: «Где же Звери будут обитать? Они же не могут постоянно плыть в пространстве, как мы с вами. Иначе, их тоже спалит Солнце. Солнце должно лишь неторопливо пробегать мимо них, давая время на передышку, тогда оно будет поддерживать их Жизнь». И Звёзды и Тьма согласились с Луной – нужна Твердь. Но не было Тверди в Первородном пространстве. Тогда решили Тьма и Звёзды сотворить Первозверя, чтобы тот дал им Твердь. Звёзды смешали Тёмные Сгустки со Звёздными Крохами и стали лепить, придавая форму, вылепили остренький нос, круглые уши, короткие лапы и длинный хвост. Тьма слепила большие глаза и широкую пасть с клыками, крепкую шею и мощное туловище. Луна придала глазам Первозверя блеск. А Солнце коснулось его шкуры и подарило тепло, разогнало кровь по его жилам, заставило сердце биться. Первозверь открыл глаза, поглядел на своих создателей, повёл носом и закашлял, когда случайно втянул в себя горсть Звёздных Крох. Судорога сотрясла его тело, и из его глотки выскочил круглый камень, который стал Твердью. Твердь оказалась очень тяжёлой, и поэтому она опустилась на самое дно Небесного Гнезда. На Тверди Звёзды, Тьма и Луна поселили первых созданных ими Празверей. Звёзды вылепили из Тёмных Сгустков оленя и собаку, медведя и лиса, зайца и белку, куницу и выдру, росомаху и сурка, сокола и ворона, гадюку и ужа, леща и щуку… Много ещё Празверей были созданы тогда Звёздами, но и Тьма с Луной от них не отставали, лепя своих существ. Из-под их лап вышла грациозная кошка, сильный волк, юркая вечерница, круглоглазая совушка, хитрая крыса… И стали новорождённые Празвери жить в первозданном мире, дивясь его красоте, исследуя его глубину и ширину, делая удивительные открытия. Многие Празвери дали потомков, так от Кошки произошёл весь кошачий род, а от Куницы – куний. А Солнце лениво ползло по небосклону, с каждым днём всё медленнее продвигаясь к закату, и на Тверди, названной Миролапьем, становилось всё жарче. И, наконец, оно и вовсе остановилось посреди Неба, свернулось в клубок и заснуло. Звёзды увидели это. И решили избрать среди своих творений тех, кто мог бы стать Солнечными Гонцами, дабы не давать Солнцу спать. Много Празверей хотело гнать Солнце по Небу, но выбрали тех, кто показал себя самым достойным: Медведя, Оленя, Волка, Рысь, Белку, Сокола и Зайца. Они по сей день гонят Солнце, сменяя друг друга. Кроме Волка Оурро, которого обманом сместил лис Кволке-Хо, сын Перволиса. И Оурро стал помогать кошке Фрызк, Лунной Хранительнице. Вот так и был создан наш мир. Все остальные звери произошли от Празверей, и каждый зверь носит в себе и Тьму и Звёздный Свет. Яркольд слушал, не отрываясь. Его округлые мягкие ушки улавливали каждое слово, малейшее колебание тональности голоса норки, и, если Эрньо случалось запнуться или сделать чересчур длинную паузу, кунчонок в нетерпении вздрагивал и подавался вперёд. Эрньо была довольна тем, какое впечатление она произвела на маленького зверёныша. Другие звери, проснувшиеся или только вернувшиеся с охоты, тоже подсаживались ближе к стойке, чтобы послушать. И когда пятнистая норка закончила рассказывать и с достоинством поглядела на своих слушателей, все они радостно замахали хвостами и поспешили поделиться своими мыслями по поводу легенды. У енотихи и бело-рыжего кота даже возник спор, едва не перешедший в возню, по причине того, что енотиха считала, будто Солнце тоже принимало участие в создании зверей, и именно оно создало Енота. А кот, осклабив обветренную пасть на грубоватой морде, утверждал, что Енот, так же как и Кошка, произошёл от Луны и Тьмы. Благо, спорящих быстро утихомирили, вручив каждому по вяленой плотвице. - Ну что, где там наш Фир-Фир? – спрашивала хозяйка таврены, время от времени поглядывая на вход. Варра с Щуром уже вылезли из гамака и уселись за стол, сонно зевая. Яркольд тут же подскочил к ним, а Мартеру даже не пришлось опускать гамак – он просто спланировал из подвесного гнезда на плащекрыльях. Все друзья, кроме ольхена, сидели на стульях с корявыми ножками и непринуждённо беседовали, потягивая молоко. - Так ты говоришь, - задумчиво начала светлошёрстная росомаха, глядя на Мартера. – Ты говоришь, что стоит идти к Ольхеве и просить у неё совета? А потом в Луголесье? И в Предхладу? Куница допил молоко, вытер пасть и утвердительно уркнул. - Сначала к Её Величеству Фафе, - подтвердил он. – Я пойду с вами, послушаю, что она скажет. Если даст добро, я слетаю в Предхладу, спросить мнения Её Величества Тарви и Его Высокородного Превосходительства Уин-Турга. После этого полечу в Синезорье к Ольху Рижху. А, напоследок, в Луголесье. И всех позову на преждевременный Слап. Тиран, я уверен, будет не в восторге от идеи уступить Лесье, но мы сможем провести такую дипломатию, чтобы всё получилось. А вы пока гостите в Бросхадоме и ждите меня с новостями. - Зная Тирана… - хмыкнула Варра. – Не отдаст он Лесье просто так. Даже, несмотря на то, что он Лесьем вообще не интересуется и носа там не кажет. Ни себе – ни другим, как говорится. - Если на него окажут давление Ольхи и Ольхевы окружающих стран, - встряла в разговор подошедшая норка. – То ваш блохастый кобелёк не сможет долго сопротивляться. Кишка тонка. Главное, Мартер прав, пригласить всех на Слап. Ну и пусть до него ещё целый год, мы не можем ждать. Слап должен состояться в ближайшее время. - Не можем ждать! – взвизгнул Яркольд и погрузил морду в молочную кружку. _______________________________________ Фир-Фир удивлялся, как маленький олень может так ловко скакать с такой тяжёлой ношей на спине. Удивлялся и сильнее сжимал клыки на загривке кабарги. До смерти напуганная Безрогая (как называют своих самок все потомки Праоленя) умчалась в чащу, подгоняя перед собой своих детёнышей. Самец кабарги, пыхтя, мыча и отдуваясь, протащил росомаху до самого озера и, отчаявшись найти другой выход, прыгнул в прозрачную воду. Когда Фир-Фир разжал стискивающие загривок добычи челюсти, потому что в нос и рот хлынула холодная вода, кабарга толкнул его копытом и поплыл. Уже отсюда, от самого берега, были видны подводные корни острова Пня, причудливо извивающиеся и уходящие вглубь, и там, на дне, с которого и выдре будет не под силу достать горсть песка, эти корни врастали в землю. Идеально чистая вода не могла скрывать движений и уловок ни жертвы, ни хищника. Кабарга, спасаясь, не мог нырнуть на глубину и сделать рывок в неизвестном направлении. Оба зверя знали это. Неуверенно оглянувшись, оленёк увидел, как на ровной зеркальной поверхности появилась лобастая короткоухая голова, однако, не смотря на резкие движения, зверь почти не поколебал водяную гладь озера. Вода как была, так и осталась спокойной. Росомаха сморгнул капельки с глаз и поспешил догонять жертву, которая не теряла времени даром и уже почти добралась до острова. «Глупый травоед! – думал Фир-Фир, умело загребая воду своими широкими лапами. – Неужели не понимает, что на острове я достану его? Остров Пня… Я там ни разу не был. Чара говорила туда не ходить. А почему? Что же я не спросил у неё тогда? Ну вот сейчас и узнаем, что там делается». Тем временем кабарга достиг надводных корней Пня и с лёгкостью выбрался на влажный мох. В панике заметавшись при виде приближающегося хищника, в конце концов, он юркнул в полый ствол, воспользовавшись проходом между сплетёнными корнями. Всё затихло, и остров снова стал казаться безжизненным и одиноким. Фир-Фир схватился когтями за скользкий корень и подтянулся, вытаскивая себя из воды. Оказавшись на суше, он развалился во мху, чтобы немного перевести дыхание после долгого заплыва. Ольхен был уверен, что его добыча тоже вымоталась, и поэтому в ближайшее время никуда не денется отсюда. И Фир-Фир позволил себе отдохнуть. Росомаха втягивал носом сырой болотный запах торфяных мхов, знакомясь с новой для себя местностью. Потом он стал перекатываться и валяться, чтобы мох впитал воду из его шкуры и вернул обратно в озеро. Древнее дерево молчаливо возвышалось над зверем, распространяя вокруг себя накопленную за многие века тишину. Могучий дырчатый ствол серо-бурых цветов, кора его была будто отшлифована, но бугрилась, точно под ней напряглись до предела и застыли в таком положении крепкие мускулы. У Фир-Фира возникло ощущение, что любой звук, долетавший сюда с берегов или из леса, моментально гасился неведомой силой. А может, он и вовсе не достигал пределов острова. Так или иначе, у росомахи не возникало желания нарушать тишину, однако он заметил, что просто не в состоянии создать шум. Ольхен постучал когтем по корню, ожидая услышать издаваемый им стук, но звука не было. Мох не хлюпал, когда на него наступали. Фир-Фир подошёл к воде и потрогал её лапой, взметнув брызги. Но они абсолютно бесшумно коснулись воды и слились с ней. Проверять слышимость своего собственного голоса ольхен побоялся. В безмолвии он направил шаги в сторону прохода внутрь дерева, где спрятался кабарга. Помедлив перед сплетёнными в овал корнями, Фир-Фир стал разглядывать испещрённый отверстиями тёмный ствол, и, охваченный священным трепетом, протянул лапу, чтобы коснуться его. Ледяной холод пронзил росомашью лапу, когда жесткие подушечки пальцев дотронулись до коры. Фир-Фир беззвучно ахнул от неожиданности, но лапу не убрал. В то же мгновение колющий пальцы холод сменился обычным мирным теплом, какое источает нагретое на Солнце дерево. Внутри царил полумрак, разбавляемый светом, льющимся через дыры и дупла, а ствол изнутри был увит желтоватым плющом. Ольхен затаил дыхание и принялся рассматривать всё вокруг себя. Мох здесь был сухим и тёплым. Многочисленные лучи света, вырывающиеся из прорех, пересекались друг с другом и отражались от блестящих стенок. Все они были тонкие и слабые, только один луч, что пробивался из единственной пустотелой ветки Дуба, мощным потоком дневного света выхватывал из темноты большой округлый камень. Красивый бело-зелёный камень, размером раза в два больше Фир-Фира, устроился во мху, располагаясь ближе к задней стенке ствола. Непоколебимо и уверенно он занимал собой это пространство. Его поверхность была матовая, в мраморных разводах, с охристыми и аквамариновыми вкраплениями, ярко мерцающими на свету. Ольхен сразу увидел кабаргу и очень удивился. Оленёк лежал на боку, напряжённо вытянув шею и ноги. Его шкура покрылась инеем чуть выше тех мест, где она соприкасалась с поверхностью странного камня. Кристаллики льда усыпали застывшую острозубую мордочку, остекленевшие глаза копытного были широко раскрыты. И свет, льющийся на него из полой ветки, никак не мог растопить неестественный лёд. Шерсть на загривке росомахи поднялась дыбом, он ещё несколько мгновений не мог заставить себя сделать движение, а только глядел ошарашенными глазами на мёртвое тело, покоящееся на поблёскивающем камне. Но всё же собрался с духом и подошёл поближе. Он ведь сейчас совершенно не чувствовал холода. Наоборот, ольхену было очень тепло, и торфяной мох приятно ласкал подушечки его лап. Он обошёл вокруг камня, стараясь не смотреть в мёртвые глаза кабарги. Дотронуться до камня лапой он пока не решался. Ему было жутковато, хотя он совсем не чувствовал дыхания своей Смерти. Однако присутствие Смерти тут было, и росомаха ощущал его каждой шерстинкой. Встав спиной к большому лучу света, Фир-Фир сощурил глаза, силясь рассмотреть загадочный камень получше. Здесь было начертано изображение росомахи. Изменено 14 июля 2015 пользователем Варра 1 Цитата Ссылка на комментарий Поделиться на других сайтах Больше способов поделиться...
Фортуната Опубликовано: 27 декабря 2014 Поделиться Опубликовано: 27 декабря 2014 @Варра Однако, какая захватывающая охота вышла! И все на своих местах: Фир-Фир, как-никак, хищник, ему питаться надо, и кабарга... Что дальше? Ждем продолжения! Цитата Ссылка на комментарий Поделиться на других сайтах Больше способов поделиться...
Генерал Опубликовано: 18 января 2015 Поделиться Опубликовано: 18 января 2015 @Варра О, сколько уже глав вышло. Это хорошо и интригует) через пару дней я таки засяду за это творение и буду потихоньку писать отзывы, потому как интересно) Цитата Ссылка на комментарий Поделиться на других сайтах Больше способов поделиться...
Фортуната Опубликовано: 19 января 2015 Поделиться Опубликовано: 19 января 2015 О, сколько уже глав вышло. Это хорошо и интригует) через пару дней я таки засяду за это творение и буду потихоньку писать отзывы, потому как интересно) Интересно, увлекательно и, обрати внимание, насколько последовательно: никаких логических несостыковок! @Варра Ждем 18-ю главу!+1)) Цитата Ссылка на комментарий Поделиться на других сайтах Больше способов поделиться...
Ганслингер Опубликовано: 20 января 2015 Поделиться Опубликовано: 20 января 2015 Наконец-то смог нормально сесть и как следует прочесть. Даже не могу подобрать подходящего слова, чтобы описать, насколько тут всё замечательно... Это просто супер! )) Грамматика на должном уровне, полное отсутствие каких-либо логических несостыковок, благодаря чему никаких вопросов и тем более претензий к повествованию не возникает вообще. Цитата Ссылка на комментарий Поделиться на других сайтах Больше способов поделиться...
Фортуната Опубликовано: 21 января 2015 Поделиться Опубликовано: 21 января 2015 Если охарактеризовать ДК двумя словами - уютная история. Я заглядываю в эту тему не только за похождениями Варры, Фир-Фира, Яркольда или Щура. Я заглядываю просто попить чай. Потому что уютные сцены этой книги настолько осязаемы, что и за монитором, голодная, в невыстиранном еще хирургическом костюме, я чувствую их и подпитываюсь от них. Большой Лисий Респект. Цитата Ссылка на комментарий Поделиться на других сайтах Больше способов поделиться...
Стальнолапка Опубликовано: 21 января 2015 Поделиться Опубликовано: 21 января 2015 О, Празверь, как же я посмела пропустить этот литературный шедевр?!Это восхитительно!Он способен затянуть кого угодно в этот удивительный и интригующий мир!Какие изумительные персонажи, легенды и описания! Я тоже присоединяюсь к жаждущим продолжения.)) Цитата Ссылка на комментарий Поделиться на других сайтах Больше способов поделиться...
Варра Опубликовано: 22 января 2015 Автор Поделиться Опубликовано: 22 января 2015 (изменено) Ах, сколько внимания к моему Далетравью, это невероятно приятно! Большое всем спасибо, всем, кто читает, а особенно - кто коментирует. Вы даёте мне стимул писать дальше Глава 18. Пылинки вились в потоке света, кружились, вращались и мерцали, неслышно оседая на листья плюща. И мох, мягкий, как беличья шкурка, ласкал утопающие в нём лапы. Тёплый и добрый, совсем не страшный, полый ствол дерева, в котором можно свернуться в клубок и заснуть, не боясь, что кто-то потревожит или нарушит бесконечную тишину. На душистом мху. Его глаза стали слипаться, взор застилался разноцветными пятнами и клубами тумана. До тёмного росомашьего носа доносились прозрачные травянистые ароматы, в головокружительном хитросплетении перекликались они с благородным, чуть суховатым запахом дубовой коры. Ещё пахло древностью. В буйстве чувств, под звонкое буханье собственного сердца, ему захотелось лечь прямо тут и забыться приятным сном, чувствуя себя в полной безопасности, как в материнском гнезде. Фир-Фир сидел, покачиваясь, и мутными глазами разглядывал изображение росомахи, высеченное в камне. Несмотря на уплывающее сознание, ольхен сделал вывод, что рисунок был высечен очень давно: его границы были нечёткие, они почти сравнялись с нетронутой калёным резцом поверхностью камня. Тело маленькой росомахи было развёрнуто в профиль, тогда как голова её смотрела в анфас. Зверь, вырезавший это, подошёл к делу с умом – он выбрал такое место, чтобы два бирюзовых вкрапления, случайным образом оказавшиеся рядом друг с другом, стали глазами росомахи. Брови чуть нависали над её глазами, а губы растянулись в лёгкой усмешке. Фир-Фир поднял взгляд на замёрзшую кабаргу. Потускневшие зеницы не выражали ничего. А вот вырезанная росомаха, наоборот, казалось, смотрела на него живыми глазами, искрящимися и приветливыми. Ольхен приблизил к ней морду, наблюдая за переливами бирюзовых крупиц. Сонно, неуверенно, он прислонил к изображению свою лапу, полностью закрыв его. И почему-то дремота тут же слетела с Фир-Фира. Он встряхнулся, но лапу не опускал, покуда не почувствовал, будто её укололи две ледяные иголки. Отдёрнув лапу, росомаха непонимающе уставился в глаза, которые кольнули его морозом. Маленькая росомаха, высеченная в зелёном камне. Камне, усыпанном блестящими аквамариновыми крупинками, точно звёздами, отражающими Северное Сияние – Огни Празверей. Камне, покрытом белыми разводами, будто на него пролили жирное, питательное молоко диких коров… Да, он, Фир-Фир, сын Рурды Далетравской, хвостом сейчас мог поклясться, что вырезанная росомаха моргнула. Или всё же, это он сам как-то неловко заслонил Солнце на случайный миг, отчего глазки-вкрапления потухли? Он потянулся когтем к маленькой каменной мордочке, но стоило ему коснуться её, как непонятная сила отбросила ольхена назад, опрокинув на спину. Задние лапы и хвост обдало холодом, Фир-Фир лежал, не шевелясь, стиснув зубы от страха, и смотрел вверх, на свод ствола. Он почувствовал чьё-то присутствие, и от этого шерсть вдоль хребта поднялась дыбом. Ольхен не мог больше оставаться в неведении, во власти чего-то непонятного и ужасного, но и посмотреть в глаза своему страху он не дерзал. Фир-Фиру, смелому и весёлому росомахе, было страшно, как бывает страшно молодому зверю, преждевременно встречающему свою Смерть. Но Фир-Фир знал, что тут, на острове Пня его Смерти нет. Однако это не вселяло ему уверенности. Росомаха вздрогнул, вздрогнул по-настоящему, от носа до хвоста, каждая шерстинка его затрещала, а тело охватил панический жар, когда по всей полости Древнего Дуба, пронзая тишину, прокатился басовитый порыкивающий голос: - Так приветствует меня сын Рурды? Голос звучал странно, пугающе, будто проникал в само сознание. Он наполнял собой всё пространство Дуба. Низкий голос, слова, произносимые гортанным рычанием – эти звуки, самые первые, услышанные Фир-Фиром на этом островке, гулким эхом отражались от стен ствола и от внутреннего свода его, Фир-Фира, черепа. - Ну встань же, неуклюжий! – снова проговорил кто-то. Ольхен понял, что голос принадлежит самке, несмотря на всю грубость и басовитость его звучания. – Ишь какой, думаешь, мне очень интересно смотреть на твой дрожащий хвост? Фир-Фира это замечание смутило, и он осторожно поднялся. Принюхался, чтобы понять, что за зверь рядом с ним, прежде чем взглянуть на него. Но до носа донёсся только пряный аромат дикой мяты. Самец росомахи стоял спиной к неведомому зверю, никак не решаясь повернуться. - Ну? – требовательно фыркнул зверь. – Я всё ещё вижу твой хвост. Благородный ольхен, а ведёт себя совсем невежливо. Стыдно должно быть. -К-кто вы? – не поворачиваясь, спросил Фир-Фир, и снова почувствовал волну холода. - Обернись и сам увидишь. Ольхен глубоко вздохнул, крепко зажмурился и резко обернулся. Запах мяты ударил ему в нос, и самец открыл глаза. Перед ним сидела красивая бурошкурая росомаха с лоснящейся шерстью, и смотрела на него снисходительным взглядом бирюзовых глаз. - Кто вы? – повторил изумлённый Фир-Фир. Его глаза, в которых плескалось тёплое южное море, встретились с такими же глазами, абсолютно такого же оттенка. Ольхен вспомнил, как Варра пыталась утопить его в болоте своих глаз, когда защищала Щура. Насколько явно он тогда ощутил липкую тину, заполнившую его разум, бездонную топь, где он чуть не увяз, и запах гниющих растений, от которого голова пошла кругом. И он помнил, что так и не сумел смыть её топкое болото. Зато теперь Фир-Фир, глядя прямо в глаза потусторонней росомахе, чувствовал не борьбу, не противостояние, а наоборот, приумножение сил, как два потока воды сливаются в один и несутся дальше вместе. По мордочке собеседницы скользнула тень улыбки: - А что, твоими глазками я горжусь. Да, с этой стороны ты гораздо приятнее выглядишь. - Кто вы? – уже гораздо спокойнее, даже с небольшим нажимом, спросил Фир-Фир. - Я Одга-Фир, - хохотнув, представилась она. Одга-Фир.… Та самая Одга-Фир? Фир-Фир не верил своим глазам и ушам, а нос упорно улавливал мятный аромат. Носу он тоже не верил. Ну откуда на острове, где растёт только мох, взяться дикой мяте? - Вы сестра Ольхевы Треввы, – прошептал сын Рурды. - Какая удивительная догадливость! – притворно ахнула призрачная росомаха. – Просто невероятно! Какой умный у меня потомок! Загляденье! Ну, а коли серьёзно… Что-то ты долго добирался до меня, сынок. Я уж заждалась. - Вы ждали меня? - Ну конечно! Я же твой покровитель. Все росомахи из нашего рода, покровителем которых я являюсь, рано или поздно приходят сюда, на Могильный Остров Одги-Фир, - лучезарно улыбаясь, проворковала она. - Все росомахи? Их было много? – спросил обескураженный ольхен. - Все, которых назвали в честь меня. Только сейчас, уже немного оправившись от потрясения, Фир-Фир заметил, как сквозь его древнюю двоюродную бабушку слегка просвечивала гладкая поверхность ствола, зеленоватый камень с кабаргой, мох и плющ, прорехи с пучками лучей, и другие элементы внутренней части дерева. А с шерсти полупрозрачной росомахи слетали в воздух бирюзовые искорки. Теперь перед внутренним взором молодого самца проносились сцены из детства, далёкого и безмятежного, когда он ещё не узнал, что не бывать ему Ольхом. Вот Фафа, его сестра-близнец, такая молчаливая и замкнутая, кто бы мог подумать, что именно она примет Корону от своей матери? Да и младшей сестрёнке Чилиге куда больше подходила роль Ольхевы. Чилига всегда была доброй, начитанной и не по годам умной росомашенькой, но, увы, не отличалась хорошим здоровьем. Из-за болезни она не смогла взойти на престол. Она не смогла бы и править, несмотря на все её знания и умения. Чилига сама понимала это и уступила место Фафе, пояснив, что над Ольхевой Далетравья не должен всю жизнь витать дух Смерти. Ольхева должна быть сильной, выносливой и здоровой, и Фафа отлично подходит под это описание. К тому же, Фафа и сама была не глупа. Но ему, Фир-Фиру, каким бы он ни был умным, добрым, правильным, ему никогда не стать Ольхом в Далетравье, никогда. И тень этой несправедливости преследовала его всё время с того самого момента, когда он это узнал. Чилига рассказывала ему про Одгу-Фир. Младшая сестрёнка знала историю Далетравья лучше всех, она читала множество биографий Ольхев, летописи, жизнеописания, изучала Родовой Дуб, где все предки были представлены в родственных связях. Чилига говорила, что Фир-Фира назвали в честь прославленной сестры Треввы, которая первая выступила против Карго, гривистого волка, побудив своих братьев и сестёр к активному противостоянию. С помощью вечерниц они составили карту, а по ней и проложили границы Далетравья, в ответ на агрессивный захват Карго земель современного Лужья. Так и начался Великий Разгрыз, с которого все звери, живущие на бывших Землях Мява и Тява ведут летоисчисление. И было это девятьсот девятнадцать лет назад. - Одга-Фир, а скольким ещё росомахам ты покровительствуешь? – спросил Фир-Фир и протянул лапу, чтобы пощупать своего далёкого предка. По мере приближения к полупрозрачной росомахе, пальцы ольхена свело от холода, но он продолжал медленно тянуться к ней. Одга-Фир состроила снисходительную улыбку и проурчала: - Не советую тебе меня касаться, иначе мне придётся забрать тебя с собой на Дальние Луга. Фир-Фир в ужасе отдёрнул лапу и попятился, ощетинив шерсть. - Успокойся, росомашонок, успокойся! – Одга-Фир едва сдерживала смех. – Это шутка. Знаешь, я так редко возвращаюсь в этот мир, что могу позволить себе немного повеселиться. Мне очень нравится, как вы, живые, реагируете на это. Ха-ха-ха-ха! Ну, а коли серьёзно.… Кроме тебя в честь меня назвали только твою пра-пра-пра-пра-пра-пра-пра-пра-пра-пра-прабабушку Фиргу. Мою двоюродную правнучку. Она тоже приходила сюда, к моей могиле. - Здесь твоя могила? Под камнем? – догадался умный Фир-Фир. - Да, Фир-Фир, под камнем. Интересно, знаешь ли ты, что это за сухой дуб и откуда он тут взялся? - Не знаю. - Да вот Бросхадом должен был быть именно тут. Тревва, моя дорогая сестричка, сказала, что здесь, посреди воды, будет гораздо удобнее ухаживать за деревом, которое потом должно было стать столицей. Ну что же, ей, травнице, виднее, чем мне, драчунье. И она сказала выдре закопать в дно посреди озера жёлудь, который был особым образом обработан. Я не знаю, как она это делала и что добавляла, но Тревва умела за седьмицу выращивать с нуля огромные деревья. Так, когда Солнечные Гонцы два раза сменили друг друга, крона этого дуба показалась над водой, и потом становилась только выше, а ствол и корни всё мощнее. Тревва каждый день натирала ствол и листья особыми снадобьями, и просила выдру делать то же самое с корнями. Так будущий Бросхадом становился всё прекрасней и больше, разрыхлял дно корнями, делая озеро глубже... А потом – БАЦ! – и в него ударила молния. И срезала половину ствола. И получилось то, что ты сейчас видишь, дорогой потомок. И мы решили найти столице другое место, потому что вода и высокое дерево, как выяснилось, притягивают молнию. - Так столица должна была быть здесь? Подумать только! Но тут твоя могила. - Да. И здесь на удивление спокойно и тихо. И никто меня не беспокоит. Кроме тех, кому я покровительствую. Их я жду с нетерпением, - Одга-Фир запрыгнула на свой могильный камень, сбросив оттуда оленька. Застывшее тело глухо шмякнулось на мох, не изменив позы, в которой скончался несчастный. Фир-Фир кивком указал на него. - Почему он умер? Ведь я же не замёрз, коснувшись твоего камня. - Потому что он не мой потомок. Все, кому я не покровитель, замерзают, попав сюда. Поэтому звери сюда не ходят. А кабарга… кабарга спасался от тебя. Отчаяние привело его сюда. Вместе с тобой, росомашонок, - росомаха подмигнула ему. - Но зачем я здесь? Зачем я нужен тебе? - Хрррррх, это не ты нужен мне, а я нужна тебе! – Одга-Фир тряхнула головой, не сводя с потомка глаз. – Я здесь, чтобы помочь тебе. А ты здесь, чтобы я тебе помогла. Тебя привело сюда что-то важное, что-то, в чём тебе нужен мой совет или пояснение. Поэтому это я должна спросить: зачем ты здесь? Фир-Фир был озадачен, однако он понял, с каким таким важным делом покровительница должна была ему помочь. Он собрался с мыслями и начал: - Одга-Фир, я хочу стать Ольхом. Он ожидал услышать насмешливое фырканье, что было, как он понял, предку присуще, однако Одга-Фир не засмеялась. Она лишь вздохнула и коснулась лапой широкого пятна светлой шерсти над бровью. - Ох, ну почему именно мой подопечный преследует такую цель? Ну почему именно тебя назвали Фир-Фиром? Почему я должна улаживать то, что сама заварила? - О чем вы? – не понял Фир-Фир. - А о том, что теперь я должна тебе помогать, внучек. Но ты хочешь стать Ольхом, а в Далетравье власть наследуют только самки, ты же знаешь, - Фир-Фиру показалось, что мордочка призрачной росомахи приобрела виноватое выражение. - Знаю, как же, - кивнул он. - Но ты не знаешь почему. А я скажу тебе, почему. На то была моя воля. Фир-Фир поперхнулся воздухом, закашлялся. И новым взглядом посмотрел на свою древнюю двоюродную прабабку. Он всю жизнь не знал, кого винить в том, что его мечте не суждено сбыться. Он и представить себе не мог, что в этом может быть кто-то виноват. «Так сложилось исторически, - поясняла Чилига. – Так было испокон веку». И ведь действительно, уже ничего не сделаешь. Традиция. Но ольхену было до невозможности обидно за то, что у него изначально не было ни единого шанса. И вот теперь бирюзовый взгляд Одги-Фир осыпал его колкой солью, не сумевшей раствориться в тёплой морской воде. Фир-Фир видел перед собой давно умершую росомаху, и он знал, что в его вселенском разочаровании виновата она. И ему было не важно, как и при каких обстоятельствах это случилось. - Это всё Сарт-Ферс, - угрюмо объясняла Одга-Фир. – Мой брат. Мы поссорились после последней схватки с инеевыми волками. Последней для Одги-Иррцы. Мою сестру загрыз волк, когда мы в очередной раз отстаивали наши границы. Иррца сражалась храбро, отчаянно, она всегда была моей боевой подругой, помимо того, что сестрой. А вот Одга-Тревва и Одга-Мар-Мар были тихонями, сидели в глубине страны, да выращивали Бросхадом, пока мы охраняли наши земли от вторжений. Когда Иррца пала, Сарт обвинил в её смерти меня. Ему показалось, что я могла спасти её, но вместо этого трусливо осталась в стороне, глядя на то, как Иррцу раздирает враг. Но всё было не так. Фир-Фир её не слушал. - Я в это время загораживала Уффи-Ферса, которого ранили. А с Иррцой всё случилось так быстро, что я просто не успела бы подскочить, - перед кем оправдывается Одга-Фир, Фир-Фир не понимал. Росомаха продолжала. – А Сарт? После стычки он набросился на меня с рычанием и обвинениями. Мы страшно поругались. Он, Шкур, Крак и Эфес ушли из Далетравья, а я поклялась, что нашей страной никогда не будет править потомок таких остолопов. Теперь я понимаю, что поступила неправильно, когда позволила себе принять такое решение, принимая во внимание только личную обиду. Это моя ошибка. Ведь потом рождались достойные самцы, и много. Но да, ни один из них не имел ни малейшего шанса стать Ольхом. И ты тоже. Извини, внучек. Ольхен обиженно понурился, и досадные чувства, столько лет проглатываемые и успокаиваемые, вновь захлестнули его. Одга-Фир положила ледяную лапу ему на плечо, но тут же убрала её, заметив, как шерстинки покрываются инеем. - Извини, но такое было время. Время страшных клятв и крепких проклятий. Да и, не в обиду тебе, Чилига и Фафа лучше справятся на этом посту, и это не потому, что они самки. Ты добрый, сильный и смелый, но ты слишком романтизируешь бытие правителем. Ты думаешь, что это неограниченная власть, богатства и бесплатный сбитень в тавернах, так? Но ты не понимаешь, что это ещё и огромная ответственность за жизни и судьбы, за состояние страны, за отношения с соседями. Это невероятно тяжело! Вот я никогда не хотела быть Ольхевой. Мне больше по душе охота и сражения. Может, и тебе тоже подходит что-то другое? Подумай, Фир-Фир. - Я хочу стать Ольхом, - упрямо процедил потомок, и над морем его глаз начали собираться тучи. – И у меня есть шанс. - Но ты же знаешь, что в Далетравье не могут править самцы. Никак. И никогда, - возразила Одга-Фир. Самец росомахи ухмыльнулся и поднял на неё глаза. В них сверкнула молния. - Не в Далетравье, - ощерив пасть в улыбке безумца, прошептал Фир-Фир. – В Лесье. Покровительница так и села, подмяв мох полупрозрачным крупом. - Как ты хочешь это провернуть? – ошарашено спросила она. - Просто пойти к Тирану и попросить уступить мне Лесье. Одга-Фир не смогла подавить хохот, и раскатистые звуки гулко пронеслись по стволу, так и не ставшему Бросхадомом. - Ну не просто так пойти, а сначала к Фафе, потом к Тарви и Рижху. Убедить их в том, что наша идея принесёт благо, а потом созвать на преждевременный Слап. И всем вместе уже пробовать влиять на Тирана, - смутившийся её смехом потомок говорил сбивчиво, но всё же росомаха прекратила хохотать и сделала серьёзную морду. - А вот это уже лучше. Так бы сразу и сказал. Не знаю, насколько твои шансы реальны, дружок, но попытка – не пытка. И я тебе помогу. Знаешь ли, Тиран – весьма вспыльчивый и самолюбивый пёс, и так просто, разумеется, кусок своих земель тебе не отдаст. Но в том-то и дело, что исконно это не его земля. Лесье всегда, со времён Великого Разгрыза, было независимой от враждебного Лужья страной. И даже если Тирану удалось объединить земли, это ужасно неправильно, и наша бедная рысь Кадмарта – первая Ольхева Лесья, изгрызла свой собственный могильный камень от досады. Так что твою мысль я одобряю. - Это Мартера идея, - признался ольхен. - Не удивительно, - буркнула Одга-Фир. – Так вот, я открою тебе маленький секрет правителя Луголесья. Быть может, он тебе поможет, так что слушай внимательно и запоминай. Его отец жив. И зовут его Тиго Белый Хвост. Понял? Больше ничего сказать не могу. - Я ничего не понял. Как мне это поможет? - Ох, я так и знала. Расскажешь Мартеру, может он что-то придумает, если ты, дорогой внучек, не в состоянии. А теперь мне пора. Да и тебе тоже. Если снова захочешь со мной поговорить, просто приди сюда и дотронься до моего изображения, - с этими словами Одга-Фир начала медленно растворяться в воздухе. - Постой! – крикнул Фир-Фир. Покровительница вернулась в прежнее состояние. – Могу я забрать добычу? - Да, конечно. Это твоя добыча. - Но, как я её дотащу по воде? Я и сам-то еле доплыл, - ольхен подошёл к кабарге и встряхнул её за загривок. Одеревеневшее тело не изменило позы. Одга-Фир шумно выдохнула и поманила потомка за собой наружу. В нос снова ударил сильный мятный запах. Они вышли из ствола, ступив на влажный мох, и под лапами сестры первой Ольхевы травинки моментально покрылись кристалликами льда. Фир-Фир тащил оленька за холку, с трудом справляясь с расставленными негнущимися ножками, которые за всё цеплялись. Снова наступила та странная тишина, ольхен не слышал даже своего частого дыхания. Но ему было спокойно рядом с древней двоюродной бабкой, которая вела себя уверенно и не давала повода для страха. Одга-Фир беззаботной походкой достигла кристально прозрачной воды озера Чистейшего, опустила на поверхность воды лапу, едва касаясь её подушечками, и… вода замёрзла. Из-под призрачных пальцев показалась узорная вязь льда, завитками и белыми еловыми веточками расползлась она вокруг поставленной лапы. Одга-Фир оперлась на конечность, ставя следующую лапу дальше. И вот древний предок Фир-Фира уже всеми четырьмя лапами стоял на заледенелой воде около корней дуба. Росомаха помахала потомку лапой, зовя за собой. Поудобнее перехватив загривок кабарги, ольхен поставил лапу на ледяной след, проверяя его прочность. След выдержал, и тогда самец перевёл на него весь свой вес. Одга-Фир пошла вперёд, прокладывая ледяную тропу, и её двоюродный правнук осторожно шёл за ней, волоча в воде тушку, которой он должен был расплатиться с Эрньо. Изменено 14 июля 2015 пользователем Варра 1 Цитата Ссылка на комментарий Поделиться на других сайтах Больше способов поделиться...
Фортуната Опубликовано: 5 февраля 2015 Поделиться Опубликовано: 5 февраля 2015 @Варра Тааак-с... Неужели сама Одга-Фир? Принц ведь в честь нее назван, верно? Ждем продолжения!+1)) Цитата Ссылка на комментарий Поделиться на других сайтах Больше способов поделиться...
Варра Опубликовано: 5 февраля 2015 Автор Поделиться Опубликовано: 5 февраля 2015 @Варра Тааак-с... Неужели сама Одга-Фир? Принц ведь в честь нее назван, верно? Ждем продолжения!+1)) Верно, там же как раз об этом и говорится, урр Спасибо, что читаете мою книгу, скоро выложу новую главу. Цитата Ссылка на комментарий Поделиться на других сайтах Больше способов поделиться...
Гром Опубликовано: 5 февраля 2015 Поделиться Опубликовано: 5 февраля 2015 (изменено) Очень интересный рассказик, захватывающий такой!))) Ждём продолжения! Изменено 5 февраля 2015 пользователем Гром Цитата Ссылка на комментарий Поделиться на других сайтах Больше способов поделиться...
Варра Опубликовано: 6 февраля 2015 Автор Поделиться Опубликовано: 6 февраля 2015 (изменено) Глава 19. Они распрощались с норкой и вышли из Сытной Норы, когда Праолень загнал Солнце на самую высь, чтобы оно прогулялось по чистому голубому небу, не затянутому облаками, нависшими над Далетравьем. Плотные серые тучи драпировочными складками съёжились над Предместьями, в этот день они заволокли небо от края до края. Весёлый и слегка безумный ветер решил сегодня испробовать себя в роли музыканта, поэтому он с чувством и старанием шелестел прошлогодней травой и семенами ясеня, гнул к воде пушистые метёлки камышей и завывал в печных трубах, как он это любит. Только сейчас это был не дикий устрашающий вой с целью напугать зверьков и умчаться, хохоча, нет. Теперь ветер выл мелодию, изо всех сил пытаясь соблюдать ритм, темп, динамику. У него было превосходное настроение, и он хотел проявить это в музыке, выплеснуть все свои чувства, подобно его другу грому. Но все мелодии в этот день у ветра получались исключительно на минорный лад. Три росомахи и кунчонок бодро шли по Предместьям, беззаботно беседуя. Однако это только с виду Фир-Фир казался таким весёлым, довольным и уверенным. Волнение по поводу важной встречи с сестрой выдавало шебутное поведение самца росомахи и его попытки всё время отшучиваться. И Варра, и Яркольд, и даже Щур это прекрасно замечали, сколько бы ольхен не силился это скрыть. Мартер глотнул утром чаю с имбирём и улетел вперёд, чтобы, как он сказал, «разнюхать дела», а его друзья выдвинулись сразу после того, как Фир дотащил до таверны кабаргу. Пятнистая норка немало удивилась, ощупывая заледенелую росомашью добычу, но Фир-Фир решил не рассказывать, что с ним произошло. Надо обсудить это с сёстрами, прежде чем всё Далетравье узнает, что находится на Острове Пня. - Там снег ещё не растаял, вот оленёк и рухнул в сугроб, когда убегал, - не слишком убедительно пояснил ольхен, но Эрньо не стала приставать к нему с расспросами. Норка только пожала узкими плечами и принялась извлекать из челюсти кабарги клыки, а друзья решили не терять времени даром и отправились в путь. _________ Фир шёл вприпрыжку, в нетерпении забегая вперёд и возвращаясь к неторопливо ступающей Варре, за которой степенно вышагивал Щур с Ярком на спине. Сумку с бутыльком чудодейственного снадобья Краплака несла Варра, водрузив её на спину и закрепив ремнём наподобие рюкзака. Помимо зелья в сумке были сушёные ломтики куропаточьего мяса, ворох мха для остановки кровотечений, камень-искряк, костяной нож, шарфик Яркольда и некоторые целебные травки. Светлошёрстная росомаха то и дело поправляла ремень, проходивший у неё меж передними лапами – при ходьбе он немного натирал. Она поглядывала на ольхена и, отметив его суетливое настроение, решила немного отвлечь его от тревожных мыслей. - Какое серое небо, вы посмотрите! – Варра восхищённо подняла глаза вверх. – Эта его тяжесть, наполненная удивительно многогранной серостью, как шкура кошки, как весенняя хлябь! Какая сила и мощь ощущается при такой скудной игре красок, вы только представьте: небо серое, а значит река тоже серая. И лес серый. И мы серые. - Я бурый, - возразил ольхен. - А я тоже бурый, но светлее и даже немного рыжий, - кивнул Яркольд. - А вот я серый, - проурчал Щур, невероятно довольный тем, что сумел угодить своей подруге. Варра с улыбкой покачала головой и встала на задние лапы, чтобы лучше рассмотреть приближающуюся столицу. Крона дуба, его могучий ствол и ветви, его главное дупло-вход, а так же домики и домишки под его сенью были уже отчётливо видны, были уже совсем близко. - Когда небо серое, твои попные полосы не такие яркие, Фир. А ты, Яркольд, в такую погоду значительно темнее. Даже моя шкура тускнеет. А всё потому, что небо смешивает в нас свою серость, - росомаха тряхнула головой, убирая с морды гриву, которую взъерошил ветер. – Это так красиво! - Отчего ты так любишь серый цвет? – брезгливо косясь на Щура, спросил Фир-Фир. Щур вздрогнул под взглядом более крупного самца. - А я его не люблю, - пожала плечами Варра. По пути стали попадаться логова, норы и гнёзда. Стали встречаться и путники, усталые странники, либо местные жители. С некоторыми из них Фир-Фир здоровался, другим просто кивал, а с третьими перекидывался парой словечек. Кое-кто из них торопился, кто-то не спеша трусил вдоль тропы, а другие слали приветы с деревьев. Варра удивлялась, откуда Фир-Фиру известны все эти соболя, ласки, енотовидные собаки, лисицы, песцы, рыси, кошки, волки и даже крысы. Когда он успел со всеми ними познакомиться, подружиться? Но с другой стороны, он жил в Бросхадоме с рождения, никого не должно удивлять, что он знает его обитателей как свои когти. Подавив эту мысль как не очень существенную, светлошёрстная росомаха стала любоваться живописными Предместьями и грозным серым небом. ______________________ - Чилига, кто скребётся в окно? Ольхева Фафа быстро надела корону и поспешила принять величественный вид. Она стояла посреди тронного зала на тёплой живой древесине, которую полировали до блеска десятки, сотни и тысячи лап на протяжении девяти веков. Тронный зал находился в самом центре ствола Бросхадома, под местом его разветвления на четыре толстых ветки. Туда вела винтовая лестница и предзальное помещение, и всё это было вырезано и сплетено в живом чреве дуба с таким мудрым расчётом, что гигантское дерево не заваливалось под тяжестью собственной кроны и слабостью полого ствола. Каждый раз, когда на небосклон, чтобы гнать Солнце, выходит Рысь, Ольхева должна проследить за тем, чтобы ствол, ветви и корни Бросхадома были смазаны специальным укрепляющим настоем. Так делали с самого начала по завету первой Ольхевы. Худенькая некрупная росомаха с охристой шерстью поспешила открыть окно. - Это Мартер, - сообщила она, впуская куницу. Зверёк расправил плащекрылья, сделал круг по залу и опустился перед Фафой, отвесив ей церемонный поклон. - Не надо, Мартер, выпрямись. Чилига, закрой окно, а то простынешь, - сердоликовые глаза Ольхевы смотрели на крупную куницу с нежностью. – Ты давно не заглядывал. Что за весть ты принёс? ____________________________ - Какая ещё посылка? От кого? – недоумевала Варра, вертя в лапах свёрток. Ярк, Щур и Фир-Фир с любопытством заглядывали ей через плечо. - Тут написано же, из Луголесья, - нервно пояснил крылан-почтальон, теребя своё надорванное крыло. Вишневая вязаная ткань была смешно намотана на его голову, придавая ему вид лисицы-бабуси, которая боится простудить уши. Крылан тоже опасался этого в данное время года, да ещё и в стремительных долгих полётах, которые ему часто приходилось совершать. – Всё, мне некогда тут с вами. Сказали, что надо найти росомаху с длинной гривой по имени Варра – я и нашёл. Всё. Сочных фруктов вам. С этими словами крылан тяжело подпрыгнул, взмахнул кожистыми крыльями и улетел. - Кто сказал найти меня? – закричала ему вслед Варра, но почтальон её уже не слышал. - Откроешь её? – спросил Яркольд, сжимая пальцами упаковку. – Оно мягкое. Варра обнюхала свёрток и рванула зубами бумагу. Из прорехи показался сероватый край тёплой ткани. - Моя накидка!!! – взвизгнула росомаха, раздирая остатки упаковки. Освободив предмет от всей бумаги, Варра развернула его, и из её груди вырвалось предовольнейшее урчание. Она держала в лапах видавшую виды сероватую накидку, расшитую синими и оранжевыми листьями. Она слегка выцвела, свалялась и вообще выглядела потрёпанной, но почему-то, глядя на неё, Варра расплывалась в такой искренне радостной улыбке, что Фир-Фир, Щур и Яркольд сами невольно обнажили клыки. - Варра, тут записка выпала, - пропищал Ярк, протягивая ей бумажку. Самка схватила листочек и поднесла к глазам. - Что там написано, и кто тебе это прислал? – задал вопрос ольхен. Сударыня Варра, не стоило Вам так спешно уходить, пока все спят. Как Вы могли забыть свою любимую накидку, которая, как Вы сказали, досталась Вам от матери? Барс её выстирал в отваре чабреца, понюхайте, теперь она слапсшибательно пахнет (в отличие от того времени, когда Вы к нам только пришли). Мы были рады провести с Вами время, мне понравилось петь с Вами дуэтом. Высылаю Вам Вашу драгоценную накидку, не теряйте её больше. И приходите к нам ещё в Барсов Уголок, мы Вам всегда рады. Ваш приятель Мокки котишка КОТ. Варра звонко рассмеялась, дочитав письмо вслух. И от накидки действительно пахло чабрецом. – Это от Мокки, весёлого кота из луголесской таверны. Я к ним захаживала когда-то. Ну, до того, как отправилась сюда. Славные звери – и Мокки, и Барс, и их подруга Енси. Тепло приняли меня, накормили, гнездо выделили. И песни пели, да так дивно! Эти кошки, кстати, ветераны войны между Лужьем и Лесьем. Ха, я уж думала, что никогда больше не увижу свою накидку! С этими словами Варра надела её на спину как попону. ______________________________ - Я вижу их, - вздохнула Чилига у окна. Ей пришлось долго искать слабыми глазами четыре небольших фигурки, среди которых был её брат. – Идут. - Скажи Склоку, пусть встретит их, - распорядилась Фафа и повернулась к Мартеру. – Преждевременный Слап, говоришь? Посмотрим, что Тарви и Рижх скажут. Что касается кобеля, так он вообще может не явиться. - Мы должны сделать так, чтобы он явился, Ваша Бурошкурость, - промолвил куница, поправляя шлейф сложенных плащекрыльев. – Вы же понимаете, что это надо сделать не столько для вашего брата, сколько для всех зверей Лесья. Представьте, каково им живётся под властью безумной псины, по прихоти которой была убита Иктина Пёстрая. Это такое унижение для них. Фир-Фир был бы для них спасением. Сын близкой подруги Лесской Ольхевы, да ещё их семьи девятьсот лет дружат. Эта дружба и взаимовыручка длится со времён Треввы – вашей праматери - и Кадмарты – предка Иктины. Уверен, кошки Лесья будут только довольны, избавившись от гнёта Тирана. Конечно, им могло быть хуже, гораздо хуже. Но и из этого положения их нужно вытаскивать. Фафа молчала, обдумывая слова Мартера. Потом она коротко кивнула и вышла встречать гостей. Куница пошёл следом. _____________________ Наконец, Варре удалось увидеть Бросхадом во всей его невероятной красе – огромный раскидистый дуб, крепко вцепившийся своими исполинскими корнями в плодородную землю, на нём уже распустились все почки, развернувшись резными листьями, необычайно крупными. Грубая тёмная кора кое-где была отшлифована, а в некоторых местах прямо в ней были вырезаны скульптурки, барельефы, ступеньки. И повсюду дупла. С дверками или без них, некоторые были застеклены дорогим синезорьским стеклом, другие завешены тканью. Большие, маленькие, вентиляционные, смотровые, лазейки, ходы, проёмы, входы, выходы… На стволе и ветвях дуба, подобно чагам на берёзах, наросли жилые постройки – разномастные домики и будки. Были среди них и таверны, и торговые лавки, и ремесленные мастерские, и постоялые дворы, если только толстую дубовую ветку можно назвать двором. Внизу тоже ютились звери, они устраивали себе гнёзда и логова в хитросплетении корней, рыли норы и пререкались между собой в надежде урвать лучшее место. Это были звери, пострадавшие от наводнения, чьи жилища затопила коварная Травошёрстка. И всё это мельтешило, нагромождалось, сводило с ума своим многообразием, просвечивая сквозь густую листву, шевелимую ветром. То тут, то там сновали звери, самые разные – от волка до бурозубки. Они были погружены в свои заботы. Варра так опешила от такого буйства жизни со всей её кипучестью, гудением и запахом прелой древесины, что невольно зажмурилась, стараясь осознать увиденное. Фир-Фира же суета и шум столицы нисколько не изумили. Не удивительно, ведь ольхен рос здесь с самого детства. Чего не скажешь о дичащемся Щуре, Яркольде, таращившемся на хризолитово-зелёную крону и Варре, совершенно сбитой с толку. На небе тем временем слегка прояснилось, тучи стали прозрачнее, пропуская пугливые солнечные лучи к земле. Варре это не понравилось. Древний Дуб уже впустил зверей в пределы своей тени, когда к ним подскочила крупная росомаха. Это был здоровенный самец, даже Фир-Фир сильно уступал ему в размере. Его шкура, чёрная как смоль, была лишена блеска, не переливалась в рыжину, и не была иссиня-чёрной. В мех будто втёрли печную сажу, добытую из самого центра трубы очага Сытной Норы. Или любой другой таверны. Глаза его при свете напоминали сосновый ствол с присущей ему неровной фактурой прочной сетки, врезавшейся в податливую кору. И с плавным переходом из бурого оттенка у нижней части ствола в огненно-сердоликовый, которым была окрашена верхняя. Но как только на радужку падала тень, она тут же приобретала густой чёрный тон. На незнакомце была надета тугая кожаная жилетка, сильно приминающая топорщащуюся жёсткую шерсть, да и вид у этого самца был самый грозный. Широкая голова с высоким лбом, сильные когтистые лапы, мышцы, буграми вздувшиеся под холёной шкурой… Щур поспешно забился под Варру, ненароком сбросив с себя Яркольда, и застыл от страха. Варра невольно ощетинилась, а Ярк, ко всеобщему изумлению, уверенно вышел вперёд, и встал перед незнакомцем, отважно распушив светлую шёрстку на груди. Чёрный самец сурово взглянул на кунчонка. Фир-Фир открыл было пасть, чтобы что-то сказать, но детёныш его опередил: - Пусть Звёзды освещают Ваш путь, а Праросомаха никогда не отвернёт от Вас свою мордочку. Меня зовут Яркольд, и мой Небесный Покровитель – Вересковая Ласка. Мы вторглись сюда не со злыми намерениями, не гневайтесь на нас, - при этом кунчонок подогнул лапки и наклонил голову, выражая почтение. Однако ни от кого, даже от незнакомца не утаилось, что Яркольд был напуган не меньше Щура, но со всей тщательностью старался скрыть это. Фир-Фир и Варра были приятно удивлены такому красноречию их юного друга. А грозный росомаха иронично выгнул бровь, но потом растянул морду в подобии добродушной улыбки. - Да тут… я... ты это, малыш. Я не злой, не съем тебя. Я тут вот как раз… ну знаете… за вами пришёл. Вот, - речь чёрной росомахи была медленная, тягучая, словно загустевший мёд, который с трудом вытаскивается из миски и прилипает к лапам. Такой густоты мёд, что достать его можно только рывком, усилием и с риском сломать ложечку. Самец изо всех сил пытался говорить как можно красивее и складнее, однако, получалось у него это неважно. - Это Склок, - сказал Фир-Фир, обнюхиваясь со старым знакомым, которого с трудом терпел. Варра заметила, как по морде ольхена скользили складки раздражения, хотя сын Рурды пытался быть самой вежливостью. - Всем, ну да, наверное.. Всем добро, как его… добро пожаловать, да, - уркнул Склок и обнюхался с Яркольдом, а потом и с Варрой. Щур наотрез отказался вылезать из своего убежища. Не теряя времени зря, они пошли дальше, вглубь столицы, и теперь чёрный зверь вёл их за собой. - Склок – один из стражей Бросхадома, - пояснял ольхен, когда звери уже поднимались за здоровяком по вырезанным в дубе парадным ступеням винтовой лестницы. Варра чувствовала лапами их живое тепло, и это было чудесное и замечательное чувство. Ей случалось бывать и даже жить в домах, которые были построены из срубленных деревьев, чья древесина была уже мертва и обработана разными снадобьями от гнили и вредоносной мелочи. Стены и пол таких домов могли накапливать тепло и делиться им с жильцами, но тепло это было чужое и не такое чуткое и мягкое, как тепло от живого дерева. А здесь, в Бросхадоме, стены, пол, потолок и даже некоторая мебель, вырезанная прямо в стволе, пели песню Жизни на протяжении девяти веков. Звери поднимались всё выше и выше по стволу, время от времени им попадались переходы к ветвям, коридоры, ведущие в другую часть ствола, ниши со скульптурами и спешащие куда-то звери. Склок быстро преодолевал ступеньки, он-то уже не дивился ни картинам, развешенным по стенам, ни росписям с историей Бросхадома. Он видел всё это уже много раз, как и Фир-Фир, но Варра, Яркольд и Щур были поражены и зачарованы, они старались успеть рассмотреть всё-всё-всё, прочувствовать каждой шерстинкой древность этого места и его значимость. Сколько лап шлифовали эти ступени на протяжении всей жизни Дуба? Кто ходил здесь, кто оставлял следы и зарубки на стенах? Кто расписал стены и вырезал скульптуры? Лестница была освещена уютными факелами, для которых были устроены специальные каменные гнёзда, врезанные в дубовую плоть. Неожиданно Склок свернул в ответвление – широкую полую ветку, растущую вверх плавным наклоном. Это была своеобразная галерея, по которой тоже можно было пройти на этаж выше. - Почему мы пошли этим путём? Он же дольше, – недовольно спросил Фир-Фир. - Ну, так это… красиво тут….ммм…статуи там, и другое… пусть посмотрят, - ответил Склок, обернувшись через плечо. - Мне было бы это интересно, - улыбнулась Варра. Они прошли совсем немного, как в нише увидели первую «статую». Ею оказалась деревянная скульптура, бюст росомахи очень искусной работы. Каждая шерстинка, каждый завиток гривы был тончайшими инструментами вырезан из дуба, и росомаха действительно казалась живой. Она смотрела спокойно, полуприкрытые глаза светились удовлетворением и некой гордостью, а пасть растянулась в нежной добродушной улыбке. - Мама, - тихо сообщил ольхен, когда вся компания выстроилась у ниши в неровный полукруг. – Это Ольхева Рурда, моя мать. - Какая красивая! – ахнул Яркольд, и его голос эхом отскочил от стен. Звери двинулись дальше, и на пути у них стало попадаться ещё больше таких ниш с бюстами. Каждая скульптура изображала Ольхеву, которая правила Далетравьем в положенные ей года. Фир-Фир называл имя каждой, говорил, кто кому кем приходится. - Медга – мать Рурды, моя бабушка, - сказал он возле следующего бюста. Скульптура была выполнена столь же великолепно, а на деревянной морде застыло победно-суровое выражение, с чуть обнажившимися в дерзкой улыбке клыками. Из-под косматых щёк торчали прядки шерсти, перехваченные крупными бусинами. Они останавливались у каждой ниши, чтобы рассмотреть эти дивные произведения далетравского искусства, полюбоваться ювелирной работой, узнать что-то из истории страны, и почти вживую увидеть перед собой Ольхев, которые умерли много лет назад. - Это Ферра. Дальше – Герга, её мать. А тут Аро-долгожительница, сто пять лет прожила, - пояснял ольхен перед каждым бюстом. – Ордга, мать Аро. Творта. Чуоф. Одога. Лиха. Наконец, ниши закончились, все пятнадцать ниш. Объятые удивительными ощущениями, гости были под большим впечатлением после такого путешествия в историю, а Склок и Фир-Фир радостно улыбались, поглядывая на них. - Фир-Фир, а мы…гмм….в зале Одги-Ферса…это… останавливаться будем? – осторожно спросил проводник. - Одги-Ферса? – ольхен задумался. – А время есть? Нас Фафа ждёт. - Да, тут просто… ну…. ненадолго. Когда….фррр…когда же…это… когда же им ещё удастся…того, ну… увидеть это. К тому же….грррмррр…нам по…этому самому…по пути. Варра, Щур и Яркольд стояли возле скульптуры Хторры, напротив ниши с бюстом её матери – Одги-Треввы, и тихонько переговаривались, делясь мыслями. Фир-Фир кивнул друзьям, и компания двинулась дальше. Внезапно Яркольд остановился, будто наткнулся на невидимую стену. - Фир-Фир! – пискнул кунчонок, толкая ольхена лапой. – А ты ничего не забыл? Брат Ольхевы удивлённо обернулся и встретился глазами с Варрой. Та пожала плечами. - О чём ты, малыш? – самцу не приходило в голову, что же такого важного он мог позабыть. Ярк обиженно вздохнул: - Ты должен кое-что попросить у своей сестры, у Ольхевы. Помнишь? - Ну… Росомаха не успел договорить, поскольку едва не столкнулся с круглой дверью, отделяющей галерею от зала. Толстая цельная заслонка на кованых петлях была снабжена изогнутой деревянной ручкой, и изрядно подпорчена снизу – кто-то давным-давно драл её когтями. Ветка-галерея, внутри которой они шли, соединяла винтовую лестницу на уровне кухни с верхним этажом, где как раз и находился зал Одги-Ферса. Склок открыл дверцу и пропустил гостей вперёд. Просторный зал с толстой колонной в центре встретил зверей нежным полумраком и лёгкой приятной прохладой. Дубовый пол был отполирован так, что посетители видели в нём своё отражение, и это немало удивило Ярка. Он тихо взвизгнул, когда увидел себя у себя же под лапами. А вот Варре сразу бросились в глаза пустые лежанки, подушки и пледы, разбросанные по полу. Кажется, тут обитали звери, только в данный момент в зале никого кроме пришедших не было. Кто-то старательно зашторил окна плотной бордовой тканью, а источниками света служили факелы в своих каменных гнёздах. Всего двадцать два факела, по одному слева и справа от каждой скульптуры. Фигуры росомах, представленные в этом зале были столь же изысканны, как и в ветке-галерее, только тут герои были изображены в полный рост. Одиннадцать росомах, каждая сидит у стены под своим портретом, и все вместе они образуют правильный полукруг. Варра, Яркольд, Фир-Фир и Щур разбрелись по залу, разглядывая фигуры и картины, а проводник занял ожидающую позицию у входа на винтовую лестницу, которой оказалась та самая толстая колонна в центре помещения. Глаза Склока двумя угольками мерцали в трепетном свете огня. - Варра, Ярк, - позвал ольхен, когда первые впечатления уже были получены, а жажда любопытства начала проступать во взгляде. – Слушайте меня. Думаю, вам интересно, кто эти звери. - Да! Ещё как! - Не отказалась бы послушать. - Так вот, кгхх - Фир-Фир прочистил горло и пригласил всех к первому изваянию. С портрета на них угрюмо глядел самец росомахи с тёмной всклокоченной на загривке шерстью. В скульптуре он имел такое же недовольное выражение морды и сидел сгорбившись. - Мы находимся в зале Одги-Ферса, обустроенном в память братьев и сестёр нашей Первой Ольхевы, которые принимали непосредственное участие в Великом Разгрызе. Это когда из Леса Финала пришли Инеевые волки по главе с гривистым волком Карго и стали захватывать Земли Мява и Тява. Тогда остальные звери тоже объединились, наметили свои территории и стали их защищать. Земли Мява и Тява некогда были бескрайними, безграничными и свободными. Ими никто не правил. Всё изменилось с приходом Карго. Первым отграничилось Далетравье, ибо Инеевые волки чаще всего совершали набеги в Долину Двенадцати Трав. Одиннадцать росомах – все братья и сёстры, дали отпор волкам, установив границу. Всех их вы видите здесь. Это дети Одги и Ферса. Смотрите, первый - это Сарт-Ферс. Самый старший и умный из братьев, он вечно ходил недовольным. Но в душе он был добрым и чутким, всегда переживал за своих братьев и сестёр. Следующий – Иррт-Ферс, очень крупным был. Смотрите, какой он мускулистый и жилистый. А на картине у него такой безразличный взгляд. Идём дальше. Уффи-Ферс – мелкий и застенчивый. Он лишился уха в схватке с волками. Видите, какая у него напряжённая поза – голова опущена, хвост поджат, взгляд снизу-вверх. Он очень боялся Карго и его прихвостней. О, а тут мы видим Крак-Ферса. Он был известен своим вспыльчивым нравом и взрывным характером, а так же крайней нервозностью. Видишь, Ярк, какой здоровенный шрам пересекает его морду? Тоже от волков подарочек. И он с этого портрета смотрит так, будто удавить готов. Как, интересно, остальные с ним уживались? Идём дальше. Шкур-Ферс – добрый увалень с загадочной историей. Кажется, он был шаманом, или что-то вроде того. Видите, у него из загривка перья торчат, а вся косматая шерсть разделена на прядки, и каждая прядка перехвачена бусиной. О нём мне мало известно. - Помнится, в Луголесье жила старая лисица, - сообщила Варра, пристально разглядывая деревянную скульптуру Шкур-Ферса. – Она тоже себе так всю шерсть заплетала. Фир-Фир почесал задней лапой ухо и продолжил: - Ладей-Ферс был слеп на один глаз с рождения. Он был отрешённым и странным, мало разговаривал и часто смотрел на своё отражение. Чилига говорила, что, возможно, у него был дар. Но это точно не известно. И последний из братьев – Эфес-Ферс. Он был мелким, бойким и имел обыкновение хвататься за все дела сразу. У него на лбу интересное пятно в форме белого месяца, видите? - Все они – братья Треввы? – спросил Яркольд, изучая портреты и скульптуры. - Да, родные, - кивнул ольхен. – У неё были и сёстры. Три сестры. Пройдёмте к следующей фигуре. Кто это у нас? Ага. Это – Одга-Мар-Мар. Нежное и трогательное создание, с волками не сражалась, как и Тревва. Она была тихой и кроткой. Дальше. О, Одга-Иррца. Отважная и решительная росомаха. Увы, погибла от волчьих клыков. Была близка с Одгой-Фир, в честь которой я получил своё имя. Вот, её портрет – следующий. Три росомахи и детёныш каменной куницы собрались вокруг скульптуры Одги-Фир. Средних размеров самка уверенно восседала на своём пьедестале, снисходительно поглядывая на тех, кто попадал в её поле зрения. Теперь, после встречи с ней «вживую», Фир-Фир совсем иначе стал смотреть на изображения двоюродной прабабки. Совершенно новым взглядом, проявляя больший интерес. Ведь, когда лучше узнаёшь зверя, или когда внезапно становишься с ним ближе, то и смотреть на него начинаешь по-другому. С пониманием, уважением, либо с недоверием, если он себя как-то неправильно повёл. Но взгляд всё равно уже другой. Так и ольхену теперь вдруг захотелось задержаться у портрета, погрузиться в её бирюзовые глаза, коснуться лапой деревянной шкуры, рассказать, что тревожит сердце. - Вот Одга-Фир, - представил Фир-Фир, и в голосе его звучало гораздо больше теплоты и почтения, чем когда он рассказывал об остальных скульптурах. – Она вела их всех за собой, придумывала планы, первой шла в сражение. Она была настоящим лидером и первым далетравским кузнецом. Именно она придумала такое оружие как когтесвист и «Волчью Улыбку». - Ух ты! У неё глаза точь-в-точь как у тебя! Айа! – Яркольд споткнулся об лежанку, и чуть было не упал, но Варра успела подхватить его. Губы Фир-Фира расплылись в мечтательной улыбке, а перед внутренним взором проносились моменты из его приключения на Острове Пня. - Она мой Покровитель, - серьёзно сказал он, обращаясь к малышу. Яркольд что-то ответил, но Фир-Фир уже не слушал, заворожённый портретом. Внезапно ему показалось, что Одга-Фир моргнула. Прямо как тогда, у могильного камня. Шерсть самца сначала поднялась дыбом, но в эту же самую секунду улеглась, и блаженное тепло янтарным мёдом разлилось по телу, принося успокоение и увлекая в безмятежность. Фир-Фир каждой шерстинкой ощущал поддержку своего Покровителя. Недовольный голос Варры выдернул ольхена из сладкого оцепенения. - Кто здесь гнёзд поразбросал? Что они себе позволяют? - Ах это? – тряхнул головой Фир-Фир. – Не знаю, тут не было этого, когда я уходил. Склок! Что ты об этом знаешь? Чёрный самец отозвался низким урчанием. - Так это…звери… река того…разлилась…они…прячутся…дома их…ну…как бы…размыло… - А, так вот оно что. Спасибо, - ольхен махнул ему лапой и повернулся к Варре. – Тут разместились пострадавшие от наводнения. Ладно, давайте посмотрим на скульптуру Одги-Треввы и пойдём уже к Фафе, а то она и правда заждалась. Щур боязливо жался к прикрытому накидкой боку Варры, когда звери снова оказались на винтовой лестнице. Всё выше и выше, лапы уже подкашивались, а голова кружилась. Росомашонку теперь казалось, что в мире больше ничего не существует кроме убегающих из-под лап деревянных ступеней. Они бесконечны. И молчаливая процессия с крупной чёрной росомахой во главе будет вечно подниматься по ускользающим вниз ступеням. Те же факелы проносятся мимо, те же ниши. А всё потому, что они идут на месте, не продвигаясь ни вперёд, ни назад. Вечные заложники сердца Древнего Дуба. Это их ловушка. Это их могила. Им суждено подниматься, пока они не рухнут замертво, став частью этого дерева. Став скульптурой в нише. Вот бы остановиться хоть на мгновение, вот бы доказать самому себе, что путь назад есть! Что в мире существуют травы и леса, горы и реки, камни и земля. Что есть такое занятие как охота. Или всё это выдумки? Есть только ступени и темнота за поворотом – впереди и позади. И из этого круга не вырваться. Щуру стало душно. Он таращил глазищи на Варру, которая с усталой настойчивостью переставляла лапы, поправлял горлышко от горшка, по-прежнему обхватывающее его шею, и очень боялся упасть, соскользнуть, оступиться. Он уже смирился с тем, что этим ступенькам не будет конца. - Вот и пришли! – послышался откуда-то сверху запыхавшийся голос Фир-Фира. Изменено 14 июля 2015 пользователем Варра Цитата Ссылка на комментарий Поделиться на других сайтах Больше способов поделиться...
Варра Опубликовано: 13 марта 2015 Автор Поделиться Опубликовано: 13 марта 2015 (изменено) Глава 20. Фафа, Чилига и Мартер синхронно повернули головы на звук открывающейся предзальной двери. Сперва в тёмном проёме сверкнули глаза-угольки Склока, но они тут же погасли, послышался грохот, кто-то взвизгнул, и в Тронный Зал ворвался бешеный бурый вихрь, сверкающий охрой полосатых боков. Он подлетел к Фафе и Чилиге, заключил их в широкие объятия и закружил по залу, наполняя пространство утробным урчанием. Сёстры смеялись, обнимали своего братишку, покусывали за уши и вылизывали его морду. Потом, не удержав равновесия, все трое повалились на тёплый деревянный пол, продолжая при этом хохотать и поуркивать. Варра, Щур, Склок и Яркольд, зашедшие в зал следом за ольхеном, изумлённо наблюдали эту не совсем царственную сцену. В прочем, Варра быстро отвлеклась от Фир-Фира и его сестёр и стала разглядывать убранство зала, в то время как ольхевская семья обменивалась новостями после долгой разлуки. Мартер, смущённо улыбался и стоял в сторонке на задних лапах, держа передние за спиной, а Ярк и Щур в ожидании сидели возле Склока. Тронный Зал в своей простоте и сдержанности оказался очень приятным помещением. Тёплые горчичные тона стен, потолка и пола, изящные, но довольно крупные окна и трон, вросший прямо в пол. Он был похож на широкий пень со спинкой. Посреди зала, как и во всех нижних помещениях, от пола до потолка тянулась колонна, в которой находилась винтовая лестница. Из-за прилаженного к ней предзального помещения, колонну было видно только на три четверти. В зале не горели факелы, свет попадал в помещение сквозь знаменитое Синезорьское стекло, вставленное в рамы из гибких ветвей. Варра задрала морду кверху, расползаясь взглядом по неровной стене Предзала. В том месте, где предзальные стены смыкаются с колонной и потолком, она увидела круглое отверстие – сквозную нишу, в которой ютилась ещё одна скульптура. Большая неокрашенная деревянная росомаха застыла на задних лапах, сильно прогнувшись позвоночником. Она почти касалась лбом основания хвоста. Находясь непосредственно под стеной, Варра с трудом смогла разобрать, что из себя представляет эта фигура, но, отойдя подальше, она смогла оценить творение по достоинству, однако смысл его для Варры так и остался загадкой. - Идёмте, друзья! – позвал Фир-Фир, и звери вышли на середину зала. Склок распрощался со всеми и потрусил прочь – его работа здесь закончена. А Фафа, не скрывая лучезарной улыбки, села на трон, выпрямилась, как подобает Ольхеве, и что-то шепнула Чилиге, пока остальные подтягивались к ней. Чилига прошмыгнула мимо гостей и скрылась в Предзале, но уже через минуту снова показалась из двери. В зубах она тащила три подушки из тёмно-зелёной хлопковой ткани, ещё две росомашенька зажала под мышками. Брат резво подскочил к ней и помог донести сиденья до трона. Их разложили вокруг Фафы и пригласили гостей занять свои места. Яркольд с разбегу плюхнулся на подушку и утонул в ней, поскольку подушка, набитая куропаточьим пухом, была непомерно пышная. Из неё теперь торчал пушистый куний хвостик, а внутри барахтался сам малыш, силясь изменить своё незавидное положение. На помощь пришла Варра: она, не церемонясь, подняла Ярка за хвост, перевернула его, и усадила в подушечье гнездо правильно – головой вверх. После этого светлошёрстная росомаха сама улеглась на свою лежанку, и к ней под бок незамедлительно залез Щур. Варра лишь обречённо вздохнула. Её Бурошкурость терпеливо ждала, когда все, наконец, угомонятся. И вот, каждый гость нашёл себе местечко, устроился там и притих в ожидании. После недолгой паузы, Фир-Фир поднялся с подушки и сказал: - Дорогие мои сёстры, позвольте представить вам своих друзей и товарищей. - Конечно, Фир. Мне уже не терпится с ними познакомиться, - кивнула Фафа. Когда она говорила спокойно, её голос был низким и звучал очень красиво, с небольшим духовым гудением. Мартер чинно восседал на своей лежанке, обернув хвостом лапы. Он был неподвижен. Щур так забрался под Варру и её накидку, что его и вовсе не было видно, а у Яркольда от объятий подушки была свободна только голова. Фир-Фир нетерпеливо ёрзал, когда знакомил сестёр с гостями. - Это Яркольд, наш маленький друг. Он жил с желтодушкой Лушей, а потом прибился к нам. - Мой Небесный Покровитель – Вересковая Ласка, - пропищал кунчонок. Фафа и Чилига переглянулись. - А нас ведёт по тропке жизни Одга-Тревва, - хором сказали они. Ярк понимающе улыбнулся им и опустил голову на подушку, в то время как Фир-Фир продолжил рассказывать о твоих спутниках. - Это Варра, я встретил её у подножия Плавных Гор. Обещал показать наши Грядки. В, общем-то, это всё. Варра, Яркольд, - ольхен повернулся к друзьям. – А это мои сёстры – Фафа и Чилига. - Эм, братец? Кажется, ты представил не всех, - робко заметила младшая сестричка. - В самом деле? – притворно изумился Фир-Фир. Варра с самой кислой мордой, на какую только была способна, вытащила из-под себя росомашонка, подтянув его за глиняное шейное кольцо. - А, это мелкий проходимец и вор. Мы привели его, чтобы осудить и наказать, - Фир-Фир невозмутимо лизнул коготь. Фафа открыла рот, чтобы ответить, но кипящая гневом Варра не дала ей сказать. Она вскочила со своего места и набросилась на ольхена. - Ах ты олений потрох! – рявкнула она, хватая Фир-Фира за загривок. Чилига поспешила разнимать драчунов, но Варра сама сообразила, что вести себя так в присутствии Ольхевы… ну неприлично, что ли. И она, ворча, вернулась к Щуру на подушку. - Правительница, ваш брат клеветник! – заявила светлошёрстная росомаха, указывая лапой на обидчика. – Щур не проходимец, а полноценный член нашей маленькой стаи. Он украл наш суп, но уже поплатился за это и исправился. Я за него ручаюсь. Фафа спокойно смотрела на перекошенную яростью морду Варры, на то, как она неистово отстаивала права своего маленького друга, ругаясь на Фир-Фира, который так же выдержанно изучал свои когти. Фафа внимательно слушала слова малознакомой росомахи, время от времени кивала и укоризненно поглядывала на брата. Наконец, она сделала знак замолчать и шумно вздохнула. - Щур, ты опять за старое? – устало спросила Ольхева, почёсывая макушку под короной. – Ну сколько можно? - Но Фафа! – росомашонок заплакал и зарылся глубже в подушку. – Я не хотел! Так вышло случайно! Я просто очень хотел есть! - Тебя же учили охотиться. Почему ты убежал от Юши? Она вернулась ко мне и всё рассказала, да-да. Что на первом же уроке ты оставил её и исчез. Мы думали, что больше не увидим тебя, но ты снова воруешь! – Фафа покачала головой. Варра, Фир-Фир и Яркольд с выражением нескрываемого изумления на мордах, глядели то на Ольхеву, то на Щура, то на Чилигу, которая сидела тихо, но тоже, по всей видимости, была в курсе этого дела. Детёныш каменной куницы поднял вверх лапку и задал вопрос, который так остро волновал гостей, собравшихся в Тронном Зале: - Вы знакомы? Но как? – от волнения его голосок стал совсем писклявым. У Фафы дёрнулся хвост, и ольхен, зная свою сестру, прекрасно понял, что это означает с трудом скрываемое недовольство. Но Ольхева справилась с собой и повернулась к кунчонку: - Так вышло, что Щур уже попадал к нам ранее… - В прошлом году, - подсказала Чилига. - Да, прошлой осенью. Он забрался на кухню и погрыз все куски мяса, приготовленные к празднику Костяного Кольца, - прикрыв глаза, вещала Ольхева. – Затем он раскидал приготовленные для церемонии кости, разбил мышиные черепа. А поскольку наш Щур - воришка неудачный, его быстро поймали и привели ко мне. Съел он не так много, больше натоптал и уронил, но всё равно угощения на праздничный стол еле хватило. - Как ты проник в Бросхадом? – полюбопытствовала Варра, но Щур только сильнее вжался в подушку. Фафа продолжала: - Фир-Фир тогда снова ушёл бродить, поэтому и не знает этой истории. Да это и к лучшему, боюсь представить, что бы ты, любезный братец, с ним сделал, когда увидел, что он тут натворил. Но мы с Чилигой не стали отдавать Щура на растерзание тем, кому досталось меньше мяса на празднике, ведь мы понимали, что это мало повлияет на прохвоста, который и так уже лишился хвоста. Поэтому я решила действовать точно наоборот – не наказывать его, а научить охоте, чтобы он сам добывал себе пищу. И не беспокоил других. Я позвала Юшу, рысь – мою старую знакомую и попросила её взять его на себя. Она с радостью согласилась, потому что уж очень любит возиться с детёнышами, - при слове «детёныш» Фафа с особым упрёком посмотрела на Щура, который был уже вполне взрослой росомахой, но продолжал вести себя как малыш. – Она повела его на охоту. А он и сбежал. Дальше история ваша. - Евражка трусливая! – злобно фыркнул Фир-Фир. Пока он ругался на росомашонка, Варра успела рассказать Ольхеве и ольхие свою историю знакомства с Щуром. Чилига всплеснула лапами: - Почему же ты убежал от Юши, но у Варры учишься охотиться с удовольствием? – недоумевала она. Щур отнял заплаканную морду от подушки. - Да не п-п-принято в Шкурах, чтобы росомаху рысь охоте у-у-учила. Мне мама всегда говорила – волк п-п-поучает волка, а росомаха – росомаху, - сквозь рыдания объяснял он. – Я всегда хотел научиться охотиться, но вы отказались учить меня лично, Ольхева! Я не должен перенимать рысью науку. Поэтому и убежал. Извините, я больше не буду. П-п-п-ростите. - Так он из Шкур… - тихо отметила Варра. Она припоминала карту и знала, что Шкуры – это болотистые земли на западе от Луголесья, которые делят между собой несколько волчьих стай. После минутных раздумий светлошёрстная росомаха прижала к себе Щура и сказала: - Обещаю, что он больше ничего не украдёт. Я уж прослежу. И охоте он учится исправно, делает большие успехи. Так что не волнуйтесь, правительница. Не волнуйся и ты, Фир-Фир. Тебе в обиду я Щура не дам. Вот увидишь, Щур-из-Шкур станет достойной росомахой. Но, вообще-то, мы пришли сюда не для того, чтобы обгладывать косточки тому, кто испортил праздник косточек. Фир-Фир, может, начнёшь? Все затихли, давая слово ольхену. Мартер оживился и открыл глаза, которые держал равнодушно закрытыми, покуда разговор шёл на отвлечённые темы. Но когда звери перешли к делу, плащекрылая куница не мог оставаться в стороне. Фир-Фир вышел вперёд и встал напротив трона. Он глубоко дышал, собираясь с мыслями, и, хотя Фафа знала, что хочет сказать ей её брат, она всё равно вежливо молчала, позволяя ольхену полностью развернуть свою мысль. Малыш Ярк внимательно слушал речь старшего товарища. И речь эта напоминала ему очередную сказку из какого-нибудь сборника легенд: отважный герой-росомаха после долгих скитаний претендует на корону в чужой стране и приходит за помощью и советом к своим лучезарным сёстрам, преодолевая трудности и препятствия, обзаведясь новыми друзьями. Кунчонок только сейчас, глядя на свои приключения со стороны, понял, насколько они были интересными и захватывающими, по крайней мере, так казалось его детёнышечьему уму. А может, это просто Фир-Фир обладал незаурядным даром красноречия и так хорошо описывал события? В любом случае Яркольд наслаждался рассказом росомахи как хорошей сказкой. Варра изредка поправляла ольхена, вставляла свои мнения и трактовку событий (особенно, когда речь заходила о Щуре), и благодаря ней рассказ получался ещё красочнее и полнее. - Я, конечно, поддерживаю твою идею, - улыбнулась Ольхева, когда Фир-Фир, наконец, высказал ей суть мысли. – Если вам удастся собрать преждевременный Слап, то мы с Чилигой первыми будем там. Но что скажут Ольхева Предхлады Тарви и Ольх Синезорья Рижх? Да и ваше путешествие будет ужасно долгим, если вы сначала пойдёте на северо-восток в Предхладу, потом в Синезорье, а затем снова пересечёте Далетравье, чтобы попасть в Лужье. Слишком много плутаний и крюков. - Ваше Высочество! – выступил вперёд Мартер. – Мы с ольхеном Фир-Фиром уже обсуждали этот вопрос! С Тарви Медовой Шкурой, Рижхом Синезорьским и этим самым Тираном поговорю я. Мне будет относительно легко добраться до них на плащекрыльях. И это займёт куда меньше времени, чем если бы Фир-Фир, Варра, Яркольд и Щур шли туда пешком. Пока я летаю, они погостят в Бросхадоме. А вернусь я быстро – вы и нос сморщить не успеете. Вернусь и доложу, что все правители сказали по этому поводу. - А, то есть ты сделаешь всё за нашего дражайшего ольхена, а он и из гнезда вылезти не успеет – как станет Ольхом? Что ж, неплохо, - Фафа не удержалась от фырканья, а Фир-Фир скривил губы. - Сестра, так будет удобнее. Мартера везде знают. Он быстрее найдёт общий язык с ними, - начал убеждать он Фафу. Ольхева усмехнулась, проведя когтем по гладкой поверхности полукруглого полапня её дубового трона: - Ладно, не волнуйся, я просто шучу. Конечно, так будет удобнее, и мы потом отблагодарим Мартера за хорошую помощь нашей семье, - росомаха повернула голову к Варре и Яркольду. – А вы, друзья, можете пока погулять по Дубу, посмотреть, как тут живут. Мы с Фир-Фиром и Мартером обсудим детали. Варра, вы можете сходить в баню или в обеденную. Фир-Фир вас потом найдёт. Когда все засобирались, каменный кунчонок деловито дёрнул ушками, не без труда выбрался из лежанки и подошёл к ольхену, жестом попросив его наклонить к нему ухо. Вид у малыша был недовольный, даже сердитый, карие глазки прикрылись нахмуренными бровями, а верхняя губа вздёрнулась, явив миру ряд беленьких вострых зубов. Бурый самец с серьёзным видом выслушал, что нашептал ему детёныш, и, обречённо вздохнув, обратился к старшей сестре: - Да, Фафа, тут есть одно дело. Ты ведь не забыла про Конский Двор в Корневой Роще? ______ Яркольд сидел верхом на сумке-рюкзачке, который покоился на спине у светлошёрстной росомахи, пока звери спускались по винтовой лестнице на третий этаж. Сидеть кунчонку было мягко и удобно, поскольку большую часть сумки занимал его же собственный шарфик, подаренный Лушей, и только где-то внутри, завёрнутый в этот шарф, прятался тот самый пузырёк с удивительным напитком, которым Краплак отблагодарил Фир-Фира за спасение и камень-искряк. Больше в сумочке ничего не было, поскольку припасы звери успели съесть по дороге. Варра не расставалась со своей накидкой с тех пор как получила её по почте – теперь всегда и везде серо-синяя накидка, расшитая осенней листвой, была на росомахе. И сейчас, передвигаясь на четырёх лапах, Варра завязала её наподобие плаща, так что сзади из-под накидки выглядывал только пушистый хвост и тёмные подушечки жесткошёрстных лап при ходьбе. Позади семенил Щур, скорбно опустив голову, а Варра чувствовала себя нянькой для двух малышей, младший из которых вёл себя взрослее чем старший. Они направлялись в Обеденный Зал, поскольку у всех троих предательски бурчали желудки, а сейчас как раз было время ужина. Щур, как оказалось, хорошо знал Бросхадом, хотя усиленно притворялся, что видит всё впервые. А вот каменный кунчонок с истинным интересом разглядывал стены, ниши, факелы, ступеньки – пока они спускались. В его голове звучал приставучий мотивчик, который он услышал ещё в Сытной Норе, и Ярк тихонько мурчал его себе под нос. - Яркольд, ты никак решил составить дуэт моему воющему брюху? – пошутила Варра, разглядывая табличку над представшей перед ними дверью. Там была вырезана картинка: анфас головы горностая, кость, яблоко и рыбка. – Это и есть Обеденный Зал. Кажется. Давайте посмотрим. И росомаха толкнула дверцу лапой. Обеденный Зал был обставлен скромно, но со вкусом. И не удивительно, ведь вкус в этом помещении ценился как нигде. Сюда приходили обедать и ужинать звери, которые жили в Бросхадоме и окрестностях. Трением морд встречали здесь и гостей и бродяг, а кормили всех, не взимая никакой платы. Как и в Сытной Норе, многие звери сами приносили еду на кухню, или шли охотиться на следующее утро, либо приносили Бросхадому несъедобные дары – шкуры, рога, копыта, самоцветы и прочие нужные вещи. Изобретатели делились своими изобретениями, художники – картинами, поэты и барды услаждали слух посетителей на пирах текучими переливами мелодичных баллад. И все были довольны. Варра, Щур и Яркольд вышли на верхнюю площадку Зала, где, как выяснилось, располагались места, предназначенные для мелких зверей. Если крохе-Яркольду было там вполне комфортно, а Щур кое-как да мог развернуться, то Варра – а она была довольно крупной самкой – чудом не выбила перильца. Росомаха осмотрелась и поняла, что верхняя терраса стелется вдоль стены узким карнизом, образуя ровный полукруг. Или даже подкову. Из центра «подковы» к колонне тянется неширокий мосток, на котором сейчас как раз и удерживает равновесие Варра. А внизу – тоже полукругом – стоит большой стол для крупных зверей. Он располагался точно под верхним Залом, в котором сама терраска, на которой стоят столы, была размером с нижний стол. Росомаха поглядела вниз и узнала Склока. Яркольд помахал ему сверху, призывно взвизгнув. Черношкурый самец поднял голову и ахнул: - В-в-варра! Ну чт-т-то вы т-т-там…это… фрррхрр…. заб-были? – он даже начал заикаться, и его речь, и без того нескладную, понимать стало ещё труднее. - Да я думала, что это вход в харчевню! – нервно воскликнула светлошёрстная самка. Её хвост метался над нижним Залом, и шерсть с него сыпалась прямо в миски, переносимые зверями на подносах. - Эт-т-т-то вход д-д-для м-м-мелкоты. В-в-вид-д-дишь эту….ну…. как её….их н-н-н-несколько таких. Они там. Иди и…. давай сюда… Вниз, Варра, вниз! Спускайся! – объяснял Склок. Но Варра его не очень хорошо слышала. Она попыталась вернуться назад на лестницу, но неосторожное движение грозило ей падением, а, чего скрывать, эта росомаха была довольно неуклюжей. Зато вперёд она продвигаться могла. - Я не знаю, куда! – Склок вздрогнул, услышав её несчастный крик, вскинул голову и увидел вперившиеся в него большие, как две трави глаза. Он знал, что надо делать, но никак не мог объяснить ей – язык не слушался. Большой чёрный росомаха глядел на Яркольда, тоже что-то вопящего, на Щура, в страхе жмущегося к своей подруге (отчего ей было ещё сложнее удерживать равновесие), и выглядел совсем растерянным. Во влажных глазах Склока янтарной смолой разливался свечной свет, а кожаная жилетка повторяла движения груди, раздувающейся от дыхания и басовитого крика. На его счастье рядом оказалась сердобольная соболюшка в передничке. Она, хорошо знакомая с речью Склока, сразу поняла, что он хочет сказать, и спокойно, с улыбкой передала его слова громким, но от того не менее приятным голосом: - Росомаха Варра, посмотрите вперёд и по левое плечо. Видите, у края верхнего Зала уступы-ступени? Они вделаны в стену и ведут прямо вниз, к нам. Доберитесь до них и спуститесь. Вот так. Ничего сложного, милая. Попросите ваших спутников и тех, кто есть наверху сдвинуть столы, чтобы не мешали вам идти. Варра кивнула и поползла вперёд, медленно и осторожно. И когда она достигла самой терраски, ей стало гораздо легче, поскольку теперь падение подстерегало её только с одной стороны, а с другой давала опору надёжная девятисотлетняя стена. Ласки, белки, крысы, ежи, летучие мыши и прочие мелкие зверьки, решившие в этот день отужинать в Бросхадоме, принялись с помощью Ярка оттаскивать в сторону столы и лежаки. После того как росомаха преодолевала часть пути, они ставили всё на место. Щур шёл за Варрой, стараясь не смотреть зверькам в глаза. Он-то тут уже не в первый раз. Мало-помалу, Варра достигла ступеней и еле-еле спустилась вниз, поскольку каждая из них была маленького размера, а зацепиться было не за что. К отряхивающейся росомахе тут же подскочил Склок в компании доброй соболихи. - Меня зовут Ряженка, - представилась она, протягивая лапку. Наверху слышались недовольные возгласы и скрежет передвигаемых столов. Варра прислонила подушечки своей лапы к подушечкам лапки соболюшки, а потом обнюхалась с ней как полагается вежливым зверям. - Спасибо тебе, Ряженка, - кивнула росомаха. – И тебе, Склок, спасибо. Это же надо было мне так пробурундучиться. - Насчёт бурундуков ты права, это же территория для мелких зверей. Залезть на место бурундука, ну или там белки – вот что значит пробурундучиться! – засмеялся каменный кунчонок. Варра и Склок поддержали его шутку смехом. Пока Щур и Яркольд знакомились с Ряженкой, Варра успела отметить, что зверей сегодня в Обеденном Зале не очень много. За столом расселись несколько волков, пара-тройка шумных лисиц, распевающих песни, семья барсуков, старая бобриха, иноземного вида рысь, кошка и желтодушка. Друзья поспешили занять места между барсучьим семейством и необычной рысью с терракотовой шкурой и чёрными ушами, увешанными костяными серьгами. Барсучиха, оказавшаяся рядом с Яркольдом, пожелала ему тёплого вечера, а Ряженка стала рассказывать о себе. Склок спросил у друзей, что кому принести. - Мясо, - сухо ответила Варра. - Мясо, - робко шепнул Щур. - Мясо, пожалуйста, - вежливо попросила Ряженка. - Мёд и молоко есть? – с важным видом поинтересовался малыш-белодушка. И Склок ушел в сторону большой ниши у противоположной стены. В эту нишу из кухни сверху спускается еда на специальном нехитром механизме. А Ряженка тем временем продолжила рассказ: - Моя мама передала мне мастерство варения мыла, когда я была ещё молодой. Меня с самого рождения окружало буйство всевозможных запахов, ароматов, и благодаря этому я очень тонко разбираюсь в, собственно, запахах. И моего сынишку Кряжа я тоже обучаю этому искусству. Мы же потомственные мыловары. Бросхадомская баня никогда бы не завоевала такой славы, если бы не наше мыло. А вы чем занимаетесь? Откуда путь держите? Так, согретые теплом дружбы и новых знакомств, звери сидели и беседовали, просто потому что им нравилось разговаривать друг с другом и делиться историями. Они дождались Склока с полным подносом, вовлекли его в разговор, и им показалось, что речь застенчивого крупного самца со временем стала спокойнее, ровнее и понятнее. Да и он сам стал чувствовать себя увереннее. Склок смеялся, когда Яркольд рассказывал шутку, переживал, слушая историю с Краплаком и был искренне счастлив провести вечер в приятной компании, по-новому взглянув на уже сотни раз виденный Обеденный Зал. Изменено 14 июля 2015 пользователем Варра Цитата Ссылка на комментарий Поделиться на других сайтах Больше способов поделиться...
Фортуната Опубликовано: 15 марта 2015 Поделиться Опубликовано: 15 марта 2015 Тема запестрела новыми яркими авторскими иллюстрациями.)) Браво! Цитата Ссылка на комментарий Поделиться на других сайтах Больше способов поделиться...
Варра Опубликовано: 30 марта 2015 Автор Поделиться Опубликовано: 30 марта 2015 (изменено) Глава 21. Уже пять раз Солнечные Гонцы сменили друг друга на небесном посту с того дня как Мартер улетел на податливых ветру плащекрыльях в сторону холмистого Синезорья - страны, что лежит к востоку от Далетравья. На следующий день после разговора в Тронном Зале, кунь проснулся до рассвета. Он позавтракал в Обеденном Зале, собрал заплечный мешок (надев его задом наперёд – на грудку - чтобы не мешал лететь), а потом отправился в путь. Мартер попрощался только с Фир-Фиром, который с трудом продрал глаза и вылез на шум. - Счастливо, приятель. Ветра тебе в хвост, - искренне пожелал ольхен, не удержавшись от зевка. – Спасибо, что помогаешь. - Не беспокойся. Я сам не прочь отправиться на прогулку, - шепнул летун. Он вышел на балкон, примыкающий к Обеденному Залу, и ловко запрыгнул на переплетённые косичкой полапни перил. Мартер выпрямился и замер, слабо освещённый робкими лучами едва пробуждающегося Солнца. Его цветастые плащекрылья колыхались на ветру, развевались, подобно флагу, и свистели, обнимая потоки воздуха. Куница подставил ветру острую мордочку и прикрыл глаза, наслаждаясь прохладой весеннего утра. Его шкурка рдела всё сильнее, по мере того как Кволке-Хо выгонял Солнце из-за горизонта, и казалось, будто сам утренний свет подпалил Мартеру тонкие шерстинки. Тёмный силуэт крупной куницы подчёркивался ярким медно-огненным контуром, а в преисполненных решимостью глазах мерцали густые медовые отсветы. Спустя несколько блаженных мгновений, обласканный утренней нежностью Мартер махнул сонному самцу росомахи лапой и, перекинувшись через перила, рухнул вниз, словно брошенное поленце. Но, не достав до земли расстояния примерно с гадюку, он выверенным движением расправил своё затейливое приспособление для полётов и, ловя встречные потоки, взмыл в сиреневые рассветные небеса, пронзив кружащие над Бросхадомом тучи. Фир-Фир вздохнул, глядя на устремившуюся к Солнцу кунью фигурку, которая становилась всё меньше и меньше, пока и вовсе не исчезла, слившись с пространством. _____________ - Доброе утро, Варра и Щур! – Яркольд выбежал навстречу своим друзьям, весело помахивая хвостиком. Он играл с сыном Ряженки, когда две росомахи появились на пороге Обеденного Зала. На этот раз с правильного входа, над которым с той стороны красовалась табличка с изображением головы росомахи. Звери только что вернулись с утренней охоты, и Варра выглядела сильно измотанной, она тяжело дышала и с трудом переставляла лапы, но зато Щура сегодня было просто не узнать. Мелкий росомашонок, подпрыгивая словно мячик, подбежал к столу, его голова была гордо поднята, да и смотрел он уже не так затравленно. Его тёмную мордочку украшала ослепительная улыбка. - Чего он так сияет? – украдкой спросил Ярк у Варры. - Охота удачная выдалась, - буркнула росомаха, вылизывая свою уставшую лапу. – Он сам поймал глухаря. Наш Щур скоро станет умелым охотником. А это твой новый друг? Каменный кунчонок подтащил стесняющегося соболёнка-полукровку поближе. Тот молчал и лишь прижимал пушистые ушки. Это был зверёк не крупнее Яркольда, а по возрасту и того младше. Его мех имел приятный бурый оттенок, очень чистый и даже прозрачный, точно тёмная смола, а вся голова от шеи до нежно-розового носа была цвета кофейной пенки. На горле традиционно по-куничьи красовалось широкое горчичное пятно, однако оно было куда бледнее, чем у той же самой Луши. Но ярче, чем у Мартера. Варра дружелюбно посмотрела в его бесцветные глаза. - Ты сын Ряженки? – спросила она, протягивая лапу. Кидас кивнул и улыбнулся в ответ. - Меня зовут Кряж. Ряженка - моя мама. - Что-то твоя мама давно не появлялась тут, - заметила светлошёрстная росомаха. Кряж дёрнул плечами. Ряженка, вероятно, была занята своим мылом, поскольку дней пять назад она говорила что-то о бане и раздражительном банном коте Смоляке, который уже заждался своего заказа. Вот и сидела соболюшка в тесном дупле, помешивая ложечкой растопленную мыльную заготовку. Мартер обещал уложиться в десять или пятнадцать дней, и прошло уже пять. Варра каждое утро учила Щура охотиться, а после завтрака шла спать, Яркольд всё время проводил с маленьким Кряжем, а Фир-Фир бегал по знакомым и снюхивался со старыми друзьями. Щур же не отходил от своей неизменной заступницы, которая просыпалась после полудня и снова шла в Обеденный Зал. Так было и сегодня, в чудесный погожий денёк, когда Солнце было гонимо Медведем. Все листья на деревьях развернулись в полной красе, в пышных нарядных кронах щебетали птицы, на смену ломкой прошлогодней траве пришла свежая сочная живая зелень, в которой спрятались маленькие жёлтые Солнца – живучие одуванчики. Месяц Нюхоцвета раскрывал себя в полной силе. Варра размяла шею и потянула к себе край накидки, заметив на нём грязь. Росомаха принялась стряхивать с накидки комья земли, похлопывая по ткани, чтобы избавиться от пыли. Прямо на чистый пол Обеденного Зала полетели сгустки сырой почвы, сосновые иглы и клочки мха. - Можно не здесь? – рявкнул проходящий мимо барсук. На его белую лобовую полоску тоже попала грязная капля с росомашьего одеяния. – Мы тут едим, а вы нам в пищу трясёте не пойми что. Безобразие. - Успокойся, приятель, - проскрежетала в ответ виновница. – Иди, куда шёл. - Может, мне стоит поучить тебя хорошим манерам? – глаза барсука стали круглыми и чуть не вывалились из орбит. Он свирепо зарычал и ощетинился. – Ты оскорбляешь своим поведением добрых зверей. Кто это убирать будет? Значит так. Либо ты вылижешь всю грязь, что тут оставила, либо убирайся из Бросхадома к лисьим сынам! - Попробуй, берёзка, заставь меня! Это ещё кто кого поучит хорошим манерам! – огрызнулась Варра, начиная Круг Схватки. Нет, светлошёрстная росомаха Варра с Белых Болот не была вредной или излишне вспыльчивой, она не бросалась на не угодивших ей зверей. Но она, как и всякое разумное создание, желала, чтобы к ней относились с уважением, а не втаптывали её в ту грязь, которую она, уж так случилось, ненароком натрясла. Если бы барсук вежливо выразил своё недовольство, то Варра непременно извинилась бы перед ним и тут же постаралась всё исправить, однако заносчивый зверь этого не сделал, а наоборот, постарался сильнее унизить неосторожную росомаху. Этого Варра стерпеть не могла. Барсук, не раздумывая, продолжил Круг. Яркольд и Кряж поспешили отойти в сторону, чтобы два крупных зверя, намерившихся сражаться, их не задели. Кунчонок лишь тихо попросил Варру: «Не надо!», но его голос потонул в злобном рычании, льющемся из двух глоток. Те немногие звери, которые сейчас кушали в Обеденном Зале, столпились по краям Круга Схватки, ожидая, что будет. Волки и всё те же певучие лисицы предугадывали исход грызни, подбадривая то барсука, то росомаху, а престарелая самка песца в квадратных очках укоризненно качала головой, стараясь увести в сторону свою чересчур любопытную внучку. Но молодая песцовка изо всех сил тянулась ближе к центру событий, деловито потрясая лебединым пером и засаленным пустым свитком. Увидев, что происходит, Щур бросил недоеденную кашу и ринулся к Варре, пытаясь растолкать столпившихся зверей. Он снова выглядел забитым и всеми обиженным. Светлошёрстная росомаха и крупный барсук буравили друг друга взглядом и нарезали круги медленной напряжённой походкой. Оба уже ничего не говорили, только скалились и морщили переносицу. - Что случилось? – спрашивали некоторые звери. - Наш Ворчавый с кем-то возню затеял. Снова, - отвечали другие. - Варра, не надо! – чуть не плача пищал Яркольд. От страха он обхватил Кряжа и прижал полукровку к себе. Но Варра не слушала. Для неё на время перестал существовать и Яркольд, и Щур, и весь Бросхадом. Всё это осталось вне Круга Схватки, который был начертан её движениями, которому она положила начало. Росомаха уже не помнила причину ссоры, не знала она и имени противника, но она видела его глаза. И блеска этих рыжеватых глаз было достаточно. Варра начала Круг, и первый бросок по праву принадлежал ей. Она улучила момент и оттолкнулась упругими задними лапами от тёплого деревянного пола, едва царапнув его короткими затупленными когтями. Всё, что Варра успела увидеть, перед тем как её поглотила круговерть запахов, цветов, рывков и усилий – это разинутая острозубая пасть противника и его бешеные оранжевые глазища навыкате. После этого началось что-то невообразимое. Они сцепились, мёртвой хваткой зажав друг друга в возможно смертельных объятиях, выдирая клоки меха. Барсук и росомаха катались по полу, натыкаясь на случайных зрителей, оглашая мирный Обеденный Зал неистовыми воплями, осыпая всё вокруг клочьями чёрно-бело-бежевой шерсти. Сверху, перегнувшись через перильца, на них глядели посетители Малого Зала. Клыки барсука оказались очень острыми, а челюсти сильными, он сумел сильно цапнуть Варру за бедро и до крови прокусить ухо. Росомаха в долгу не осталась и хорошенько прихватила вражеский хвост, нещадно колотя противника задними лапами. - Драка за завтраком в Обеденном Зале Бросхадома, тринадцатый день Луны Нюхоцвета, - тараторила песцовка, чиркая пером по бумаге. В прочем, её никто не слышал. – Небезызвестный в наших кругах барсук Ворч Ворчавый схлестнул свои когти с гостящей в столице росомахой Варрой с Белых Болот. Причиной грызни послужила мелкая ссора и незначительное замечание, полученное в адрес Варры по поводу того, что она испачкала пол в помещении грязной одеждой. Смею предположить, что…О! Варра с рычанием трепала Ворчавого за шкирку, когда почувствовала, как её собственную холку стиснули чьи-то челюсти. Она отпустила барсука и огрызнулась назад, но Ворчавый воспользовался моментом и пихнул росомаху в открывшийся живот. Больше он ничего сделать не успел, потому что его самого точно так же оттащили. Варра почти сразу учуяла Фир-Фира, державшего её за загривок, но не перестала брыкаться и вырываться. Перед собой она видела беснующегося барсука, которого усмирял Склок. - Всё, в-в-в-сё, х-хватит…это…ну..УСПОКОЙСЯ! – гаркнул чёрный страж, и все сразу затихли. Голос Склока в эту секунду действительно соответствовал его внешности – такой же внушительный и даже страшный. - Ольхен Далетравья благородный Фир-Фир и его верный помощник страж Склок поспешили разнять нарушителей порядка, - констатировала песцовка, мгновенно записав свою фразу на свиток. После секундного оцепенения все звери снова загалдели. - Варра, что ты делаешь? – кряхтел благородный ольхен, пытаясь удержать лягающуюся росомаху. – Замри! Всё уже, всё! Лисы, потерявшие интерес к происходящему, продолжили прерванную песню, завывая и потявкивая на самых, как им казалось, весёлых строках: - …Из ста бочек мёд нам на головы льётся, А Кволке смеётся. Над чем он смеётся? Мы спляшем в лучах восходящего Солнца, У тёмной медовой реки…. Сконфуженный малыш Яркольд осторожно подошёл ближе, с истинным ужасом глядя на свою искажённую яростью спутницу. Такой он её ещё не видел, и потому его хвостик дрожал от волнения. Кунчонок встал между рвущимися друг к другу противниками и замотал головёнкой, переводя взгляд с брызжущего слюной барсука на молотящую лапами Варру. - Варра, не надо! Склок поволок Ворчавого прочь из Зала, а Фир-Фир совершил усилие и прижал росомаху к полу, ожидая, когда чёрный страж скроется за дверью. Всемогущее весеннее Солнце сильной лапой посылало свои лучи к земле, мощным броском пронзая ими стёкла Обеденного Зала, словно заливая его расплавленным золотом. Дубовый пол покрылся яркими пятнами бликов и теней, блики плясали на стенах, отражаясь от содержимого чашек, а пылинки дружной стайкой кружись в снопах весеннего тепла. И только Варру в этот момент Солнце совсем не радовало. Прижатая к полу, она была ослеплена пронзительными отсветами, а переменить положение не представлялось возможности из-за сильных лап Далетравского ольхена. Росомаха тяжело пыхтела. Выдранные из её же гривы волоски улавливали потоки горячего дыхания и начинали плясать на гладком деревянном полу, приглашая на танец короткие и жёсткие шерстинки из шкуры барсука. - Ворч Ворчавый покинул Обеденный Зал. Не без помощи стража Склока, конечно. Ольхен Фир-Фир обездвижил вторую драчунью. Что же ждёт нарушителей за такое безобразие? – продолжила песцовка, не взирая на шиканья своей бабушки. Изменено 14 июля 2015 пользователем Варра 1 Цитата Ссылка на комментарий Поделиться на других сайтах Больше способов поделиться...
Фортуната Опубликовано: 15 мая 2015 Поделиться Опубликовано: 15 мая 2015 @Варра Как все-таки Щур изменился: глухарь - птица серьезная, есть чем гордиться.)) А вообще - здорово, небольшая глава, но на высоте. Ждем продолжения!+1)) Цитата Ссылка на комментарий Поделиться на других сайтах Больше способов поделиться...
Варра Опубликовано: 14 июля 2015 Автор Поделиться Опубликовано: 14 июля 2015 (изменено) Наверное, те, кто читает Далетравье, уже заждались новых глав. А главы уже давно написаны, просто выложить лапы не доходили. Спасибо всем за внимание и комментарии, мне приятно, что я стараюсь не зря. К слову, я отредактировала весь текст, исправив некоторые неточности и несоответствия, а кое-где немного (совсем чуть-чуть) дополнив повествование. Например, важное замечание: в Миролапье не существует термина "Король" и "принц", так как слово "Король" произошло от слова "Карл", что совершенно не соответствует Миролапской истории. Правители в Миролапье называются Ольхами/Ольхевами, а их сыновья и братья - ольхенами, сёстры и дочери - ольхиями. Только в Лужье титул правителя носит название "Карх/Кархева/кархен/кархия". Что, да как, да почему - узнаете в книге. Итак, поехали. Долгожданная 22 глава. Свободный поднебесный ветер лихими порывами наполнял цветастые паруса плащекрыльев, заставляя держать лапы в постоянном напряжении, и не позволяя расслабиться ни на секунду. Мартер в изнеможении уронил голову вниз, слезящимися глазами провожая исчезающие из поля зрения зелёные кроны деревьев, замшелые валуны, которые стали попадаться всё чаще, розовато-сиреневые вересковые пустоши, редкие домики… Вскоре куница смог различить вдалеке лес, что плавно взбирался вверх, обрамляя собой подножие величественных гор, вершины которых затерялись где-то среди облаков. Да, они сливались с небом, а самые высокие из них, говорят, достигали самого Небесного Гнезда – обиталища Звёзд и Празверей. Сколько же отчаянных кошек, хорьков, лисиц сгинули в пропасти, пытаясь забраться на самую высокую гору, чтобы попасть в Дом Богов. Увидев знакомые хребты, Мартер заметно повеселел, и в нём проснулись новые силы. Он снизил полёт, ища более сильный поток воздуха, а вальяжно ступающее к закату Солнце забавы ради подкрашивало его мех в багряно-красный цвет. Горы Предхлады считались самыми красивыми горами во всём Миролапье. Седые вершины неподвижно плавали в полупрозрачной дымке, внушая спокойствие, неколебимость, устойчивость. Ленивый Солнечный Зверь нежной лапкой гладил кажущиеся пологими бурые склоны, отчего те вспыхивали ржаво-медным пламенем, розовея у снежных шапок. Медные склоны, медная шкура одиноко летящей куницы, медные облака, бегущие по пурпурному небу. Воздух был свеж и влажен, попадая внутрь со вдохом, он заставлял сердце биться чаще, а язык отчётливо чувствовал его пресный сырой вкус. Вкус самой Жизни и Весны. ________________ - Варра, ну не злись ты так. Тихий голос каменного кунчонка отражался от тёмных стен Бросхадомской лечебницы. Это небольшое помещение находилось внутри ствола аккурат под Обеденным Залом, но оно не занимало весь этаж, а соседствовало со швейной мастерской. С потолка, как обычно, свисали пучки разномастных трав, полки и шкафчики были забиты всевозможными склянками, бутылочками, флаконами и книгами в кожаных переплётах. Ничем не выделяющееся логово травницы. Почётное место занимал большой чёрный стол с россыпью ящиков, ползущих вверх по стене и становящихся полками. На его столешнице были разбросаны пожелтевшие бумажки, пахнущие затхлостью, мешочки, из которых высыпались продолговатые семена, крупные перья для письма. Но флаконы и банки стояли на столе очень аккуратно, чётко отсортированные, с подробными этикетками. Закатный свет проникал сквозь мутные стёкла двух небольших окон, дополняя интерьер своими печальными штрихами. - Если ты не будешь бросаться на Фир-Фира, тебя тут же выпустят. Ярк сидел возле клетки, подобрав под себя хвостик. Ему нельзя было тут находиться. Варра сверлила его недобрым взглядом, перебирая про себя всевозможные ругательства. Не в адрес кунчонка, но относящиеся ко всем, кого она сейчас меньше всего хотела видеть. В их число входил и ольхен, притащивший её сюда и заперший в деревянную клетку, и барсук Ворч, по чьей вине всё это случилось. Честно говоря, росомаха очень хотела, чтобы и Яркольд сейчас оставил её в покое. Но кунчонок продолжал умоляюще глядеть на неё своими большими тоскливыми глазками. Клетка, в которую Фир-Фир так бесцеремонно запихнул Варру, была совсем небольшой: росомаха могла вытянуться в ней на всю длину, однако лапы упирались в прутья, а встать вертикально здесь и вовсе было невозможно. Задней стенкой клетки служила стена дуба. Деревянная клетка, выдолбленная из цельного ствола, как и многая здешняя мебель, была очень прочной и идеально гладко отшлифованной. Она запиралась на хитрый деревянный замок с секретом, и открыть её изнутри было никак нельзя. Зачем в лечебнице такая клетка? Уж не для особо агрессивных пациентов же? Варра видела сквозь толстые прутья четыре жёстких лежанки, стоящих рядком. Они тоже были вырезаны из Бросхадомского ствола. Лежанки были пусты, видимо, в настоящее время все звери чувствовали себя хорошо. - Варра, милая, ну пойми! Тебя посадили сюда только потому, что ты бросалась на всех, кого видела. Понимаешь? Росомаха отвернулась к стене и закрыла глаза, перед внутренним взором поплыли яркие пятна. Внезапно раздался щелчок замка входной двери, и Яркольд, испуганно взвизгнув, поспешил спрятаться под лежак. Послышалось скрипучее бормотание и едва уловимое царапанье пера о бумагу: - Крапива взошла, кислица – полным ходом, ландыш ещё вредничает. Кошачьей лапке мало песка в почве. Так-так. В помещение на задних лапах вошла необъятная кошка. Её мех был невероятно пышным, и казалось, изящная голова просто утопает в огромном воротнике. Шкура этой кошки была бурой, а тёмные полосы пересекались друг с другом, образуя некое подобие сетчатого узора. Голова же была будто бы от другой кошки – светлая, словно вымазанная белой глиной и с короткой шерстью, а глаза напоминали две календулы. Её эффектный образ дополняло маховое перо какой-то совы, вставленное в густой мех на загривке. Кошка красиво взмахивала подолом меха при ходьбе, манерно раскачивала бёдрами, а пахло от неё мокрой землёй и мхом. Она вела себя очень по-хозяйски, и сразу было ясно, что главный травник, врач и целитель здесь именно она. Малыш Ярк дрожал под лежанкой, глядя на кошку во все глаза. Он хорошо почувствовал волны властности, исходящие от врачевательницы. Кошка встала посреди комнаты, продолжая писать. Вдруг её ноздри задрожали, и она быстро вскинула морду, оглядывая свои владения. - Кто здесь? – ухнула она. Её цепкий взгляд быстро обнаружил виновницу беспокойства. Варра с трудом села, исподлобья взирая на подошедшую к ней кошку. - А, та самая драчливая росомаха. Ну, что у тебя повреждено? - Выпусти меня немедленно! – рявкнула Варра. Её накидка грязной тряпкой лежала возле лап. - Уверена? А я считаю, что тебе лучше пока побыть здесь. Для твоей же безопасности, – кошка говорила очень спокойно. Она села прямо перед росомахой, обернув белые лапки пушистым хвостом. - Это Фир-Фир так считает, уж я-то знаю. Пёсья желчь, пёсий хвост! Путь только попадётся мне! Наглый гад! - Зачем говорить о Фир-Фире, дорогуша? Давай лучше поговорим о тебе. - Не стану я ничего говорить о себе! – заявила Варра. - Ну, в таком случае, поговорим обо мне, мяу. Меня прозвали Неясытью, и я - главная врачевательница Бросхадома. Здесь моя скромная лечебница, а так же личное рабочее место по изучению трав. Все Аптекарские Грядки находятся под моим началом. На этом месте Варра стала слушать внимательнее, проявляя больший интерес. - А меня зовут Варра. Я родом с Белых Болот. Ты выпустишь меня отсюда? – спросила росомаха, надевая накидку. - Я не могу, ты меня прости, - вздохнула Неясыть. – Пока не поправишься, ты будешь находиться здесь. Ты голодная? - Я здорова! – Варра аж закричала. – Выпусти меня! Хотя… как ты будешь меня лечить, если я в клетке? Ты даже ухо мне не сможешь обработать, - росомаха предъявила своё прокушенное в драке ухо. Кошка просунула лапы между прутьев и ощупала Варрину голову. - Хорошему целителю и стена не помеха, - улыбнулась она. Детёныш каменной куницы собрался в жалкий комочек, стараясь занимать под лежанкой как можно меньше места. Однако он, не отрываясь, наблюдал за действиями Неясыти, и всё удивлялся: как же целительница его ещё не учуяла. Кошка ловко орудовала инструментами, сшивая порванное ухо прямо через решётку. В одной лапе она держала лоток с пинцетами и полукруглыми иглами, другой брала нужные ей предметы, в зубах был зажат моток ниток, скрученных из кишок дикой овцы. Полная антисанитария, но Неясыть никогда не обращала на это внимания. Тем не менее, это не помешало ей прославиться как самой хорошей лекарке. Варра морщилась от неприятных ощущений, но кошка сделала всё очень быстро и умело. Проколотое тончайшей иглой место тут же обрабатывалось шариком хлопка, смоченном в пахучем травяном настое. Зашив ухо, Неясыть попросила Варру повернуться к прутьям побитым боком и лечь. После того как росомаха проделала всё это, кошка наложила на повреждённые места холодные компрессы. - Сильно же вы друг друга потрепали, - покачала головой травница, разрешая Варре осторожно изменить положение, так, чтобы не смять примочки. - Грубиян он, этот барсук, - фыркнула пленница. – Из-за него я вынуждена здесь торчать. - Может, не всё так плохо? Ведь Фир-Фир сказал, будто ты хотела узнать всё об Аптекарских Грядках, и пришла сюда именно за этим. И попала как раз туда, куда нужно – ко мне. - В клетку? Очень остроумно! Как я увижу Грядки отсюда? Неясыть принялась умывать лапку. - На Грядках ты увидишь только бесконечно тянущиеся вдаль ряды непонятных тебе растений, - сказала она. - Одни из них растут в тени, другие на солнцепёке, третьи почти в воде. Но ты не знаешь ни их названий, ни их назначения. А здесь ты узнаешь много интересного из книг, изучишь этикетки склянок, послушаешь мои рассказы. Я слышала, ты – начинающая травница? Тогда тебе будет интересно, что компрессы на тебе из горькой полыни, и трава эта хорошо помогает при ушибах. Пока ты здесь, я расскажу тебе всё, что смогу. А потом, уже наполненная знаниями, ты будешь легко отличать на Грядках одну траву от другой, а так же знать её применение. Это будет гораздо полезнее. Яркольд видел, как Варра устало кивнула в ответ. Он чувствовал, что росомахе нравится говорить с этой кошкой. Но сам кунчонок в данный момент её до ужаса боялся, поскольку ему строго-настрого запретили сюда ходить. Фир-Фир так ему и сказал: «Только не вздумай пытаться попасть к Варре. С ней сейчас лучше не говорить. А если Неясыть узнает, что кто-то пробрался в её владения без спросу, то испугом ты не отделаешься. Уж я-то её знаю». Вот детёныш каменной куницы и отсиживался под лежанкой, боясь шелохнуться, боясь даже громко дышать. Он ждал случая, чтобы незаметно проскользнуть мимо кошки и скрыться за дверью, а его сердечко стучало в бешеном темпе, сквозь грудку барабаня о деревянный пол. Ярк стал детально разглядывать древесные кольца на полу, только чтобы успокоиться и отвлечься. И вот, наконец-то, Неясыть вспорхнула на стул, взметнув в воздух невесомые шерстинки вперемешку с пылью, и углубилась в свои записи. У Яркольда участилось дыхание. Вот его шанс! Врачевательница обложилась книгами, начала сверять сведения на разных свитках, шептала названия растений, водила когтистым пальцем по календарю – от Луны Звонкобега до Луны Краснокусы прошлого года… Кунчонок, дрожа, наблюдал за кошкой, а потом, улучив момент, вылез из-под лежанки, на секунду замер, и, осторожно ступая, стал красться к двери, не сводя напряжённого взгляда с Неясыти. Ярк двигался медленно, он буквально плыл над полом – аккуратно, терпеливо, выверено. Во всяком случае, ему так казалось. «Я воздух, я тень на стене, меня тут нет, я всего лишь сквозняк» - мысленно твердил он про себя, застывая на месте от каждого резкого движения кошки. Неясыть сидела на стуле и усиленно мотала кончиком хвоста, приводя в движение рассыпанные по полу травинки, сухие соцветия, шерстинки. Она уткнулась в книгу и, казалось, забыла обо всём на свете. Яркольду хотелось, чтобы именно так и было. Горьковатый запах полыни заполнял росомашьи ноздри, и Варра изо всех сил старалась не фыркнуть, боясь обратить на себя внимание лекарки. Ведь если Неясыть обернётся, то непременно увидит малыша, а там уж одному только Фир-Фиру ведомо, что будет. А детёныш тем временем продолжал свой недлинный, но трудный путь, и росомаха сквозь свою решётку видела, как малиновые лучи заката красиво играли на его вздыбленном мехе. - Скоро совсем стемнеет, - вздохнула Неясыть, ни к кому не обращаясь. Ярк замер, поджав хвостик. Но кошка не обернулась, продолжая работать, как ни в чём не бывало. Постояв в нерешительности, кунчонок припал к полу и двинулся дальше, на этот раз быстро, стремительно, извивая своё тельце словно обезумевшая медянка. Он добрался до двери, сжался в комок и подождал. Нос кошки всё ещё был погружен в книжку. Тогда Яркольд встал на задние лапки, медленно повернул дверную ручку, просочился в образовавшуюся щёлку и так же беззвучно закрыл дверь снаружи. Варра облегчённо выдохнула. Отложив книгу, Неясыть сладко зевнула, поколебав дыханием мех на груди. - Передай своему маленькому другу, чтобы в следующий раз не прятался под койками. Там слишком пыльно, - устало проворковала травница. __________ - Нет, нет и нет. Никаких посетителей. Иди куда-нибудь… погуляй, побегай, - морда ольхена выражала такое презрение, как если бы он имел дело с чем-то очень гадким, протухшим и вонючим. – Иди, и не мешайся. А вообще, ложись спать. С этими словами Фир-Фир раздражённо оттолкнул Щура с дороги и вышел из Гостевого Зала, гордо размахивая хвостом. Росомашонок потеребил глиняное шейное кольцо и негромко заскулил. В Гостевых Покоях звери готовились ко сну – они взбивали подушки, перетряхивали лежанки, устраивались поудобнее в подвесных гнёздах. Некоторые звери, напротив, только что пробудились ото сна и зевали, сидя в своих мягких подстилках и перинках. Ночницы, кожаны и ушаны по очереди снимались с жёрдочек и исчезали в открытом окне. Некоторые лисы хитро переглядывались, предвкушая ночную, не вполне законную охоту. Уходили на промысел и лесные кошки, и волки, решившие поохотиться со своей стаей. Ночную охоту никто и никогда не сможет запретить. И поэтому грызуны по возможности оставались на ночлег в Бросхадоме. Щур направился в Зал Одги-Ферса, где ему, Варре и Яркольду было выделено место для сна и отдыха. Но их лежанки оказались пустыми, и росомашонок знал, что его заступница не придёт этой ночью. Яркольд тоже пока не вернулся. Звери, пострадавшие от наводнения, в течение этих пяти дней один за другим покидали Зал, возвращаясь чинить свои родные норы и дома, поэтому с каждым днём лежанок здесь становилось всё меньше. Щур опустил зад на подстилку и поднял глаза на скульптуру Одги-Иррцы, у лап которой располагался их с Варрой маленький личный уголок в виде выцветшей казённой лежанки. Утопавшая в полумраке деревянная росомаха оглядывала свой Зал отчуждённым взглядом, а мягкий свет факела любя сглаживал рельефную фактуру старой краски. Кроме Щура в Зале ночевала ещё та самая необычная рысь с короткой терракотовой шерстью, которая появлялась в Обеденном Зале и носила на голове странную шапочку. Теперь росомашонок смог её лучше разглядеть – при свете факелов она спокойно сидела на подстилке, по-кошачьи подобрав под себя все лапы. Её большие чёрные уши были увешаны косточками мелких грызунов и заканчивались острыми воздетыми вверх кисточками. Рысь довольно жмурилась, переваривая вкусный ужин, а шапочка с длинным шлейфом из тонкой струящейся ткани лежала рядом, аккуратно сложенная. Щур неприлично пристально разглядывал заморскую соседку, а та будто бы и не замечала его вовсе. Окна были плотно зашторены, и бывший воришка не ведал – село Солнце или ещё нет. Зал казался таким огромным, таким пустым и давящим, что росомашонок почувствовал себя нехорошо. Он думал о Варре, волновался, как с ней там обращаются, придумывал две тысячи новых убедительных причин, чтобы его к ней пустили. Он хотел пробраться тайком, но Фир-Фир, как оказалось, зорко наблюдал за росомашонком и легко пресекал любые его попытки. Щур не мог успокоиться, терзаемый мыслью о том, что Варру обижают, спаивают дурманящими травами, тычут горящими палочками в нос, отгрызают пушистый хвост. В сознании одна за другой проплывали самые ужасные картины, и маленький всеми обиженный подросток был не в силах их развеять. Щур стал хлюпать носом и всхлипывать, а из золотистых глаз весенними ручьями потекли слёзы. Жалобный вой, больше похожий на писк огласил Зал Одги-Ферса, а заморская рысь даже не открыла глаз, а только развернула назад свои увенчанные кисточками уши. По стене скользнула случайная тень, спугнутая дрогнувшим пламенем факела. Изменено 12 мая 2016 пользователем Варра 1 Цитата Ссылка на комментарий Поделиться на других сайтах Больше способов поделиться...
Фортуната Опубликовано: 18 июля 2015 Поделиться Опубликовано: 18 июля 2015 @Варра Рысь все больше интригует меня.)) И вообще, да, заждались чертовски. Спасибо!+1)) Ждем продолжение. Цитата Ссылка на комментарий Поделиться на других сайтах Больше способов поделиться...
Варра Опубликовано: 19 июля 2015 Автор Поделиться Опубликовано: 19 июля 2015 (изменено) Глава 23. Прекрасная крупная хориха, облачённая в тёмно-красный плащ, стояла на скальном уступе, изящно изогнув свой стан. Тарви Медовая Шкура! Её мех был самого приятного оттенка топлёного молока, и только на лапах и к кончику хвоста он плавно переходил в янтарно-золотистый. Пятно-маска – характерный признак многих хорей – у Тарви была такого же янтарного цвета как и лапы, будто ей на мордочку капнули мёдом, с целью подчеркнуть и выделить кристальную чистоту светло-голубых глаз. Бордовый плащ неистово развевался на ветру. Надо сказать, что ветер в горах часто бывал сильным и порывистым, но Тарви не обращала внимания на свой беснующийся плащ, который легко мог бы быть сорван новым порывом, не будь он скреплен на груди большой размашистой брошью в форме двух крыльев. Прищуренный взгляд Ольхевы Предхлады был устремлён вдаль, на восток, где полуголые леса у подножия гор уже озарялись первыми лучами восходящего Солнца. Позади неё, возле высеченных в скале ступеней, ведущих вниз, сидел серебристый хорёк в половину меньшего размера чем Тарви. Его плащ был в два раза короче, чем у Ольхевы, да и медная брошь-фибула не выделялась таким размахом крыльев. Хорь был полностью погружён в своё занятие – он кидал об скалу два камушка и смотрел, отскочит ли какой-нибудь из них прямо в пропасть. Когда ему удавалось угадать, какой из камушков сгинет в прорве, он начинал скакать и хлопать лапами по коленкам. Ольхева Тарви потихоньку оглянулась, развернув к играющему хорьку свою точёную голову и верхнюю часть туловища, с кротко сложенными на грудке передними лапами. Всем её движениям была присуща некая природная грация, будто бы хориха исполняла неторопливый, но невероятно сложный танец, где каждый жест заранее продуман, нет лишних метаний, ненужных действий и неуклюжести. Где каждое движение – произведение искусства. Однако Тарви, скорее всего, никогда об этом и не задумывалась. Плащ взметнулся ввысь, встретившись с очередным потоком ветра. Тарви негромко проговорила: - Уин-Тург, ты мой серебристый снежок, до самого лета лежащий возле углевой шахты, - голос хорихи был нежный и сладкий как гречишный мёд. – Подскажи, родной, сколько времени до восхода? Хорь моментально перестал играть и подошёл к своей жене. Он широко расставлял лапы, когда ступал, и от этого его походка напоминала вальяжную поступь излишне горделивого гусака. Уин-Тург вскинул левую лапу и уставился на своё запястье. Самое тёмное время густой непролазной ночи уже миновало, на востоке только-только подпалился край неба, и, если прислушаться, то можно было различить едва уловимый цокот копыт Праоленя, поскольку именно он сегодня выступал в роли Солнечного Гонца. Уступ, где воинственным знаменем рдел яркий плащ Тарви, всё ещё находился под покровом ночи, тень не желала уступать Солнечным лучам. Отряхнув лапку, Уин-Тург снова стал разглядывать своё запястье, а Ольхева любовно за ним наблюдала. - Чичас, чичас! – повторял её супруг, снова усиленно потрясая лапой. Его голос был скрипучим и низким. Тарви добродушно улыбнулась, глядя как Уин-Тург пытается разобраться со своими солнечными часами. Он всё время носил их на лапе и очень любил подсказывать по ним время. Но сейчас на них не попадало света, поэтому и узнать время было невозможно. Хориха погладила Уин-Турга по голове и снова повернулась к восходу. Скоро должен показаться пушистый бок Солнца. Тарви Медовая Шкура каждый свой день начинала со встречи Солнца. Она приходила на этот уступ, пока весь замок ещё спал, и наслаждалась спокойствием, тишиной и простором. Иногда, как, например, сегодня, её сопровождал Уин-Тург. Но чаще серебристый хорь спал в супружеской корзинке почти до полудня. Её замок не был таким большим как Псогар (да и нужен ли хорьку собачий простор?), и не был так искусно украшен как Бросхадом, он даже названия своего особого не имел, только принятое в народе – Незабытые Пещеры, что очень метко могло его охарактеризовать. Замок представлял собой природную систему пещер в почти неприступной скале, хорьки только кое-где проделали новые ходы, ступени и залы, укрепили стены, чтобы те не осыпались под своей тяжестью, а некоторые переходы расширили. Но в остальном Незабытые Пещеры почти не менялись с самого Великого Разгрыза - со времён, когда в них обжился хорь Тург – первый Ольх Предхлады. Он и его семейство укрывались здесь от Инеевых Волков, пришедших за материалами для постройки Псогара. И все последующие поколения потомков Турга жили в этих пещерах, держа в памяти многовековую их историю. Незабытые Пещеры. Незабытая история. Тарви Медовая Шкура не была Ольхевой по крови, но, связав свою жизнь с Уин-Тургом – потомком того самого знаменитого Турга – она взвалила бремя правления на свои узкие плечи, поскольку её обожаемый супруг не был готов к этому. Уин-Тург был наивен как детёныш, простоват и любознателен, казалось, прожитые годы совсем не изменили его, не сделали мудрее, опытнее. Ольх Предхлады так и остался детёнышем, спавшим до полудня и весь день напролёт проводившим в играх. Никто не знал, почему так сложилось, однако добрая и умная Тарви стала для страны настоящим спасением. Хорьки стояли на краю уступа и ждали Солнце, любуясь меняющими цвет небесами и тенью, сдающей свои позиции. Нос улавливал запах сосновой смолы, мокрого камня, прозрачной свежести. Подобревший ветерок перестал трепать несчастный Тарвин плащ. Он стал совсем ласковым, и, нежно свистя, принялся гладить зверьков по мягкой шёрстке, зарываясь в мех, обдувая кожу. Тарви радостно вдохнула полной грудью и подняла лапы, приветствуя Солнечного Зверя и Солнечного Гонца. Уин-Тург повторял её действия, принимая их за весёлую игру. Солнечные лучи стремительно расползлись по долине, окрасили лес блестящим золотом, заиграли на узких полосках рек, едва различимых с высоты Незабытой Скалы, а из-за горизонта лениво выкарабкалось само Солнце, подгоняемое Праоленем. Тарви набрала побольше воздуха, чтобы издать приветственный клич, но вдруг застыла на месте, повернув голову к югу, а воздух резко вышел из её лёгких. - Что? Что? – заволновался Уин-Тург и принялся скакать вокруг жены. Подпрыгивая, он едва доставал ей до шеи. - Я вижу, к нам кто-то приближается, - чуть погодя отозвалась она. – Большая птица. А может, почтовый крылан? Судя по направлению, он летит из Синезорья. Странно, Рижху от нас что-то понадобилось? Может, помощь нужна? Хорёк не отвечал, а только вглядывался в постепенно увеличивающуюся точку своими чёрными маленькими глазками. Вскоре уже было можно различить распахнутые цветные крылья, узкую мордочку с большими расставленными ушами и пушистый хвост, полощущийся на ветру. - Да это же Мартер! – хлопнула в ладоши Ольхева. Она вытянулась в струнку, чтобы её было лучше видно, и замахала лапами. Муж последовал её примеру. Плащекрылый из последних сил делал взмахи, направляя свой полёт. Заметив радостную Тарви и приплясывающего Уин-Турга, Мартер снизился, готовясь к приземлению. Наконец-то в Предхладе!______________________________ Маленького белодушку разбудил резкий запах неведомых пряностей. Он потёр лапами слипающиеся глазки и зарылся поглубже в шерстяной плед, случайно пихнув сопящего рядом Кряжа. Полукровка пискнул и тоже проснулся. Он высунул мордашку из уютных объятий подвесного гнезда и увидел свою маму Ряженку, хлопочущую у печи. Соболиха одной лапой размешивала подогревающуюся мыльную основу, а другой кидала всё новые травы в горшок с отваром. Печка была небольшой, каменной, с железной поверхностью для готовки и укромными полатями, на которых они с Кряжем спали в холодное время года. Снаружи печи каменная кладка была покрыта особым глиняным раствором. Кидас заразительно зевнул и позвал маму. - Что ты хочешь, сынок? Доброе утро, - приветливо уркнула она. - Молочка, я хочу молочка, - попросил сын, пряча голову обратно в подвесное гнездо, похожее на мешок. - Твой друг ещё не проснулся? – понизила голос Ряженка, снимая с плиты чуть было не вскипевший отвар. Ей ответил сам Яркольд, ловко выпрыгнувший из спальника. Он с грохотом ударился лапами о дощатый пол мыловарни, потому как неверно просчитал высоту, но виду, что ему больно, не подал. - Я уже не сплю, госпожа Ряженка! Я могу принести Кряжу молочка, если вы заняты. - Какой любезный, вежливый, обходительный зверёк! – восхитилась соболиха, вливая отвар в мыльную основу. – Ты бы мне очень помог. Молоко на кухне в леднике. Принеси его сюда, я подогрею. Удивительно, как в любой даже самой захудалой лачужке живущим в ней зверям удаётся сотворить свой неповторимый уют с мурлыкающим теплом и живым домашним духом. Существует поверье, что у злого сердцем зверя никогда не получится обустроить свой дом так, чтобы в него хотелось приходить снова и снова, наслаждаясь гостеприимством и самой душой этого жилища, поскольку душа дома – это отражение души хозяина. В таких логовах не хочется задерживаться, и пусть обустройство может быть богатым и роскошным, что-то всё равно непременно оттолкнёт, отпугнёт. Что-то, что можно почувствовать лишь нутром. О скромном жилище Ряженки такого сказать было никак нельзя. Оно было обставлено совсем просто – даже Лушина берлога смотрелась куда богаче - однако эта тесная простота обладала своим особым обаянием. Кривой дубовый стол, справленный из половинки бревна, стоял на покосившихся под его тяжестью ножках и для верности был прибит к стене, но при этом так заботливо расписан фигурками куничек, настигающих белок. Подвесная кроватка Кряжа была сделана из обыкновенного кожаного мешка, а подстилкой служил рваный в клочья плед и обрывки шкурок добытых на охоте грызунов. Но мешок этот был украшен вышивкой, изображающей шишки, орехи и жёлуди. Всё в этом домике, располагающемся на одной из ветвей Древнего Дуба, было сделано с любовью, с заботой и трепетом. Хоть на столе и царил беспорядок – то тут то там были разбросаны формочки для мыла, травы, луковая шелуха, флакончики с маслами - даже в этом сквозило непоправимое очарование быта маленькой семьи соболей. Кроме печки, подвесного мешка, рабочего стола со стулом, сделанным из коряги, и крохотного обеденного стола, в этой комнате больше ничего не было. Стены были тёмными, особенно возле печи, но и на них кое-где всё такая же нарисованная куничка догоняла рыжую белку. Над подвесным гнездом для увеселения Кряжа была повешена забавная игрушка – три палочки, скреплённые посередине, и к каждому концу каждой палочки была привязана деревянная фигурка белки. Можно было толкнуть игрушку лапой – и тогда белочки начинали кружиться, как будто бежали друг за дружкой. Помимо этой комнаты в доме Ряженки было ещё два помещения – кухня и кладовка. Две миски стояли на печной полке, ожидая, когда подогреется молоко. Два детёныша стояли возле печи и с нетерпением смотрели наверх, не сводя взгляда с глиняного горшочка. Ряженка сказала им следить, как бы молоко не убежало, и вот они, два неустанных стража, несли свою вахту, пристально наблюдая за горшком. Но горшок тихонько стоял себе на нагреваемой поверхности и его содержимое даже не булькало. Яркольд опасался, что в самую неожиданную минуту из горшочка выпрыгнет молочная мышь, либо молочная белка, и убежит в дальний угол комнаты, просочится в щель – и плакал сытный завтрак. И тогда Ряженка расстроится из-за того, что молоко убежало. Кунчонок представлял себе это именно так. Кряж, в отличие от своего друга, часто присутствовал при кипячении молока, и хорошо знал, что значит фраза «молоко убежало». Он внимательно смотрел на горшочек, готовый позвать маму при первых признаках закипания, в то время как Ярк готовился ловить метающихся по полу молочных мышей. Наконец, крышка горшка стала стукаться о горлышко, поднимаемая горячим паром, изнутри послышался звук лопающихся пузырьков, приятный молочный запах стал сильнее. Яркольд напряг все мышцы, навострил уши, и занял охотничью позицию, а Кряж принялся визжать: - Мама! Мама! Молоко! Мама! Мама! Молоко! Ряженка оставила мыло застывать в своих формочках и бросилась к плите, взяла прихватку, вышитую в форме гриба-боровика, и сняла горшок. Она разлила горячее ароматное молоко в две миски и размешала в них по ложке мёда, накрыла на обеденный стол и позвала кунчат кушать. Яркольд и Кряж с весёлым пофыркиванием подскочили к столу и плюхнулись на подушки. Стол был низкий, и вязаные подушки, набитые соломой, служили сиденьями. Друзья с большим удовольствием вылакали всё молоко и облизали миски, а соболиха вернулась к своим делам за рабочим столом. - Когда я вырасту, - причмокивая, сказал Кряж, - я стану хорошим охотником. И тогда маме не придётся спускаться в Обеденный Зал, чтобы поесть. А мыло мы будем продавать, и у нас будет много травей. - Травей? – переспросил Ярк. - Ну да, травей. Это такие маленькие железные кружочки. Иногда звери расплачиваются ими, а не едой. Например, ты хочешь тушу кабана, чтобы не думать о еде до самого Лапотрава. А обменять тебе её не на что – охота была неудачной. Но ты можешь дать за него тридцать травей. А зверь, продавший тебе кабана, сможет купить на эти тридцать травей что захочет. - Как странно. - Вовсе нет, очень даже удобно, - кидас улыбнулся. – Сейчас маме приходится обменивать своё мыло на еду. А будь я охотником, я бы приносил еду маме задаром. Тогда она могла бы продавать мыло и получать трави… - На которые вы всё равно купили бы еду? - В том-то и дело, что на трави можно купить что угодно, не только еду, - возразил Кряж, покачивая пустую миску. - Так ведь и обменять можно что угодно на что угодно, - белодушка пожал плечами. – Глупый это разговор. Пойдём лучше наружу, на Солнышке погреемся. - Мам, можно? – спросил Кряж. - Да, идите, конечно, дорогие, - отозвалась Ряженка, обмахивая смесь в формочках пластом коры, чтобы быстрее сохла. ______________________ Детёныши покинули пределы Столичного Дуба и побрели по Предместьям, вдыхая густые ароматы влажной, нагретой Солнцем, почвы. Они болтали обо всём на свете, любуясь Весной и радуясь теплу. Вежливый Яркольд здоровался с каждым встречным зверем, а скромный Кряж просто одаривал весь мир своей искристой улыбкой. Каменный кунчонок в который раз рассказывал о Вересковой Ласке и всё пытался вызнать у своего друга его Небесного Покровителя. - Ну ладно, так и быть, - сдался полукровка спустя какое-то время. – У соболей не принято рассказывать о своих Небесных Покровителях, но раз ты стал мне близким другом, то тебе можно доверить. - А у белодушек как раз принято делать это при первом же знакомстве, - Ярк сильно удивился. – Мой Покровитель – Вересковая Ласка. Когда-нибудь я попаду на Срезанную Гору, как это сделала она, и увижу Празверей. А кто же твой Покровитель? Кряж хмыкнул и перепрыгнул через лужу. Бросхадом во всём своём величии остался у малышей за спиной, а впереди простирались широкие Предместья, ещё не объятые буйством сочной растительности, но уже вовсю зеленеющие на пригорках. - Куница Чеглок, - немного погодя ответил кидас. - Твой папа? - Да. Он сейчас на Дальних Лугах, но я знаю, что он присматривает за мной. Яркольд задумался, обходя лужу. На широкой земляной тропе, по которой они шли, после таяния снега осталось много луж, и кунчатам приходилось их всё время преодолевать. От белодушки не укрылось то, каким тоскливым взглядом Кряж поглядел в небо. - Мои мама с папой меня оставили одного, а сами исчезли, - сказал Ярк. – Они мне даже имя целый год не могли дать. Но я подумал, что если они без меня не грустят, значит, и я без них грустить не буду. А Яркольдом меня нарекла желтодушка Луша. Мы вместе выбирали его. - Я бы тоже хотел сам себе выбрать имя, - фыркнул друг. – Например, Беркут. Или Филин. Но меня назвали Кряжем, потому что это имя похоже на мамино. КРЯЖ – РЯЖенКа. Вот так. - А мне нравится твоё имя. Оно звучит гордо, - Яркольд засмеялся и прыгнул на кидаса, увлекая его в игру. Кряж стряхнул с себя кунчонка и повалил его в объятия рассыпчатой земли. В нос ударил запах перегноя, прошлогодней листвы, мха. Детёныш каменной куницы резко выпрямил задние лапы, и сын соболихи полетел прямо в лужу. Недолго думая, Ярк бросился следом, взметнув в воздух стайку грязных брызг. Они хохотали, фыркали, потявкивали и брызгали друг в друга водой, лужа для них перестала быть просто грязной лужей, она превратилась в озеро, в бурную реку, в топкое болото, во что-то совершенно удивительное. Детёныши играли и бесились, ныряли в лужу, швырялись комьями грязи, а потом прижимались к земле, обнимая её всеми четырьмя лапами. Они жадно втягивали носом её запах, едва удерживаясь от того, чтобы набить ею рот, а потом снова прыгали в лужу, вода в которой стала очень мутной от взбаламученной почвы. Яркольд и Кряж сидели в воде, облокотившись на осыпающийся берег, и смотрели в небо. Пронзительное голубое небо без единого облачка казалось очень лёгким, невесомым, бесконечным. Мимо проходили редкие звери, некоторые из них удивлённо смотрели на двух малышей, сидевших в грязной луже с умиротворёнными мордами мудрецов, познавших все тайны мироздания, и нашедших их крайне бесполезными и незначительными. Гораздо важнее всех премудростей была вспененная в процессе весёлой игры мутная вода, и они сами – два счастливых друга. Прохожие звери семенили по своим делам, не обращая такого уж пристального внимания на отдыхающих детёнышей, поэтому Ярк и Кряж немного смутились, когда рядом с ними остановился какой-то зверёк, вид которого не разу можно было опознать. Зверёк стоял на краю лужи, изучая взглядом двух чумазых кунчат, и его мордочка, прикрытая снопом соломы, растянулась в ухмылке. Это был странный зверь – весь вымазанный светлой глиной, он скрывал своё тело под бронёй из коры, а его голову украшал пучок соломы, нарочно спущенный на глаза. Размером незнакомец был немного крупнее Яркольда. - К-к-кто вы? – сглотнув, спросил Кряж. Зверь лишь раздувал ноздри. От него пахло древесиной, глиной и сухой травой. Яркольд улавливал эти запахи, и никак не мог сосредоточиться на ещё одном, очень слабом, старательно замаскированном. Кунчонок щурился, пытаясь увидеть глаза незнакомца, но мельтешение жухлых стеблей, свисающих с необычной шапочки, сильно мешало ему. Длинный хвост ряженого зверя метался из стороны в сторону. Обескураженный Ярк склонил голову набок, и с его подбородка закапала грязная вода. Мордочка белодушки была такой растерянной, так забавно перепачканной, что незваный гость невольно хихикнул. И Яркольд узнал это хихиканье. Он подскочил, случайно обрызгав Кряжа, и стал судорожно выбираться на берег, но земля осыпалась под его лапами. Незнакомца это вспугнуло, он постоял немного в нерешительности, а потом опрометью бросился в сторону реки, потеряв свою соломенную шапочку. Яркольд помчался было следом, но понял, что догнать зверя ему не под силу. Кунчонок стоял посреди пустоши и ошеломлённо смотрел туда, где только что исчез странный зверь. Вода ручьями стекала с его шкурки, налипшая грязь погребла под собой всю окраску малыша, сделав его невзрачным и серым. К нему подошёл такой же заляпанный кидас и положил лапу на плечо. - Шишечка… - одними губами прошептал Яркольд. Изменено 26 июля 2015 пользователем Варра 1 Цитата Ссылка на комментарий Поделиться на других сайтах Больше способов поделиться...
Фортуната Опубликовано: 23 июля 2015 Поделиться Опубликовано: 23 июля 2015 @Варра От некоторых хорьков, действительно, немного пахнет медом.) И вообще - не перестаю наслаждаться. Жду продолжения! Цитата Ссылка на комментарий Поделиться на других сайтах Больше способов поделиться...
Варра Опубликовано: 26 июля 2015 Автор Поделиться Опубликовано: 26 июля 2015 Глава 24. - Слап… Слап… Слап? Слап, значит. Хм. Всё-таки Слап. Молодой серебристый лис, натянувший на плечи пятнистое покрывало, сидел за длинным столом и кидал ножи, стараясь попасть в деревянную мишень. Она висела, прибитая к столбику, у другого конца стола. При каждом сказанном слове «Слап» в одну из нарисованных на мишени птиц втыкался нож. Лис повторял это слово на разные лады, тянул звуки, надкусывал слово зубами, перемещал его внутри пасти языком, как если бы хотел заново прочувствовать вкус когда-то понравившегося, но давно забытого блюда. На шее шерсть лиса была очень густой, она образовала роскошный белый воротник, а туловище имело сероватый оттенок, как и голова. Серый подшёрсток и белоснежные кончики волос создавали ту неповторимую серебристость, если не сказать седину. Но нет, это была не седина, и под шикарным мехом плясали крепкие упругие мускулы. По позвоночнику тянулась полоса тёмной, почти чёрной шерсти, полностью охватывавшая длинный хвост. Создавалось ощущение, что свой хвост лис случайно макнул в смолу и так и не смог отмыться. В комплект к чёрному хвосту лису достались такие же чёрные уши и кончики лап. Большие раскосые глаза лиса блестели пронзительной белизной, лишь приглядевшись можно было заметить голубые крапинки на радужке. Но у каждого зверя свои понятия о красоте и идеальном внешнем виде, и, сказать по правде, Ольх Синезорья Рижх очень стеснялся своей серебристой шкуры, за которую многие другие лисы не пожалели бы правой лапы. Красивый умный лис в своём самом расцвете, он до ужаса боялся старости, боялся одряхлеть и ослабнуть, лишиться рассудка и потерять память, как это случилось с его дедушкой по отцовской линии. А седину или что-либо на неё похожее он считал первым признаком того, что Луна твоей жизни перевалила за Полнолуние и теперь идёт на ущерб. Вот почему Рижх так старательно мазал свою морду то углём то мукой, и из всей внешности его устраивал только чёрный как ночь хвост. Лис задумчиво щурил глаза, выбирая в кого запустить нож – в нарисованного глухаря или в куропатку. Он почти не обращал внимания на летучую мышь, припавшую к миске с мёдом. Миска приминала вчерашнюю газету, расстеленную на столе, и маленькая рыжая вечерница довольно чмокала губами, наслаждаясь лакомством, в свою очередь не обращая ни малейшего внимания на пролетающие над ней острые предметы. - Они предлагают Слап! – нож со стуком воткнулся в голову глухаря, чуть не пробив дощечку насквозь. – За год до срока, Жуча! Что думаешь об этом? Вечерница подняла круглую головку и сладко зевнула, глядя на лиса, щупающего ножи, разложенные перед ним на столе. Несколько капель мёда упали на испещрённый буквами литок и медленно расплылись в вязкую липкую лужицу. Свет лился сквозь витражи, расцвечивая полупустую Ужинную Нору весёлыми яркими пятнами. В Далетравье это помещение назвали бы Обеденным Залом, но у лис, что ни зал – то нора, а что ни обед – то непременно ужин. Сложно было назвать этот зал норой, поскольку он был действительно большим, светлым и просторным. Стеклянные скульптуры украшали мраморные стены, огромные витражные окна пропускали много солнечных лучей, а с потолка свисали украшения в виде сосновых веток. Но лисы любое своё жилище обзовут норой, так же как росомаха про любую постель скажет, что это её гнездо. Малиновый блик скользнул по лезвию очередного кинжала. С витража лукаво глядел увековеченный в стекле Кволке-Хо, но Рижх сейчас не смотрел на Покровителя лисьего племени. У Ольха нестерпимо зачесался хвост, и, пользуясь отсутствием всех, кому не положено лицезреть Правителя в таком ненадлежащем виде, Рижх наклонился и принялся покусывать свой хвост, избавляясь от зуда. Послышалось хлопанье кожистых крыльев, и Ольх почувствовал, как по его холке царапнули маленькие коготки. Он выпрямился и позволил Жуче перебраться к нему на плечо. - Слап – это хорошо, - цвиркнула вечерница. – А то у тебя морда распухла от ничегонеделанья. - Ты считаешь? – ужаснулся Рижх и посмотрелся в зеркальный клинок кинжала. – Ай, и правда, я стал заметно толще, и брыли отвисли. Кошмар! Необходимо заняться собой, ведь правильно моя тётка говорила: лис поджарый и лихой будет вечно молодой. Но что ты думаешь о далетравском ольхене? О Фир-Фире? – он почесал когтем Жучино пузико. - Каким бы он ни был, он будет лучше Тирана, - простодушно ответила летучая мышка, жмурясь от удовольствия и подставляя брюшко. - Верно подмечено, - улыбнулся лис. – Я знаю Фафу, и знал Рурду. Далетравские Ольхевы красивы и мудры, однако они не просто так с самого начала существования Далетравья не пускали на трон самцов. Вдруг, их самцы слишком гневливы, или неуправляемо яростны? А то и вовсе дурачки. - Предхладе дурачок на троне не мешает, они вполне счастливо живут, - Жуча прыгнула Рижху в лапы, требуя поглаживаний. – Ты видел Фир-Фира, вполне милый был росомашонок. - Да, я помню, он приходил на Слап с Ольхевой Рурдой. Довольно вежливый малыш был, - кивнул Ольх Синезорья. – Так или иначе, согласие я дал. С Тираном надо что-то делать. Нашим предкам не по нраву это Луголесье, они против объединения территорий таким путём. И пусть мой хвост покроется сединой, если я не прав. _________________________ - Это было невыносимо! «Скажите, пожалуйста! Расскажите, пожалуйста! Подробней, пожалуйста! Можно я вас зарисую, пожалуйста?». Она тявкала, тявкала, и никак не хотела оставить меня в покое. Я уж ей и так, и эдак намекала, что если она не уйдёт сейчас, то в лучшем случае останется без уха, но она – ни в какую! Неясыть с пристальным вниманием слушала недовольную речь Варры, и, не теряя времени даром, щупала через прутья росомаший больной бок. Пустая миска стояла в углу клетки: пред тем как жаловаться на жизнь, больная решила утолить голод. Утром травница успела провести все лечебные процедуры, и, закончив их, удалилась в Обеденный Зал за едой для пленницы, а когда вернулась с полной миской картошки с мясом, застала Варру в крайне негодующем настроении. - В следующий раз я запру дверь, - успокоила росомаху кошка. – И никто к тебе не проникнет без моего ведома. Да, Латань бывает назойливой, она и меня в своё время так доставала. - Зачем ей всё это? – фыркнула Варра и потянулась, упёршись макушкой в потолок клетки. - Взбрело, видишь ли, в голову юной снежной лисичке, что в Бросхадоме непременно должна быть своя… как её… газета. Ну, знаешь, такой листок, в котором написаны последние новости: кто что учудил, кто у кого выиграл, кто кому сколько травей задолжал, и чем это закончилось. Идея так себе, но Латань вся трясётся от восторга и жуёт собственный хвост, когда говорит об этом. Понятно, что газета для неё много значит. И она единственная, кто этим занимается. Вообще, Латань – сестра Лантуна – песца-кузнеца, с самого щенячества помогала старшему брату в кузнице, но после их кузнечного похода в Синезорье её с головой захватила эта газета. Ведь в царстве Рижха уже давно все самые свежие новости можно узнать не от соседа, а из газеты. - Понятно, - закатила глаза Варра. – До дрожи хвоста увлечённая песцовка. Где эту газету хоть прочитать можно? - У нас нет механизма, который может создать газетные листки в большом количестве, поэтому Латань пишет всё сама. Обычно у неё получается всего несколько экземпляров, которые раздаются случайным зверям. И не всегда одним и тем же, - пышномехая лекарка принялась рыться в ящиках стола, вытряхивая из них содержимое. – А, вот оно! Завалялся один всё-таки. Двухлетней давности, там как раз про меня. На, почитай. Варра просунула лапу между прутьев и поймала брошенную ей связку пожелтевших страниц. Неясыть стала аккуратно раскладывать разбросанные бумажки и перья обратно по ящикам, а росомаха с интересом раскрыла лапописную газету. На первой странице было много крупных заголовков с указанием номера страницы, на которой размещается конкретная статья. Своеобразное содержание, только одни названия написаны размашистей других, да и расположены они все были вразнобой, не по порядку. Названия статей так и пестрели одно интереснее другого: «Таинственный пройдоха выпустил в Обеденном Зале живую осу. Три зверя укушено! Подробнее на странице 4», или «Раскрыт секрет длинной шерсти, растущей в ушах Чилиги! Читайте об этом на странице 12». Чуть ниже этого: «Ласка или горностай? Великая загадка, над которой бьются десятки поколений куньих! Может ли крупная ласка называть себя горностаем, если она выкрасит кончик хвоста? Приведены мнения самых умных представителей обоих видов. Страница с 5 по 11». И наконец: «Неясыть – первая на Грядках. Что мы о ней не знаем? Страница 14». Варра уже хотела было пролистнуть на статью о Неясыти, но её глаза сами опустились на невзрачную надпись, которая гласила: «Удивительный рецепт сока из дождевых червей от белозубки-поварихи. С хрустящими личинками. Страница 21». С отвращением скривив губы, росомаха всё же решила открыть газетку на странице четырнадцать. Одну четверть листка занимал нарисованный от лапы карандашный портрет кошки. Она была развёрнута в три четверти и довольно отдалённо напоминала смотрительницу Грядок, однако один глаз, почему-то, располагался выше другого, а нос занимал полморды, в то время как уши удачно съехали на шею. - Меня она нарисовала получше, - не удержалась от улыбки Варра. Неясыть благодушно жмурилась, сидя на стуле и обернув лапы хвостом. Она промурлыкала: - Практика, моя дорогая. С тех пор два года прошло. Конечно, песцовка многому научилась. - Интересное повествование, - заметила росомаха, бегая глазами по тексту. – Она подозревает вас в связях с каким-то тайным обществом? Надо же! «…мною лично проведено расследование, в ходе которого я пронюхала важную деталь: все члены этой таинственной стаи носят в гривах перо птицы, именем которой себя нарекают. Таковым был и покойный Чеглок – муж местной соболихи, и Бросхадомская охотница рысь Горлица. Мне думается, что любой зверь, носящий в качестве имени название птицы, имеет отношение к этой загадке. Чем занимается стая и зачем им такая конспирация – мне пока неизвестно, но я буду предпринимать все возможные попытки для выяснения этого…» Хмм… Это правда? Кошка сидела неподвижно, как статуя, только кончик хвоста тихонько подрагивал. Варра выжидающе посмотрела на лекарку, но та только завращала ушами, прислушиваясь к разным звукам Столичного Дуба. Отвлекая свои мысли и давая им время прийти к порядку. Она слышала топот маленьких лапок, стук коготков по дереву, крысиный писк на этажах выше, цвирканье полусонных ночниц, ушанов и вечерниц, свист закипающего чайника на кухне. Наконец Неясыть распахнула глаза, и огромные зрачки тут же превратились в узкие щёлки, повинуясь лёгкому полуденному Солнцу. Она спрыгнула со стула и подошла к клетке, топорща усы вперёд. Жестом попросив вернуть газетку, травница вернулась на своё место, убрала жёлтую бумагу в стол и проурчала: - Латань молодая, но уже научилась кое-чему. В последующих выпусках больше нет ни слова об этой странной пернатой стае. И не пытайся угадать, почему. Что до меня. Имя – это просто имя, а гриву каждый украшает по-своему. А ты бы лучше вот что почитала вместо глупых измышлений самонадеянной песцовки. И Неясыть протянула росомахе справочник «Двенадцать Трав Долины и ещё сто сорок Трав», а сама занялась своими делами за столом. Кошка молча мусолила коготь и листала сборники, пересматривала календари, время от времени задумчиво поправляя вставленное в гриву совиное перо. _______ Щур сидел в кроне Бросхадома и тяжко вздыхал. Это было уединённое местечко в сплетении ветвей, из-за густоты кроны было совсем не видно галерей и пристроек, и создавалось впечатление, будто дерево это дикое и необитаемое. Хотя, конечно, если принюхаться и прислушаться, можно было легко уловить следы присутствия десятков других зверей. Щур плакал и скулил, глядя в сизовороночное небо и цепляя взглядом нахохлившиеся облака, которые важно проплывали над Предместьями. Солнце устало повернулось к закату, но было ещё довольно высоко, чтобы можно было судить о вечере. Пахло сочной нагретой листвой. Росомашонку было почти не видно протяжение веток, расползающихся от узла, на котором малыш сидел: узорчатые листья густо наползали на твёрдую дубовую лапу, скрывая её кору от глаз, однако, небольшой участок на одной из веток просматривался неплохо. И Щура это нисколечко не заботило, пока на этот открытый участок не выскочил легкомысленный бурундук. Отъевшийся крупный бурундук деловито расхаживал по ветке, поглаживая себя по животу, а потом на время застыл, о чём-то задумавшись. И того короткого времени хватило, чтобы Щур утёр свои слёзы и принял решение. От нагрузки у Чилиги участилось дыхание. Она, вопреки запретам Фафы, отправилась искать Щура, который остался один. Росомашенька прошла всю винтовую лестницу и теперь карабкалась по переходам между ветвями, иногда забираясь на верхние ярусы по почти вертикальным стволам. Обоняние у неё было развито слабо, поэтому по следу она шла медленно, но, тем не менее, шла правильно. Ольхия-росомаха волновалась за Щура, боялась, как бы он не натворил беды, да и просто хотела его утешить, ободрить и занять чем-нибудь интересным. Ведь Яркольд проводил всё время с семьёй Ряженки, Варра отсиживалась в лечебнице, Фир-Фир очертя голову навещал многочисленных знакомых, друзей и приятелей, а запуганный Щур остался наедине со своим куцым хвостом там, где когда-то с ним приключилось множество неприятностей. И вот сострадательная Чилига решила разыскать росомашонка, чтобы он не был один. «Глупостями занимаешься, - фыркала Фафа в ответ на сестрины причитания. – Не вздумай только как ошалелая бегать по Бросхадому. А то приступ схлопочешь». Но Чилига не послушала сестру и решила начать поиски с Зала Одги-Ферса. Альеда Ручей – гостья из Сухого Юга, ночевавшая с Щуром в одном помещении – сказала, что росомашонок ушёл утром на верхние этажи. И Чилига побежала туда. Так или иначе, но след привёл ольхию к Узлу Умиротворения – сплетению ветвей, скрытому от посторонних глаз. Чилига сама любила там отдыхать. И действительно – стоило росомашеньке пройти по тайной ветке – как до её уха стали доноситься всхлипы и скуление. Но внезапно они смолкли. Заинтригованная Чилига пошла дальше, раздвигая густую листву, тонкие веточки неласково гладили её по щекам. Наконец, ей удалось увидеть виновника тревог – он стоял к ней спиной, вернее крупом, потому как припал грудной клеткой к коре, а шерсть на его спине поднялась дыбом. - Щур, что ты…. – хотела спросить Чилига, но в этот миг росомашонок оттолкнулся задними лапами и скрылся в листве. Только услышав пронзительное верещание и возню, ольхия подняла голову и заметила грызуна. А уже через секунду на открытом участке ветки гордо восседал Щур со свисающей из пасти полосатой тушкой. Чилига покачала головой и раздосадовано рыкнула, в то время как Щур снова появился на Узле, положив добычу к лапам ольхии. Крупный самец с чёткими полосками на спинке, с пушистым хвостиком и чёрными круглыми глазами лежал у лап Чилиги и тихонько подрагивал, пока она испепеляющим взглядом дёргала за усы спящую Щурову совесть. - Ты каких ягод наелся? – ольхия не повысила голос, но ей удалось выразить всё своё негодование в удивительно спокойном тоне. – Ты видишь Солнце? Как тебе не стыдно? Главное – прямо в столице! Прямо под носом у Фафы, можно сказать! - Но я же не украл… - начал оправдываться горе-охотник. От его гордого вида не осталось и тени. - Действительно. Это для тебя достижение. Но сейчас день, а охота разрешена только в утренние часы, ты же знаешь. Что теперь скажут грызуны, которые ищут у нас приюта и спасения, когда в самом надёжном убежище от хищников их сородича добывают прямо средь бела дня! Это будет настоящий скандал. Щур, ты нарушил закон. Чилига безжалостно смотрела ему в глаза. Росомашонок съёжился под её свинцовым взглядом и снова заплакал. - П-п-прости меня, Чилига, - хныкал он. Слёзы росомашонка капали на мёртвого бурундука и впитывались в его потускневшую шкурку. – Что мне теперь делать? - Не знаю, Щур. Наворошил ты гнёзд, ничего не скажешь, - росомаха устало вздохнула и всё же сменила гнев на милость. – Ладно, я не буду говорить Фафе. На этот раз я тебя пожалею. Но мы должны это уладить. - Как? – всхлипнул Щур. - Твою добычу надо похоронить с почестями, но тайно. Попроси прощения у Прабелки, принеси ей орехов в утешение. Потом попроси прощения у Одги-Треввы за осквернение её дома, принеси ей рыбы. А я постараюсь узнать, была ли у этого несчастного семья. - Зачем? - Чтобы сообщить им печальную новость и попробовать всё утрясти. Я не хочу врать, но я хочу дать тебе шанс, - Чилига сурово посмотрела на виновника. – Я скажу им, что их родственник погиб, сорвавшись в печную трубу. - Кошмар! – охнул росомашонок и со скорбью посмотрел на свою жертву. Поднимать глаза на Чилигу он не решался. Ольхия заметно нервничала, подёргивала ушками и постоянно озиралась по сторонам, боясь появления непрошенных свидетелей. - А ты как думал? Ну, ступай, - сердито прорычала она. - Добудь подношения (только не воруй!) и скорее возвращайся. Да, Чилига с самого начала чувствовала, что этот пройдоха ещё заставит их всех поволноваться, но чтобы так скоро… Хорошо, что она не послушала Фафу и отправилась на поиски. Что ещё он мог натворить, если бы она не подоспела? - Ам.. – осёкся Щур, тронув росомаху когтем. Он не торопился уходить, и ольхию это немного раздражало, ведь надо было как можно быстрее всё исправить. - Что? – откликнулась она, пряча мёртвого зверька в плотном сплетении ветвей над Узлом. - Можно я расскажу обо всём этом Варре? – робко поинтересовался росомашонок, прижимаясь к ветке животом. – Она поможет мне наловить рыбы для Одги-Треввы. Чилига задумалась. - Да, можешь, - сказала она наконец. – Но только больше никто не должен знать. И да, Щур. Рыбу ты должен выловить сам, без чьей-либо помощи. Так положено: кто провинился, тот и должен искупать свою вину перед Богами. Ты понял меня? - Да, я понял, - всхлипнул он и скрылся в листве. Ольхия Чилига укоризненно покачала головой ему вслед и отправилась искать бурундучью семью, чтобы сообщить им скорбные известия. Перед уходом с Узла Умиротворения она не забыла проверить, надёжно ли спрятана тушка, хорошо ли замаскирован запах. Своему слабому носу она не доверяла, но выбора у неё не было. Лишь убедившись в том, что случайно забредший сюда зверь не обнаружит подозрительную находку, Чилига начала спускаться вниз. Но сердце её отчаянно трепыхалось от волнения, и росомахе пришлось приложить невероятные усилия, чтобы унять предательскую дрожь в лапах. Воздух вокруг стал плотным и душным, ольхия шумно дышала, раздувая грудную клетку как выброшенная на берег плотвица. «Только не приступ, только не сейчас!» - мысленно умоляла несчастная росомашенька, всё чаще делая резкие вдохи. Голова шла кругом, листва смешалась с небом, а ствол начал уходить из-под лап. Впервые в жизни Чилига осознала, на какой же ошеломительной высоте она находится. Земля простиралась под пышной кроной Дуба, уходя в горизонт, небеса соприкасались с ней где-то там, в неизведанной дали… И как же мучительно далеко Чилига была от земли, от доброй и верной земли, с которой не так страшно падать, как с девятисотлетнего дерева. Головокружительно далеко. Росомаха не смогла вспомнить, как она добралась до выхода на лестницу. Наверное, чудом. Но, покинув открытые ветви и спрятавшись в безопасном стволе, Чилига почувствовала себя намного лучше. Она наконец-то остановилась и смогла отдышаться, опершись на надёжную стену. Приступ миновал, и голову сразу заполнили ясные мысли. Отдохнув, ольхия поспешила в Обеденный Зал, где, по её предположению, могли сейчас находиться родственники погибшего грызуна. Солнечный Олень неторопливо гнал Солнце к закату. Цитата Ссылка на комментарий Поделиться на других сайтах Больше способов поделиться...
Варра Опубликовано: 8 октября 2015 Автор Поделиться Опубликовано: 8 октября 2015 Глава 25. Ворч Ворчавый, барсук, был очень раздражён и озлоблен. Он не выходил из своего логова, рычал на ни в чём не повинную супругу и раскидывал вещи по полу. Он разорвал уже третью перьевую подушку, а барсучиха Бара только тяжко вздыхала и принималась за уборку. - Глупые росомахи, - то и дело повторял он. – Совершенно невыносимые звери. И грязи от них столько. Ужасные, ужасные звери. - Милый, - робко возражала ему Бара. – Сейчас я терплю убытки от тебя, а не от росомах. Присядь, выпей кофе. И, пожалуйста, перестань портить подушки, насобирать пух на новые будет непросто. - Да что мне твои подушки! – не унимался сердитый барсук. – Меня из Бросхадома выгнали! - Опять? – почти изумилась супруга. – И за что на этот раз? - Из-за этой росомахи, чтоб её Кволке-Хо побрал. - Не ругайся, милый. Ты снова подрался? - Она совершенно не уважает наших порядков. И не мудрено. У них в Луголесье вообще полнейший кавардак, что в норах, что в головах. Сумасшедшие твари. Ворч шумно выдохнул и начал помогать Баре собирать перья, которые летали по комнате, подхваченные сквозняком. Барсук махал лапой в надежде ухватить невесомое пёрышко, но оно неизменно выскальзывало из его когтей, увлекаемое порывом воздуха. И это злило Ворча ещё сильнее! Он рычал и похрюкивал, молотил лапами, носился за перьями, только добавляя беспорядка. А Баре уже очень хотелось покончить с уборкой и скорее насладиться вечерним кофе. Барсучиха спокойно ловила перья, осторожно и плавно вскидывая когтистые чёрные лапы, грациозно, как в танце, ступая по укрытому соломой полу. Её аккуратная вытянутая мордочка была украшена присущей всем барсукам светлой полосой, проходившей между глаз, по лбу и по носу. Но, в отличие от белоснежно сверкающей полосы Ворча, у Бары полоска была совсем тусклой, даже сероватой. Маленькая невзрачная барсучиха с впалыми глазками цвета ромашки когда-то давно, в годы своей ранней юности, покорила Ворча невообразимым изяществом движений, плавной поступью с такой редкой для барсуков грацией. Она не ступала по укрытой травами земле тем далёким пышным летом, она плыла, она парила, она перетекала, будто сладкий ежевичный кисель. Пожалуй только Ольхева Тарви могла бы тягаться с Барой в изяществе. И пахло от барсучихи так чудесно, так обворожительно: ягодным соком, душистой смородиной и крепким чёрным кофе. Бара не считалась красивой самочкой, у неё было мало друзей и подруг из-за необщительности и отстранённости, но, при первом взгляде на неё, сердце Ворча Ворчавого вспыхнуло ярким пламенем, и пламя это навсегда отразилось в его оранжевых глазах. И сейчас, в ярости гоняясь за пухом из испорченной подушки, которую с таким старанием шила его заботливая супруга, Ворч украдкой взглянул на неё и невольно залюбовался этим волшебным танцем среди перьевого дождя. Барсук благоговейно замер, и всё в его сознании встало на свои места. Он видел, куда летели перья, он знал, как надо вскинуть лапу, чтобы поймать их, он чуял приближение вечерней грозы, он захотел выпить с Барой кофе, вспоминая то далёкое изумрудно-солнечное лето. Ворч неуверенно улыбнулся своим мыслям и подскочил к жене, поднял её и закружил, сжимая в объятиях. Весь собранный ею пух снова разлетелся по комнате, и Бара сначала недовольно зарычала, призывая мужа к ответственности, но потом не удержалась и громко захохотала. Всё кружилось вокруг неё, всё: белые перья, разноцветные лежанки, жёлтая солома, бурые земляные стены, утоптанный пол, потолок, размазанные блики окон, запах кофе и дома, звуки далёкого грома и её собственного смеха, сиплого дыхания Ворча и стук его огненного любящего сердца. Предоставив Баре самой быстро справиться со сбором пуха и пообещав зашить подушки, барсук ушёл на кухню варить кофе. Любимый кофе своей обожаемой жены. Горячий чёрный кофе со смородиновым сиропом и корицей, с двумя щепотками сахара и жареным каштаном в голубой глиняной мисочке в форме соцветия незабудки. ______________________ Соболиха Ряженка вздрогнула от неожиданности, когда открыла дверь и увидела две ужасно перепачканные мордашки, невинно глядящие на неё. Она поначалу даже не смогла определить, кто из этих зверьков её сын, поскольку оба они были одинакового цвета засохшей грязи. И пахли соответствующе. Ряженка удивилась, это правда, но ругаться не стала. Она даже ничего не сказала. Просто надела на плечи большой рюкзак, набитый мылом, взяла малышей за лапки и быстрым шагом направилась к подъёму на верхние ярусы Столичного Дуба. Неприятная вечерняя духота совсем скоро должна была разрешиться грозой. На небе столпились набитые тяжёлые тучи в ожидании Сверкающего Зверя, который должен был вытрясти из них всю влагу и оросить ею тянущиеся к Солнцу травы. Сверкающий Зверь был уже в пути, и жители Далетравья отчётливо слышали его раскатистый рёв. Становилось всё темнее, мрачнее, угрюмей и напряжённей. Ряженка спешила в баню, в надежде успеть до дождя, Яркольд и Кряж взопрели под своей грязевой скорлупой. Они старались не отстать от соболихи, цепляясь за шероховатый ствол маленькими коготками. Теперь Ярку было совсем не сложно карабкаться вверх по дереву, теперь это было даже забавно и весело, если бы не духота и чешущаяся под коркой шкура. Каменный кунчонок вспомнил, как в метель и пургу он лез вслед за Шишкой по тоненьким веткам ели, готовясь в любую секунду сорваться вниз. Ему тогда было очень страшно, и он даже немного завидовал ловкой подружке, которая без труда и усилий забиралась в самые кроны, перелетала с дерева на дерево и виртуозно спускалась вниз головой. Но сейчас малыш и сам чувствовал себя уверенно, чувствовал надёжную опору под лапами, древесное тепло и поддержку. Он чувствовал себя в своей стихии, и ему нравилось это. Яркольду нравилось забираться всё выше и выше, глядеть на мир сверху вниз, пробовать ветки на прочность, балансировать на страшной высоте, неистово вращая хвостом, и прижиматься всем тельцем к неровной вздувшейся коре. Он видел впереди работающие лапки поднимающегося Кряжа, с которых ему в глаза попадал сор, из-за чего детёныш каменной куницы отворачивал мордочку и глядел вниз, с радостью отмечая, что с каждой секундой пёстрая земля Предместий становится от него всё дальше и дальше. Он поднял голову, чтобы посмотреть, сколько им ещё осталось карабкаться вверх. Малыш сумел разглядеть затерявшиеся в листве брёвнышки, из которых был сложен сруб бани, и широкую ветку, на которой эта баня была поставлена. Он увидел, как Ряженка достигла ветки и стояла теперь у ствола, ожидая кунчат. Кряж лез неторопливо, осторожно проверяя каждый свой следующий шаг, а Ярк не подгонял его. Он выжидал, когда полукровка проползёт какое-то расстояние вверх, а потом покрывал это расстояние парой резких скачков. Из-под его когтей сыпались крошки коры и комочки земли. Пахло деревом и грозой. Иногда белодушка встречал на своём пути окошки, в которые не стеснялся заглянуть. Он увидел и Обеденный Зал, и Тронный Зал, и даже помахал лапой Варре и Щуру, когда сунулся в окно лечебницы. Наконец, соболиха и кунчата собрались на ветке, ведущей к Бросхадомской бане. - Ну вы и чумазые, - сказала она, пытаясь стряхнуть с детёнышей высохшую землю, но это оказалось не так просто. – Не стыдно будет перед дядей Смоляком-то? - Совсем нет! – отозвался Кряж, вычищая из-под когтей кору. – Он и не такое видал. - Это точно, - улыбнулась Ряженка. – Он хорошо помнит, как мы пришли к нему после того, как ты опрокинул на себя миску с мёдом. Тут уж ему пришлось изрядно попотеть. Хотя, банному коту к этому не привыкать. - Коты не умеют потеть, - сообщил соболихе умный Яркольд. Он услышал этот факт от кого-то из взрослых и теперь очень сомневался в самой идее бани. Ведь зачем зверям нужна парильная, если они и потеть-то не могут? Белодушка недоумевал, но его спутников это обстоятельство ничуть не смутило. - Ох, Ярк! – улыбнулась мама Кряжа и потрепала любознательного детёныша по макушке. – Конечно, коты умеют потеть. Иначе что, по-твоему, Смоляк делает в парилке? Так, увлечённые беседой, зверьки вышли к самой бане, гостеприимно раскрывшей объятия своих дубовых дверей. Оттуда доносились пряные ароматы масел, травяных отваров, сырого пара и мокрой шерсти в переплетении с запахами древесины и смолы. Из трубы шёл дымок, витиевато кружась между ветвей и листьев. Предусмотрительные звери – строители и планировщики Бросхадома – специально отвели бане место на весьма крепкой, но очень длинной ветке. Так, чтобы банный дым не мешал жить тем, кто располагается на верхних ярусах, и так, чтобы не сгубить Дуб. Использованная вода утекала по деревянной трубе и уходила в нарочно выкопанную ямку в земле. А сам домик выглядел очень скромно, но уютно, как маленькое гнёздышко на ветке. Его потемневшие от времени стены были сложены из толстых брёвнышек, хотя толстыми эти брёвна были только по меркам небольших зверей. Любая овчарка или горная собака запросто могла бы унести такое бревно в зубах. На коньке двускатной крыши была вырезана фигура не то кошки, не то рыси. Древесина, из которой была справлена эта фигура, тоже за долгие годы приобрела тёмный цвет. У входа в баню в горшках была посажена лаванда, она тоже распространяла вокруг себя дивный аромат. Ряженка засмотрелась на цветы, а Кряж знал, что его мама прикидывает, как бы украдкой сорвать несколько соцветий для своего мыла. Уж очень неохота ей было идти за лавандой на луг. - А, старая знакомая! – раздался хриплый басовитый голос, а вслед за голосом показался и его обладатель – среднего размера полосатый кот. Его шкура была бурой, а полоски, сливающиеся в неровные круги на боках, имели куда более тёмный оттенок. На широкой щекастой голове банного кота красовалось необычное пятно. Было похоже, будто ему на макушку капнули тёмной смолы. Поэтому мама-кошка так и назвала его – Смоляк. Трудно было поверить, что этот обветренный и закалённый жизнью кот был когда-то крохотным комочком пуха, жалобным писком встречающим свою мать. Казалось, будто он всегда был таким грозным, сердитым. Ярк даже испугался его сурового презрительного взгляда, но за соболюшку не спрятался, а, наоборот, выступил вперёд, как когда-то перед Склоком. - Здравствуйте, меня зовут Яркольд, - гордое слово «Отважнейший», которым он себя когда-то нарёк, кунчонок уже давно решил опустить. – Мой Небесный Покровитель… - Ряженка, ну где мыло? – Смоляк отмахнулся от белодушки как от назойливого насекомого и злобно взглянул на вдову. Его васильковые глаза не выражали ничего кроме раздражения. - Вот твоё мыло, - резко ответила соболюшка и сняла рюкзак, придавив им лапу кота. - Ах ты ж неуклюжая ду… - бегло глянув на ничего не понимающих малышей, Смоляк осёкся. – Ду.. душистое мыло, надеюсь, принесла? - Как заказывал. Из зверобоя с сухим мхом, ягодное, медовое, молочное, ромашковое… Яркольд понял, что у соболихи с котом не самые приятельские отношения, но ничего не сказал. - Вот и хорошо. Давай сюда, - рявкнул кот и выхватил рюкзак из лап мыловарихи. Потом он резким движением открыл его, сунул внутрь свою щекастую морду и стал шумно втягивать носом запахи. – Медовое… Зверобойное… Разнотравное… Ромашковое… Черничное… Смородиновое… Молочное… Всё верно, всё, что надо. Надо же, на этот раз ты умудрилась ничего не забыть. Ряженка держала за лапки Ярка и Кряжа и молчала. Смоляк кинул на маленькую семью пренебрежительный взгляд и отнёс мыло внутрь бани. Вдова и малыши пошли следом за ним, а Сверкающий Зверь рычал всё громче, и уже можно было проследить его бег по Небесному Гнезду в погоне за тучами. Он гнал тяжёлые, налитые дождём облака, в надежде вспороть их своими блистающими когтями и вдоволь напиться влаги. С каждым мигом становилось всё темнее, а в воздухе висело напряжение. В предбаннике стоял широкий стол и шкаф с ящиками, куда кот раскладывал новообретённое мыло. Мыло валилось у него из лап, и с каждым новым упавшим куском сердце смотревшей на это вдовы болезненно сжималось. Она очень переживала за своё мыло, но нахальный банный кот ничуть не ценил её труды. - Ты ещё здесь? Что тебе надо? – мяукнул Смоляк, даже не взглянув на Ряженку. – Возьмёшь свою плату на кухне. Иди отсюда, у меня дел много. И своих перемазанных чудовищ не забудь. Соболиха открыла пасть, чтобы ответить наглецу, но перемазанное чудовище по имени Яркольд опередило её. Малыш упёр лапки в бока и важно пропищал: - Кажется, вы забыли сказать Ряженке «спасибо» за такое чудесное мыло, - он сказал это со всей суровостью, на которую только был способен. Смоляк обернулся на мыловариху, и в его глазах промелькнуло лёгкое смущение. Ряженка недовольно глядела на кота, а хвост её подрагивал. Она неизменно хмурилась, стоило ей только переступить порог бани. Помешкав, банный кот махнул лапой и вернулся к своей работе. - Лучшей благодарностью я бы сочла, если бы ты отмыл моих ребят, - не особо надеясь на благосклонность, сказала соболиха. Смоляк лишь неясно фыркнул, перебирая мыла и обнюхивая берёзовые, осиновые и дубовые веники. Из соседних помещений доносились возгласы моющихся зверей, свист веников, шипение выплеснутой на горячие камни воды. Шустрый носик Яркольда улавливал запахи разных зверей и множества неизвестных кунчонку трав. Детёныш каменной куницы был весь в нетерпении, ему очень хотелось, чтобы мама Кряжа поскорее закончила препирательства, и они, наконец, смогли бы войти в мыльную и парильную комнату. Любопытному Ярку было до жути интересно! А вот полукровка-Кряж вёл себя довольно спокойно. И это не удивительно, ведь маленький соболёнок бывал здесь уже много раз, и всё видел, всё знал. Поэтому больше всего его поражало не убранство бани, не запахи, звуки и новые морды, а странное и волнительное поведение друга. И вот, спустя какое-то время томительного ожидания, банный кот оторвался от своих банных приспособлений и молча прошёл в мыльное помещение, жестом позвав за собой Ряженку и детёнышей. Яркольд свой собственный хвост готов был съесть от предвкушения! ________________________________ Закончив свой сбивчивый, торопливый рассказ о печальной охоте, Щур полными слёз глазами посмотрел на запертую в клетке росомаху. Варра лежала на серо-синей накидке, выщипывая из неё свалявшиеся катышки шерсти, а росомашонок то и дело горестно всхлипывал и фыркал от резкого травяного запаха, с незапамятных времён наполнявшего старую лечебницу. - Щур, я же тебя просила, хотя бы в столице не делать того, от чего у нас могут быть проблемы. Разве это так сложно? Воришка неясно покачал головой, царапнув горлышко от горшка на своей шее. Он всегда так делал, когда волновался. Варра продолжала: - Я не могу тебе ничем помочь. Во-первых, я здесь застряла. Во-вторых, Чилига же сказала тебе, что ты сам должен поймать рыбу. Ольхия, кстати, оказала тебе великую милость. Ты ей обязан. Она могла и не носиться так с тобой и твоими проблемами. - Варра, но сколько ты ещё будешь тут томиться? – вздохнул Щур, шевеля когтем листок брусники, некогда выпавший на пол из какого-то мочегонного сбора. Светлошёрстная росомаха цокнула языком, принюхиваясь к запахам, доносящимся из приоткрытого окна. Уличным ароматам было довольно сложно пробиться сквозь завесу травянистых благоуханий, особенно, когда на плите закипали отвары, но запах грозы чувствовался отчётливо, да и не особо пользуясь нюхом, можно было судить о её приближении. Сверкающий Зверь, а росомахи называли его Беломордый, давал о себе знать неистовым рёвом и блеском стремительных беспощадно-ярких когтей, рвущих тучи. Варра лизнула свою лапу и поднялась, чтобы размять затёкшую спину. - Неясыть говорит, что мои раны уже почти затянулись. Ушибы больше не болят. Хотя, пёсья желчь, как будто я неженка такая, что меня при малейшей ссадине нужно ограждать от всего мира, лишь бы я была в безопасности. Это отвратительно, я уже не детёныш. Эти раны для меня – пустяки, я такие даже не замечаю. И зачем надо было зашивать моё ухо? Драное ухо придаёт зверям бывалый вид, внушает уважение. Сразу понятно становится, что перед нами не домосед, любитель полежать у камина, а серьёзный бравый зверь, храбрый и отважный, - заключённая клацнула зубами. – И ладно бы, я сидела в тюрьме за драку. Это было бы солидно. Так нет ведь, Неясыть всё время говорит, что я здесь исключительно ради моей же собственной безопасности. Тьфу! Мне противно. - А давай я попробую тебя освободить? – робко предложил Щур. – И мы убежим отсюда в лес, будем там охотиться на кого захотим. - Мой милый друг, - проскрежетала росомаха. – Ты удивительно проницателен. Я ждала тебя всё это время. Тебя и удобный момент. Ты вытащишь меня отсюда. - Я очень этого хочу! Но как мне это сделать? Варра села и ударила лапой по прутьям. - Неясыть ушла не так давно, она сказала, что ей надо полить грядки. А это надолго. У нас есть время, но тут очень сложный замок. Он открывается ключом, а ключ у Неясыти в сумке. А сумку она взяла с собой. Тебе придётся найти кошку и стащить у неё ключ. Ты же справишься, мой маленький ворюга? Щур? Ты что делаешь? Маленький ворюга внимательно слушал свою защитницу, но сам не сидел на месте. Он неуклюже залез на стул, а с него перебрался на стол, ненароком сталкивая с него пузырьки с настойками, пучки трав, листочки, карандаши. Росомашонок открывал ящички, заглядывал в коробки, шевеля тёмнокожим носиком. Потом он спрыгнул со стола. И если раньше Варре казалось, что у Неясыти на столе царит настоящий хаос, то после Щурового появления она поняла, что какой-никакой, а порядок кошка поддерживала. Потому как, то, что оставил после себя серый зверёныш, было сложно даже вообразить. Все ящики были вывернуты, травы раскиданы, некоторые бутылочки не выдержали падения на пол и разбились, а на драгоценных записях травницы навек отпечатались пятипалые росомашьи следочки. Варра с ужасом наблюдала за его действиями и уже начала подбирать слова, которыми ей придётся объяснятся с хозяйкой грядок. А Щур продолжил шуровать по всей лечебнице, не отвлекаясь на разговоры, хотя старшая росомаха всё это время рычала на него. - Что же ты делаешь, бестолковый? Я сказала стащить, но стащить из сумки Неясыти, а не рыться по всем её ящикам! Я тебе говорю, ключ точно при ней, она носит его с собой! Ты не веришь? Эй! – Варра пыталась остановить росомашонка, но он не обращал на неё внимание. Она была уверена, что он ищет ключ, и ищет его совсем не там. Однако Щур знал, что он искал. И придумал план. Вот что-что, а в деле побегов и выкручивания из проблем ему не было равных. Так что он целенаправленно перерывал всю лечебницу в поисках одного предмета. И, когда он его, наконец, отыскал, радости воришки не было предела! Щур схватил находку и подскочил к клетке, показывая её Варре. - Камень-искряк? – не скрывая удивления, спросила росомаха. – Ты хочешь…. - Да, именно, - простодушно улыбнулся Щур. – Я не смогу добыть ключ, есть большая вероятность, что у меня не получится. Так что мы просто выжжем замок! Здесь же всё деревянное. - Но вся древесина пропитана средством от возгорания, ты забыл? - Только снаружи! – засмеялся росомашонок, поднимая с пола уроненный им ножик. – Я счищу пропитанный слой, и дерево легко загорится! Вот увидишь! Послышалось царапанье ножа о дерево, Варра видела сосредоточенную мордочку Щура, внимательные золотистые глазки, высунутый от натуги язык. Росомаха почуяла запах старой пропитки и чистой древесины. Щур помогал себе когтями и клыками, и, при виде этого, на старшую росомаху снова нахлынула тоска по поводу своих бесполезных затуплённых когтей. - Ещё немного… уже почти… - бормотал пройдоха, старательно ковыряя древесину около задвижки. Варра терпеливо ждала, не торопя своего маленького избавителя. Она вздрагивала от каждого шороха за дверью, Щур подпрыгивал с ней синхронно, едва удерживаясь от испуганного визга. Но в лечебницу так никто и не вошёл. После нескольких минут усердных усилий, взломщик объявил о готовности к поджогу и попросил росомаху отойти подальше и подобрать накидку. - Щщщкккрррь! Щщщщккрррьь! Чшпшик! У Щура получилось зажечь лучину почти с первого раза. Повезло! Варра заворожено смотрела на пляшущий огонёк, пока росомашонок выбирал, как бы лучше поднести пламя к месту поджигания. И вот в нос светлошёрстной росомахи резко ударил запах палёного дерева. Щур осторожно дул на огонёк, чтобы он побыстрей разгорелся, а Варра тем временем успела привести в порядок гриву. Находясь в заточении, росомаха держала длинную шерсть на холке распущенной, и волнистые локоны мягко струились по её плечам, не доставляя росомахе неудобств, поскольку она почти не двигалась. Они не цеплялись за ветки, не пачкались, не мешались в драках. Потому что в крохотной клетке не было ни веток, ни драк. Но теперь пришёл момент решительных действий, а значит, самое время собрать гриву в хвост и потуже перетянуть её зеленой шерстяной ниткой. Щур раздувал огонь. Уже было слышно, как рыжехвостое пламя с треском и слабым шипением принялось пожирать размочаленную древесину вокруг засова. Варра почувствовала настойчивое тепло, и на мгновение её охватила паника. Древний страх, с которым она, в прочем, легко справилась. От осознания того, что она заперта в горящей клетке, у росомахи лишь поднялась шерсть на загривке, а тупые когти царапнули пол. - Скоро ты будешь свободна! – ликующим шёпотом проурчал Щур. – Ещё немного осталось. Сейчас тут уже всё выгорит и… За дверью послышалось шебуршание. Да, кошки повсюду славятся бесшумной поступью. Поэтому не всегда удаётся обнаружить их приближение. Но металлический, ужасающе-металлический скрежет ключа, звук открывающийся двери… это ни с чем не спутаешь. Варра похолодела. По спине забегали мурашки и каждая шерстинка встала дыбом. Неясыть не поняла, что дверь в лечебницу не заперта, она думала, что закрыла её на ключ. И теперь пыталась открыть. Но вместо этого закрыла. Так она с полминуты возилась с замком, пока наконец, дверь не поддалась стараниям врачевательницы, впустив пышномехую кошку внутрь… 1 Цитата Ссылка на комментарий Поделиться на других сайтах Больше способов поделиться...
Фортуната Опубликовано: 9 октября 2015 Поделиться Опубликовано: 9 октября 2015 - Глупые росомахи, - то и дело повторял он. – Совершенно невыносимые звери. И грязи от них столько. Ужасные, ужасные звери. - Милый, - робко возражала ему Бара. – Сейчас я терплю убытки от тебя, а не от росомах. В цитатник!)) С огромным удовольствием читаю: не устает удивлять обилие интересных харизматичных второплановых зверушек. ИМХО, многие из них отдельных повестей достойны. Жду продолжения!)) Цитата Ссылка на комментарий Поделиться на других сайтах Больше способов поделиться...
Рекомендованные сообщения
Присоединяйтесь к обсуждению
Вы можете опубликовать сообщение сейчас, а зарегистрироваться позже. Если у вас есть аккаунт, войдите в него для написания от своего имени.